Я не Монте-Кристо

— Привет, родная! Я тебя разбудил?

Саломия едва не охнула от того, сколько любви и желания было в устремленном на нее взгляде, а ей хотелось биться в его руках, трясти за плечи и кричать: «Прости! Прости меня! Скажи, что мне сделать, чтобы ты забыл эти восемь лет?»

Но не забилась и не закричала, Никита прав, если безостановочно просить друг у друга прощения, то как можно оставить прошлое позади и жить заново? И тогда Саломия потянула его к себе, Никита тут же отозвался и начал ее целовать.

Они целовались сначала медленно, будто вспоминая друг друга на вкус, потом поцелуи стали жарче, требовательнее, Саломия чувствовала, как нега разливается по телу, стекая вниз. Под руками перекатывались бугристые мышцы, и ее пьянила только одна мысль, что теперь можно брать все это совершенно открыто, а не хватать украдкой в темноте, будто вор, забравшийся в форточку.

— Ты зачем сняла картину? — шепотом спросил Никита, цепочкой из поцелуев подобравшись по шее к уху.

— Чтобы Данька не видел, — ответила, кусая подбородок и млея от покалывающей кожу щетины.

Короткий смешок, и снова цепочка поцелуев. Данил заворочался во сне и шумно вздохнул. Саломия притаилась под Никитой, он тоже застыл, опираясь на локоть, потом указал ей глазами на дверь. Она с готовностью кивнула, Никита легко поднял, подсаживая на руках, а она обвила его за шею и обхватила ногами за бедра.

В гостиной они в буквальном смысле завалились на диван, целуясь, как малолетки.

— И где ты собираешься прятаться от сына, любовь моя? — Никита оторвался ненадолго, чтобы перевести дыхание.

— Не прятаться, но и не выставлять напоказ!

— Данил не в курсе, почему мужчина и женщина спят в одной кровати?

— В курсе, но не в отношении меня. У нас не ночевали мужчины.

— А Вадим? Разве он не жил с вами? — Никита старался казаться равнодушным, но Саломия ощутила, как он напрягся в ожидании ответа. Она прекрасно знала обо всех небылицах, что распространяли о ней в прессе, там Вадима прямо называли любовником наследницы Фон-Россель. Она обняла его за затылок и сказала, глядя в глаза:

— Я не спала с Вадиком, Никита. Он жил с нами в одном доме, но ты бы видел тот дом! И у Вадика было свое крыло.

— Я не должен тебя расспрашивать об этом, Мия… — начал было отворачиваться Никита, но она снова развернула его лицом к себе.

— Помнишь, как ты часто заставлял меня повторять, что я твоя? — и, получив утвердительный кивок, продолжила: — Наверное, это намертво впечаталось в сознание, но я по-прежнему только твоя. У меня никого не было, Никита, я так и не смогла, потому что для меня был и есть только один на свете мужчина, единственный. Ты.

Она должна была это сказать, потому что это была правда, а еще она чувствовала, как это важно именно сейчас услышать Никите. Наградой стали вспыхнувшие темно-синие глаза, а потом ее накрыло лавиной поцелуев, Саломия обхватила шею Никиты и прошептала в губы:

— Скажи, что ты только мой!..

Но тут же оказалась подмята под тяжелое мускулистое тело и полностью обездвижена с заведенными за голову руками и переплетенными пальцами.

— Скажу, после, — прошептал с хищной улыбкой Никита, они оба впились друг в друга словно изголодавшие вампиры.

Саломия молила только об одном, чтобы Никита не опомнился и не начал осторожничать, ей сейчас хотелось именно так, рвано, остро, глубоко, чтобы хоть немного насытиться, восполнить то, что казалось навеки утерянным. Это больше было похоже на схватку, хотелось кричать от счастья, но Никита сминал ее губы своими, не отрываясь, и они оба могли издавать только стоны, глухие и низкие, которые заводили еще сильнее, хотя казалось, сильнее уже невозможно…

...Никита осторожно терся колючей щекой о ее щеку, шею, грудь, а потом будто очнулся и в страхе скользнул рукой к животу:

— Все хорошо, Мия? Я совсем с катушек слетел…

— Все хорошо, любимый, с нами все хорошо!

Он облегченно выдохнул, перевернулся на спину и притянул ее к себе на грудь, а она попеременно целовала его то в шею, то в татуированное плечо.

— Твой, Мия, — прошептал единственный на свете мужчина, зарывшись ей в волосы, поглаживая по спине и рисуя узоры, — ничей больше, только твой…

* * *

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Никита сладко потягивающуся Саломию.

Она не стеснялась демонстрировать Никите свою усталось, не он же беременный, да еще и здоровый такой! Продышался, пот вытер со лба, и хоть в космос запускай. Это она после второго забега уже выглядела, как едва дотащившаяся до финиша лошадка, и при поползновении любимого мужчины на третий честно предупредила, что поучаствовать готова разве что в качестве моральной поддержки.

Елагин ржал так, что чуть Даньку в соседней комнате не разбудил, потом смешил ее и приставал, и Саломии пришлось спихнуть его с дивана. А после они снова начали целоваться, и Никита был уже таким осторожным, чутким и нежным, что ей ничего не оставалось, кроме как сдаться на милость победителя.

— Не уверена, я не могу так сразу, нам надо получше узнать друг друга, — начала было ломаться Саломия и тут же оказалась зажата в угол будущим мужем, только успев пискнуть: — Согласна, согласна!

— Надо к родителям будет съездить, Мия, — Никита вытащил ее из под себя, заботливо укутал пледом и добавил чуть тише: — Они не знали, правда не знали. Я выяснил.

— Я верю, Никита, — Саломия поспешно погладила его по щеке, — конечно поедем. Даньке так понравилась твоя мама!

— Она его сразу узнала, — Никита лег на бок, оплетя Саломию руками и ногами, — если бы я, дурак, не был таким самонадеянным, мы давно бы тебя вычислили. Кстати, любимая, ты правда собиралась меня по миру пустить?

Саломия мотнула головой, пряча лицо у него под подбородком.

— Сначала да. А потом передумала. После Нового года, когда ты попросил родить тебе ребенка. Я сама его захотела, — объяснила она поднявшему брови Никите и тут же поправилась, — точнее, ее. Я ее даже нарисовала, разве ты не видел портрет в моей комнате?