Я нарисую симфонию неба
Шрифт:
В прихожей горел свет. Мама в ночной сорочке. В руках пакет с отрезанными волосами.
Увидев Альбину, она прошептала, расширив от ужаса глаза:
– Аля, – губа подрагивала, – что ты наделала?
– Волосы обстригла, – буркнула Альбина, роясь в Ксюхиной сумке. Нашла кредитку и, не дослушав причитания, закрыла дверь.
– Как нет? – Альбина остолбенела. – Меня час всего не было!
Девушка еле скрывала злорадство:
– Вы убежали, а у меня покупатели. И вещи им тоже понравились.
– Но я же первая пришла! – возмущалась Альбина.
– И ушли тоже
– Я не… – Альбина осеклась на полуслове, уставилась на девушку и развернулась к выходу.
Она бродила по городу до утра. Войдя в вагон метро, села, скрестив ноги, и уставилась в пол.
«Я пыль. Нет, ее заметно, когда долго не убираешься. Я пустое место. Простейших вещей не могу сделать. Ни на что не гожусь. И Симеона не спасла…»
Вымотанная, голодная, шла, не замечая ни тычки снующих на узком тротуаре прохожих, ни сигналы машин.
– Куда прешь, дура? Жить надоело?
Автомобильный гудок вывел из тумана. Альбина остановилась. Проезжая часть. Выпученные глаза водителя, высунувшего голову из открытого окна.
«Жить? Надоело ли мне жить?» – вопрос показался очень странным.
– Я не живу! Я существую! – закричала она на всю улицу.
– Больная! Тебе лечиться надо! – водитель снова просигналил, объехал Альбину и скрылся из виду.
Глава 4
Стас бежал босиком по холодному кафельному полу. Длинный узкий коридор маячил перед глазами. Собственная тень преследовала по серым стенам и потолку, иногда пропадая в тусклом подобии электрического света, проникавшего из дверных проемов. Хлесткие, как звук пощечин, шлепки ступней вперебивку с глухими ударами в груди. И музыка…
Фальшивый тенор надрывался на высоких нотах. Кто-то отвратительно пилил струны виолончели, заставляя ныть зубы. Беспорядочное завывание гобоев стремилось заглушить протяжные стоны то ли женщин, то ли детей, то ли мучимых кошек. Словно кнут палача, полоснуло слух глиссандо флейты-пикколо. 10
10
Деревянный духовой музыкальный инструмент
«Где воздух?»
В горле саднило. На грани сознания пульсировало ощущение, что стоит вырвать из мучительной какофонии всего лишь один знакомый мотив, и пытка закончится. Но всякий раз, когда, казалось, вот сейчас он услышит мелодию, происходил сбой.
«Надо ее закрыть… – Стас остановился и дотронулся до двери. – Черт!» – тело болезненно тряхануло от удара тока. Кожу обожгло. Ладонь покраснела и покрылась волдырями. Кое где они прорвались. Из ранок сочилась сукровица. Стас достал салфетки из кармана спортивных штанов. Морщась от боли, огляделся, пытаясь сообразить, что делать дальше.
В конце коридора зарождался странный звук. Черный клубок со вспыхивающими белыми точками заполнял пространство, поглощая прямоугольники света на полу. Гул, похожий на жужжание сотен пчел, стремительно приближался, и клубок на глазах превращался в огромную гудящую воронку.
«Что за…» – Стас недоговорил.
Руку резануло. Он повернул голову и увидел на плече непонятное существо, похожее на жука величиной с крупную фасолину. Несообразно
большая черная головка. Толстое мохнатое тельце и длинный хоботок, впившийся в плоть. На хитиновых надкрыльях мерцала надпись си-бемоль.«Какого черта?!» – Стас попытался смахнуть насекомое. Громкий писк, – и боль стала сильнее. Тварь вгрызалась в кожу. Стас вытер капли пота со лба, с силой отодрал мерзкого жука и отшвырнул от себя. По руке потекла тонкая алая струйка.
Из открытых дверей вылетал и несся на него целый рой, словно нашествие саранчи. Спертый воздух наполнился стрекотанием сотни крыльев со вспыхивающими на них знаками альтерации. 11 Цепляясь длинными узловатыми лапками за ткань майки, за волосы, насекомые норовили ужалить.
11
Знаки альтерации – знаки музыкальной нотации (подразумевается, как правило, 5-линейная тактовая нотация), указывающие на повышение или понижение какого-либо звука без изменения его названия. Основные знаки альтерации – диез, бемоль и бекар
«Отвали!» – Стас побежал, корчась от омерзения, и отмахиваясь от кровососущих, почувствовавших присутствие жертвы. Под ногами хрустело и чавкало. Пятки защипало от ядовитых внутренностей раздавленных гадин. В мозг впивался пронзительный лязг, похожий на звук рвущихся натянутых до предела струн…
Провал в темноту. Боль исчезла.
… С самого утра моросит дождь. Стас сидит за письменным столом, позабыв про раскрытый учебник. Замерев, считает сползающие по стеклу крупные капли.
«Сначала она маленькая, легкая. И вот к ней другая течет. Потом еще одна… И сливаются в ручеек…»
В соседней комнате мама музицирует. Шопен. Прелюдия. Зеленоватая, как покрытое ряской озерцо в деревне у бабки Вадика. Стас улыбается, вспоминая, как они убегали от крикливой Петровны, заставлявшей пропалывать грядки, засеянные горошком, и вместе с деревенскими мальчишками обстреливали пластмассовыми пульками огромных жирных лягушек. Тоже зеленых.
«Хор Жабецкого», – так ребятня прозвала оголтелые концерты, заглушавшие детскую перекличку и смех.
Музыка становится громче. И вот уже стремительные пассажи разлетаются по клавиатуре. Посвист юрких ласточек. Они рассекают острыми крыльями пахнущий озоном воздух, лавируя между низкими сизыми тучами. Бесстыжий ветер по-хулигански дерзко поднимает подол цветастых платьев, и стайки девушек, прикрывая головы пакетами, спешат спрятаться от грозы под навес автобусной остановки. Буйство фиолетового вперемешку со всполохами красного…
Темнота. Жар. Хочется пить. Сильная пульсирующая боль в голове вернулась. И снова отбросило в детство.
… Вечер. Лето. Стас сидит на веранде за столом и с удовольствием чешет о резную ножку стула комариный укус на щиколотке. В тарелке дымится ароматная гороховая каша с постным маслом и веточкой петрушки. Стас привстает, опираясь на локти, отодвигает накрахмаленную занавеску и наблюдает за бьющейся об оконную раму мухой.
«Глупая, надо туда лететь», – он указывает на дверь.
У калитки Лина Борисовна разговаривает с соседкой. Голова в ажурной вязаной шапочке мерно покачивается.