Я навсегда тобою ранен...

– Капитан, перестаньте выпендриваться, бросайте ружье! – со злостью выкрикнул Куницын.

Ну уж хренушки. Я улучил момент, когда атакующий высунул нос из-за скалы, и выстрелил. Взметнулась борода, этот крендель что-то выкрикнул и открыл по мне ураганный огонь! Я только успевал отпрыгивать – как видно, у этого парня под рукой было много метательного материала. Еще одного врага нажил. Вот уж воистину – друзья приходят и уходят, а враги накапливаются. Я дождался, пока он закончит бомбардировку, произвел еще два выстрела и полез на скалу – благо наваленные глыбы позволяли это сделать. Краем глаза видел, что Куницын делает то же самое, но значительно правее – выдернул тесак и с оскаленной физиономией карабкается на штурм горы.

Но наверху уже никого не было. Мы встретились, тяжело дыша, неприязненно посмотрели друг на дружку, запрыгали по камням. Существо растворилось в своих мирах – голый камень, провалы, пещеры, никого живого...

Мы метались, надеясь ухватить этого гада за хвост – тщетно.

– Капитан, отдайте ружье, – проскрипел зубами Куницын. – Черт возьми, неужели вы не понимаете?...

Я отодвинулся от него подальше – взвинченный, раздосадованный, с содранной коленкой, этот парень мог на меня броситься.

– Спускайтесь, Куницын. И уходим отсюда быстрее, пока этот гад опять чего-нибудь не вытворил...

Но мысль о завладении собственным оружием превратилась у этого парня в идею-фикс. Он и Мурзина подбил! Мы уходили в страшной спешке, чуть не волоком таща растрепанных девиц. Лезли через бугры, бегом преодолевали открытые участки местности и чуть шеи не свернули, вертя головами. Возбуждение не унималось. Я упустил момент, когда эти двое договорились. Мурзин охнул, присел – типа ногу подвернул. Я бросился к нему, он толкнул меня бедром, и я разложился на плоском валуне. Подскочил Куницын, началась свалка. Пистолет оказался подо мной, карабин висел сзади; Куницын, хрипло дыша, пытался его вывернуть. Я ударил локтем. Он охнул, получив в живот. Я перекатился, пистолет свалился под камень; к нему метнулся Мурзин, но споткнулся и, потеряв очки, куда-то делся. Куницын, стиснув зубы, пер как танк. Я отшвырнул его ногой, приподнялся, и, пока он морально готовился к новой атаке на стража законности и правопорядка, прыгнул за пистолетом...

Драка завершилась молниеносно. Мурзин ползал на коленях, вышаривая очки подслеповатым носом. Куницын тяжело дышал, неприязненно рассматривая пистолет, смотрящий ему в живот.

– Вот щас как тресну, – пообещал я. – Дабы неповадно было.

– Капитан, отдайте ружье, – пробормотал Куницын. – Оно не ваше, вы не имеете права...

– Мои права всегда при мне, – отозвался я. – А ваши права, Куницын, – птичьи. На первый раз прощается, но, если повторите попытку, обещаю неприятности. Мужчины, блин, на грани нервного срыва...

– Не отдавайте им оружие, Артем, – дружно прокомментировали ситуацию девицы, а Рита добавила: – Ну их на фиг, от греха подальше...

Теперь я шел сзади, на безопасном удалении от этой теплой компании, и уныло размышлял, что долго таким макаром не протяну. Слишком много обязанностей на усталых плечах: от подачи команды «Воздух!» до расследования преступлений. Когда Мурзин действительно подвернул ногу и завизжал от боли, я к нему уже не пошел. Сел на камень и с интересом наблюдал, как он пытается подняться. Стелла довела его до камня, закатала штанину и едва дотронулась до лодыжки, как он опять взревел.

– Это вас бог покарал, Мурзин, – прокомментировал я издалека, на что он отозвался интеллигентной бранью.

Передвигаться он в итоге смог, опираясь на толстую ветку, но каждый шаг давался с боем, и скорость упала в разы. Рита стала хвататься за живот, жалуясь на рези. Стелла поранила запястье, схватившись не за то, за что надо было; бинтовалась на ходу, ворча, что курсы медсестер, оконченные в лохматом году, были очень кстати. Один Куницын не жаловался – упорно пыхтел, прокладывая дорогу. Ландшафт мрачнел. Скалы уплотнялись, создавая неодолимую преграду, лес отступал. По обоим берегам Ашлымбаша простиралась величавая горная страна. К полудню мы уперлись в сплошные каменные завалы и встали, озирая безрадостную перспективу.

– Надо покорять, – пожал плечами Куницын, на всякий случай вооружился увесистым каменюкой и полез в гору.

– Господи, – сказал Мурзин, опираясь на палку, – да мне же такое вовек не осилить...

На заключительном этапе подъема он встал на колени и удивился, почему такой способ передвижения сразу не пришел ему в голову. Когда, хрипя и выражаясь, Мурзин дополз до наивысшей точки этой клятой горы, мы стояли наверху, впечатленные зрелищем. Горная страна тянулась на север – не охватная взглядом. Снежные вершины стали ближе, ярче, выразительнее. Ашлымбаш бурным потоком втягивался в Алымшанский кряж. А слева, буквально метрах в трехстах, глубокая трещина разрывала землю, упираясь в долину Ашлымбаша. Изрытая стена вертикально падала вниз. Над пропастью, чуть ниже облаков, кружились орлы...

Подойдя поближе, мы снова погрузились в каменные дебри, чреватые получением травм и атаками неопознанных субъектов.

– Сюда! – крикнул из тумана Куницын. – Здесь тропа!

Тропа – было громко сказано, но то, что предстало нашим взорам, было лучше отвесной стены. Склон отчасти сглаживался, переходил в череду заросших вереском уступов и террас. Обладая кошачьей проворностью и мужеством суворовского солдата, можно было спуститься в долину крохотной речушки, пробегающей по дну разлома. Люди падали от усталости, никакой речи о немедленном спуске не было. Мы сделали последний привал перед ответственным мероприятием. Полчаса лежали, наслаждаясь покоем. Начали шевелиться. Стелла рвала зубами окровавленный бинт, доставала чистый. Оголодавшая Рита копалась в рюкзаке, комментируя бешеный расход продуктов. Куницын с серым лицом сидел на камне и мало от него отличался. У Мурзина распухла нога, он смотрел на нее с ужасом и почти не шутил. Обедали молча, не глядя друг на друга. Только поели, у Риты окончательно скрутило живот. Лицо позеленело, она уволоклась за камень, где ее долго рвало. Мы недоуменно переглядывались, гадая, что бы это значило.

– Пищевое отравление? – предположила Стелла.

– Одно и то же ели, – буркнул Мурзин и замолчал, испуганно прислушиваясь к положению дел в желудке.

– Руки не мыла, – неуверенно сказала Стелла. – Даже динозавры вымерли оттого, что руки не мыли перед едой...

«Господи, пронеси», – подумал я.

У остальных болезнь не выявлялась. Но это ни о чем не говорило – организмы разные. Из-за камня продолжали доноситься жалобные звуки, переходящие в предсмертный хрип.

– Понос и рвота, день чудесный... Мама дорогая, мы же ее теряем, – осенило Стеллу. Затянув зубами рваные концы бинта, она поднялась, ушла за подругой, и вскоре вернулись обе. Рита держалась за живот, лица на ней не было, глаза слезились.

– Это бывает, не обращайте внимания, желудок слабый... – прошептала она, падая на подстеленную Куницыным накидку. Свернулась зародышем, тяжело задышала.

– Она горячая, как сковородка, – обнаружила Стелла. – Довели бабу, нелюди...

– А у меня «Хилак-Форте» есть, – вспомнил Мурзин.

– В задницу его себе засунь, – проворчал Куницын, откупоривая фляжку. – Собирайте воду – у кого сколько. Будешь пить, Ритка, пока из всех щелей не польется.

– Держите, – бросил я стандарт активированного угля. – Таблетка – глоток, таблетка – глоток.

Она пила, захлебывалась, надрывно кашляла. Потом свернулась, натянула на голову капюшон. Девушка не притворялась, ей действительно было плохо. Силы экспедиции таяли на глазах. Я тоже чувствовал позывы к лихорадке. В глазах двоилось, голова наливалась тяжестью. Контролировать ситуацию в полном объеме я уже не мог. До полного маразма оставалось немного. Я поднялся с камня, доковылял до неподвижного Куницына, стянул со спины карабин.

– Держите, Сергей... Не знаю, пойдет ли это на пользу, но полагаю, нет нужды сохранять наши испорченные отношения.