Я не провидица
Шрифт:
Разумеется. Зря он думает, что я не понимаю. Теперь я понимаю даже больше самого Сорокина.
— Чем она платила? — спрашиваю я. — Нельзя влезать в чужие головы и не заплатить.
— Здоровьем. Годами жизни. Нет, когда речь шла о нескольких минутах, все было нормально. Обычно больше и не требовалось. Стереть твои воспоминания о гостях, убедить клиентов, что предсказывала им не младшая, а старшая сестра. Ерунда же. Но несколько раз она вмешивалась… основательно. И тогда за миг старела на несколько лет. Из Сочи… из Сочи она вернулась почти старухой.
Сочи. Переломный момент. Последние дни настоящей Вари.
— В
— Зачем же понадобилось меня убивать? — шиплю я, и ответ совсем не удивляет.
— Якушев.
— Якушев, — повторяю эхом.
— Он никогда тебя не видел. Не приходил на сеансы сам, просто передавал через меня личные вещи для чтения. Это было главное условие Лисы. Боялась она этого медведя жутко…
— И жуткий медведь так легко повелся на инсценировку смерти?
Олег фыркает:
— Он же не агент секретной службы, чтобы глубоко копать. Прикатил разок в Москву, посмотрел на почти сколовшуюся Лису и уехал. Вы с ней последние два года не общались, вот и…
Я хочу спросить еще о чем-то, даже подаюсь вперед, но виски пронзает болью, и я слепну. Проваливаюсь во мрак. Проваливаюсь… в прошлое.
— Это она, да? Это она? Какая милашка.
Незнакомец огромен. Не толстый, а именно большой, слишком большой для нашей узкой прихожей. Гигантский. У него жесткие черные волосы и страшные глаза. И широкие ладони, одну из которых он кладет Лисе на лоб, не давая ей приблизиться, и мне страшно, что он может походя оторвать ей голову. Такими-то ручищами…
Настоящий сибирский медведь. Когда-то давно мы ездили на шашлыки к друзьям на дачу, и на участок из леса пришел вот такой… Бурый, голодный, жуткий. Мы сутки просидели, запершись в доме, пока он топтал грядки, выкапывал картошку и громыхал тазами в бане, и сейчас мне тоже хочется спрятаться, запереться, пока медведь не уйдет.
— Так вот что за птичка из-за угла чирикала нам пророчества. — Продолжая удерживать Лису, он делает шаг ко мне, и я неосознанно пячусь. — Ну-ну, не бойся. Дядя Саша не обидит. Дяде Саше очень нужна твоя помощь…
— Она не может! — кричит Лиса, и гигант, не отрывая от меня взгляда, впечатывает ее в стену, а затем накрывает ладонью все ее лицо и сдавливает.
Сестра дергается, цепляется за его руку и что-то мычит.
— Что случилось, воробышек? — ласково спрашивает у меня Медведь.
Вот она, страшная сказка моей жизни. Лиса, Медведь и Воробей…
— Подростковые гормоны взыграли? — продолжает он. — Надоела роль суфлера за сценой, вот и отказалась помогать сестре? Так мы легко выведем тебя на первый план, только попроси.
— Я… я не понимаю, о чем вы. — Голос предательски дрожит, но я упрямо расправляю плечи и заставляю себя стоять на месте.
Бежать нельзя ни в коем случае — хищник тут же набросится.
Он хмыкает:
— Уверена? А если так? — И резким движением притягивает Лису к себе, прижимает к груди, так что ноги ее болтаются над полом, и мощными пальцами сдавливает ей горло. — Зачем противиться? Еще чуть-чуть, и не станет хитрой Лисы, а ты будешь послушным щеночком сидеть на цепи в моем доме. И знаешь что? Мне с каждой секундой все больше нравится эта идея…
Она такая крошечная
в его руках, такая хрупкая…— Нет! — кричу я и, не думая, бросаюсь вперед.
Хочу вцепиться в его запястье, царапаться, кусаться, любым способом разжать хватку, но успеваю лишь коснуться рукава и… замираю.
— В вас будут стрелять завтра. Из машины. — Губы мои шевелятся, и голос вроде как мой, разве что чуть ниже, глуше, но я не знаю, почему это говорю. — На Желябова, прямо напротив дома культуры. Смените маршрут или… подготовьтесь.
А в следующий миг я уже сижу на полу, прижимая к себе сестру, та надрывно кашляет и трет горло, а Медведь возвышается над нами, будто собирается поднять ногу и раздавить…
— Видишь, как приятно договариваться полюбовно, — улыбается он и, развернувшись, шагает к двери. — Стрелять на улице из машины… — слышу я его сетования, — пф… что за звери, мы же не в девяностых…
А потом щелкает замок, и мы остаемся одни.
— Что это значит? — шепчу я, слепо пялясь в одну точку. — Что это значит?
— Ничего, ничего…
Лиса все еще хрипит, но теперь хотя бы дышит нормально.
— Ничего, — повторяет она, и я чувствую, как от ее горячих пальцев на моих висках в голову словно просачивается огненная лава. — Ничего…
Я прихожу в себя, вжимаясь в спинку кресла и закрывая лицо руками. До боли вдавливая глазные яблоки в череп, словно это поможет развидеть прошлое, стереть его, как сестра стирала неугодные ей воспоминания всех вокруг…
— Якушев понял, — бормочу в пустоту, опуская руки, — понял, что Лиса не провидица…
— Все поняли, — откуда-то издалека доносится голос Олега. — Когда твой дар… уснул, она стала прибегать к стандартным приемам шарлатанов, чтобы не потерять клиентов. Какое-то время продержалась благодаря картам и воображению, а потом начались вопросы. Многим она изменила память, но Якушев оказался… невосприимчив. Такое бывает, словно природный блок. Лиска с самого начала это почувствовала и не хотела иметь с ним дел, но… пришлось.
«Из-за тебя пришлось», — вспоминаю я сон, но вслух говорю другое:
— И через месяц после того, как он обо всем прознал, я «утонула».
Туман перед глазами постепенно рассеивается, и я вижу, как Олег пожимает плечами:
— Случай подвернулся удачный. Из Сочи ты уже летела под другим именем и не в Иркутск, а сразу в Москву. Лиса готовила пути отступления, так что довольно быстро все провернула.
Она не дала мне забрать вещи и переодеться. Утащила прямо с пляжа. Сказала, что мой паспорт у нее, а где-то в полете снова покопалась в моих мозгах. Там и завершилась жизнь сибирячки Вари Мироновой и появилась на свет москвичка Варя Иванова.
Которой не существует.
Меня не существует, не ошибся Велесов.
— Я знал, что так будет. Что дар прорвется, и ты вспомнишь. — Голос Олега дрожит от возбуждения. — Ты же вспомнила? Вспомнила?
— Что вспомнила? — вскидываюсь я. — Что вспомнила, придурок? Что моя жизнь ненастоящая? Что любой кусок моего прошлого может оказаться ложью? Что родная сестра пятнадцать лет подряд кипятила мне мозги? А знаешь, что… — Я встаю и хватаю со стола треклятый блокнот. — Кое-что я точно вспомнила. Твой почерк. Ты же вечно оставлял записочки на холодильнике. Купите хлеба. Я выпил последнее молоко. Люблю вас, девчата. М?