Я (не) прощу тебя. Измена мужа

– Но куда нам, по-вашему, нужно идти, если у нас в квартире идет ремонт? – удивляется абсолютно не логичному мнению со стороны органов опеки и попечительства мать.

– Дети должны жить дома, а не собирать разную… грязь, – морщась, парирует представительница власти.

– Вы слова бы подбирали, мадам. И, чтобы вы понимали, это гостиница не для плебеев и разных масс с зарплатой чуть выше среднего, – я прямо почувствовала, как тон Аркадия меняется. Становится высокомерным, циничным и звучит с таким презрением, словно бы он встретил бездомного котенка на улице, который потерся о его ботинки стоимостью в несколько тысяч евро грязной шерсткой. – Здесь отдыхают уважаемые люди, которые могут себе позволить слетать на выходные, как минимум в Турцию.

– Вы на что намекаете? – пыхтя, возмущается женщина.

– Я не намекаю, а констатирую факт. Здесь не притон. И ребенку здесь находиться не противопоказано.

– Это не вам решать. У нас была жалоба. Был запрос, – не сдается женщина, – по моему непредвзятому и абсолютно объективному мнению ребенок в данный момент, пока мать не подыщет подходящее жилье, должен проживать с отцом. Но ведь на этом проблемы у матери не закончатся. Ведь так, – не давая вставить и словечка, продолжает женщина. – У вас, Ксения Михайловна, насколько мне известно нет работы. На что вы собираетесь содержать ребенка?

– Ксения Михайловна уже нашла работу, – отвечает за меня Аркадий, соврал, конечно, мне Олеся так и не прислала результат тестирования.

– А вы, извините, кем приходитесь Ксении Михайловне? – внезапно настораживается женщина и тут бы мне вмешаться. Остановить Аркадия, но Кира так крепко держит меня, что доли секунды моего замешательства оборачиваются для меня катастрофой, после следующей фразы Аркадия. – Я ее жених.

У меня сердце упало и по тому, как на нас посмотрела «орган-опеки», стало все ясно без слов.

– Девочка до постановления суда будет жить с отцом, – грубо, без тени на компромиссы отвечает женщина. – Ксения Михайловна, распишитесь.

– Я вас прошу. Не забирайте дочку. Вы неправильно поняли Аркадия Романовича…

– Расписывайтесь, говорю. В суде разберетесь.

– Мамочка, я не хочу жить с папой. Он меня больше не любит, – захныкала Кира.

– Женщина, ну, будь человеком, ведь ты же видишь, что ребенок боится. Не хочет к отцу.

– А вы кто?

– Я бабушка Кирочки.

– Значит так, бабушка. Дочь свою воспитывать нужно было нормальной.

– Что значит, нормальной?

– Мама, не отдавай меня, – хнычет в параллель Кира.

– Вы не имеете права забирать у меня ребенка. Для этого нет причин, – поглаживая Киру по спинке, рычу на женщину.

– Ксения Михайловна, не усложняйте. Ребенка я в любом случае заберу. А уж как вы с ней расстанетесь, будет зависеть от вас.

– Ксюш, подожди. Сейчас мы во всем разберемся. Я адвокату позвоню…

Дверь сзади нас хлопнула, я невольно оглянулась на вошедшего, а точнее, вошедшую. На пороге бледная, но с ярким блеском в глазах, стояла Кристина.

– Разбираться нечего. И звонить никуда не надо. В данной ситуации закон не на вашей стороне, – сообщает сухо. – Девочку придется отдать органам попечительства.

– Не верю тебе, – цежу сквозь зубы.

– Твое право. Ксюш, ну, взгляни на ситуацию с другой стороны. Твоей дочери будет лучше с отцом, чем в приюте…

– В приюте? – хлопаю глазами, не сразу замечая, что Аркадий отошел немного от нас и с кем-то оживленно разговаривает по телефону.

– До выяснения обстоятельств и принятия решения комиссией девочка пока побудет у нас, – подтверждает женщина слова Кристины.

Боже мой! У меня на голове волосы шевелятся. Я не могу поверить, что это все происходит со мной. И главный вопрос, который звучит у меня в мыслях, только один: неужели развод – это так тяжело?

– Ксюш, – Аркадий вплотную подходит ко мне, а я смотрю на него пустыми глазами. – Ксюш, тебе придется уступить.

– Нет…

Ошалело мотаю головой.

– Мама, я не хочу! Не хочу, – обливая меня слезами, сжимает пухленькими ручками мою шею дочка.

– Если сейчас не договориться, потом будет только хуже. Суд может склониться не в твою пользу.

– Боже!

– Извини.

– Так что?! Все решили? – будто подслушав наш разговор, с ехидством осведомляется женщина.

– Я поеду с ней, – отвечаю твердо.

– Но Игнат сказал, что ты не поедешь, – тут же звучит неоднозначное заявление из уст Кристины.

– Это не ему решать, – шиплю.

– Ксюш, – Аркадий встряхивает меня за плечи. – Ксюша, если ты уедешь, то пропадешь и уже ничего не сможешь сделать. Не сможешь забрать у него то, что твое по праву. Ты сделаешь глупость.

Отчаяние и непонимание того, какой сделать правильный выбор, одолевают меня.

Мне до невозможности становится дурно от одной только мысли, что придется оставить Киру одну.

– Ну, что? Решили? У меня еще несколько вызовов.

– Мам, – перевожу на родительницу взгляд, полный отчаяния.

– Дочка, я … Я думаю, Аркадий прав, – с болью в голосе произносит.

Слезы хлынули из глаз ручьями, разрывая сердце на мелкие кровоточащие куски. Кира отчаянно забилась в руках незнакомого парня в форме, который попытался забрать ее у меня.

– Мама! Мама! Я не хочу! Не хочу! Не отдавай меня!

– Кирочка, – сквозь потоки слез, тяну к дочери руки. – Побудь с папой. Совсем чуть-чуть. Я скоро за тобой приеду, – умоляюще прошу дочку.

– Мама!

– Боже! Да уносите вы ее уже. Что за драму устроили?! Сначала сами начудят, а потом слезы льют. Подписываем здесь, мамочка.

Грубо. Без тени сожаления в голосе сует мне под нос планшет с бумагами женщина. Я беру ручку, перед глазами от слез – размытое пятно.

– Что здесь? – суровый голос Аркадия нагнетает обстановку еще сильнее.

– Стандартное заявление о том, что с матерью была проведена беседа и ей доходчиво объяснили почему мы забираем ребенка.

– Мама! – взвизгивает Кира. – Мамочка!

Сердце екает. И я, бросив ручку на пол, отнимаю у полицейского дочку.

– Женщина! – возмущается «орган» опеки и попечительства.

– Я хочу поговорить с Игнатом, – глотая слезы, стараюсь говорить разборчиво.

– Но он не хочет! – Кристина преграждает путь.

– Отойди с дороги. Это тебе не касается. Иначе пожалеешь, – рычу.