Я люблю

Ах, Боря, Боря!.. Что мне сказать тебе, друг? Лучше молчать и молчать. Люби, Боря, а я… Ни ты, ни Лена не узнаете ничего о моей любви, о моих надеждах. Все скрою от вас. Любите друг друга, Желаю вам счастья. А я свою любовь вырву из сердца и выкину из головы. Да, это твердо. Клянусь. И не только это готов сделать для тебя, Борька. В неоплатном долгу я перед тобой, дружище! Никогда в жизни не расквитаюсь за все то хорошее, чем поделился ты со мной за столько лет дружбы. До сих пор не представлялся случай доказать, как предан я тебе, а вот сейчас докажу.

Поздно ночью вернулись в свой карантин.

Петькина койка была пуста. На ватной подушке мы увидели тетрадочный листок, а на нем карандашные, блудливые, мстительные, вкривь и вкось, наспех начертанные строчки.

«Дорогие друзья!

Уезжаю. Не прижился я здесь, не по моим силам торчать на самом пупке земли. Поищу себе местечко пониже и поглуше. Знаю, будете поминать лихом. Ну и поминайте, черт с вами! Я Не такой малохольный, как вы: буду и есть, и пить, и спать спокойно, с чистой совестью. Одним словом, буду жить, как мне хочется, а вы, конечно, будете жить, как вам прикажет ее сиятельство Магнитка.

До свиданьица. Кланяйтесь Лене Богатыревой. Ох, и дивчина — магнитный цветочек! Жалко, что не мне его нюхать. А не передеретесь вы, зрячие, из-за этого цветка? Ха-ха-ха!

Ваш друг Петр».

Борька свирепыми глазами пробежал это подлое письмо, скомкал его и, не глядя на меня, не поднимая отяжелевшей головы, прорычал сквозь зубы:

— Ну, Сань, торжествуй победу. Начинай, говори!..

Я не усмехнулся, не посмотрел на Борьку с укоризной. Сдержался, промолчал.

Борька поднял на меня глаза — чистые, ясные, правдивые, смелые, умные.

— Пусть катится, черт с ним. Даже лихом его не будем поминать. Не было у нас Петьки и не будет. Вот и все. Так или не так, Сань?

— Так!

— А теперь — спать и спать. Утром пойдем на работу. Хватит, нагулялись.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Инженер Поляков — начальник депо, с курчавыми волосами, с алым кимовским значком на груди, оформляя меня на работу, спросил:

— Значит, помощник машиниста?.. И давно ты ходить по этой треклятой дорожке?

— Скоро два года. Работал и учился на курсах.

— Два года?.. Такой стаж за плечами, а ты собираешься работать помощником? Чепуха! Не по-хозяйски. Имей в виду, у нас большущий голод на машинистов. Тебе надо срочно сдавать экзамен на механика и самостоятельно водить поезда.

— Экзамен?.. Так я же еще не чувствую себя…

— А ты чувствуй! Не прибедняйся. И экзамена не бойся. Председатель экзаменационной комиссии я. Гарантирую: ответишь на все вопросы, получишь оценку «удовлетворительно».

Я прямо смотрю в глаза инженера Полякова, твердо и ясно говорю:

— Не согласен!

— Вот как!.. Почему?

— Хочу сдать настоящий экзамен, а не липовый. Хочу быть настоящим машинистом, а не ломовым извозчиком.

Умолкаю. Жду от Полякова вспышки оскорбленного самолюбия, шумного разноса. Но он улыбается и тихо, мирно говорит:

— Что ж, это правильно! Одобряю!.. И так, товарищ помощник, куда, на какой паровоз прикажете вас направить?

Я не ожидал такого вопроса, растерянно пожал плечами.

— Не знаю… Вам виднее.

Сказал и испугался. Знаю я, и уже давно, куда мне хочется определиться. Дурак, почему отнекиваешься? Говори, пока не поздно, а то пошлет к черту на кулички.

Кудрявый инженер смотрит на меня своими еще комсомольскими глазами, великодушно ухмыляется, будто понимая, что происходит в моей душе.

— Выбирай сам, — говорит он. — Могу послать на вывозку руды с Магнитной горы. А если хочешь, иди на горячие пути под домны и мартены. Можно и на сортировочную. Выбор у нас большой и разгуляться есть где. Сто паровозов, чуть ли не полтысячи километров подъездных путей. Настоящая дорога, хоть и называется внутризаводским транспортом. Ну, выбирай!

Начальник подвинул к себе мои бумаги, обмакнул перо в чернильницу, ждет моего ответа, чтоб наложить резолюцию. Я спросил:

— А Богатырев где работает?

— Богатырев?.. На главном направлении. Доставляет чугун и сталь на энкапеэсовскую магистраль, а оттуда тащит сибирский уголь.

— Если можно, пошлите на паровоз к Богатыреву.

— Можно! Его помощник недавно дезертировал. А ты что, знаешь Богатырева?

— Слыхал… Говорят, хороший машинист.

— Хорош, это правда, но характер… по головке не погладит.

— Ничего. Пошлите.

На другой день, поздним вечером поднимаюсь на паровоз Богатырева, стоящий под парами у ворот депо. Сильно бьется сердце: «Он это, он самый или однофамилец?»

Вхожу в будку машиниста. Колена дрожат.

Около реверса стоит человек в черной спецовке — кряжистый, темнолицый, с хмурым взглядом маленьких глаз, с густо просоленными сединой волосами и серо-пепельными сердито торчащими усами.

«Он!.. Дядя Миша! Больше десяти лет прошло, а почти не изменился».

Стою посреди будки, ярко освещенной сильной электрической лампой, глупо улыбаюсь во весь рот.

Богатырев с подозрительным недоумением осматривает меня с ног до головы и, остановив взгляд на моих расплывающихся в улыбке губах, мрачно спрашивает:

— Ну, в чем дело? Чего смешного увидел? Кто таков?

— Я новый ваш помощник. Здравствуйте!

— А… слыхал, слыхал про такого! — Умолкает. Лохматые брови сердито шевелятся, жесткие усы торчат во все стороны. — Интересно!.. Вот, значит, как ты хочешь помогать мне — смехом!

— А я умею и по-другому. Разрешите…

Богатырев перебил меня:

— Это мы сами увидим, что ты умеешь. Были тут такие, что павлиний хвост распускали в первый день, а потом… Бери масленку и айда смазывать машину!

Так я снова, уже на двадцатом году жизни попал в подручные к Богатыреву. Пока буду молчать, что я Санька Голота…

Когда-то любил меня дядя Миша, своим дитём называл. А теперь? Встретил не очень ласково.

Экипировавшись, с полным баком воды и горой угля на тендере, с почищенной топкой, весело гудящей белым пламенем, наш паровоз выходит на станционные пути сортировочной. Берем длинный состав платформ, груженных чугунными чушками и стальными слитками, и отправляемся на магистраль.