Я - оборотень

– Садитесь, - женщина протянула руку по направлению к дивану и села в кресло. Соколов не замедлил воспользоваться этим предложением. Диван, однако, оказался мягким, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из другого отдела. Но, быстро отбросив ненужные измышления, Соколов собрался внутренне и задал вопрос:

– Извините, как вас по имени-отчеству?

– Мария Никифоровна, - ответила она, глядя на него в упор.

– Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем сыне.

– Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.

Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы, которая отвозила тело в морг, где оно было опознано Марией Никифоровной Полынцевой. Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые слезы, а в твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился к длительным излияниям...

... Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что этот незнакомый лейтенант не поймет всю горечь утраты, когда ее единственного восемнадцатилетнего сына лишил жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая семья была разрушена чьей-то безжалостной рукой. Она не знала откуда у сына на шее появились такие рваные раны и ничего не могла сказать по этому поводу тем людям, которые настойчиво расспрашивали ее и только и делали, что допытывались, кто именно и за что расправился с Эдиком. Их интересовал теперь только убийца, а ее сын, жизнь которого так ужасно прервалась, был им уже безразличен.

Она все эти дни замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем ждали ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались ей теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья. Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как чувствовало...

...
– И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу Соколов, - нам придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях. Все, что вы знаете.

– Что друзья, - удрученно сказала она.
– разве он мне их представлял. Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.

– Так-таки никого?
– переспросил Соколов.

– Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на окно.
– Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.

– И квартиру знаете?
– обрадовался Соколов.

– А как же, двадцать восьмая, - объяснила она.
– Мой то года на два постарше был.

Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку, подаренную Леней на день рождения, полученные сведения и снова взглянул на притихшую женщину.

– А девушки у него не было?
– спросил он, вспомнив про отпечатки женских сапожек.

– Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же поправила.
– Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.

Соколов записал и это. из коридора раздался щелчок захлопнувшегося замка.

– Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.

– Да я, пожалуй, пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.

В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и извлек из портфеля "Комсомолку", "Труд" и "Московские новости".

– Чего дверь открыта?
– недовольно проворчал он, покосившись на Соколова.
– Воры залезут, а милицию разве дозовешься.

– Здесь милиция, - произнес Соколов.

Мужчина уставился на него.

– Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.

Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на прощание: "Всего доброго".

Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз, на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась жизнь еще одного человека, словно он сам был виноват в этом. Соколов отлично понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны, а число их будет увеличиваться с каждым месяцем такой жизни. Пришло время, когда самые добропорядочные граждане готовы были, выведенные из себя, кидать камни в огромные витрины пустых магазинов или "комков", куда ходят лишь как в музей, поглазеть на шикарные перспективы крайне отдаленного будущего и на продавцов крепких молодых парней, которые презрительно рассматривают серых "совков" и чувствуют себя в этот момент хозяевами новой, рыночной экономики. Но как и в прошлый раз Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет, не из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник, который вечером может ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком радовался своей находчивости и безнаказанности.

Впрочем здесь имелся иной случай, чем в прошлый раз. Тогда произошло убийство с целью грабежа, после которого осталась вдова с маленьким ребенком. Сейчас был явно не грабеж - даже дубленка, за которую без проблем можно отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож, валявшийся рядом с убитым. На нем осталась кровь второй группы, тогда как у Полынцева оказалась первая.

Спускаясь, Соколов похлопал по спрятанной во внутренний карман пиджака записной книжке. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.

Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех, Соколов отогревался в своем кабинете и наскоро выписывал две повестки: Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно сопел Бахарев:

– Дал я это объявление в газету, и знаешь во сколько мне это обошлось?..

– Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела. Конечно Ленька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, то он буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его до конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать на встречу казалось невозможным...

... Повестки были выписаны на четырнадцать ноль-ноль, поэтому до обеда Соколов собирал свидетельские показания по поводу серии квартирных краж и грабежей, а в отделе появился только около двух. За своим столом его встретил злой и уставший Бахарев.

– Чего такой красный?
– весело спросил Соколов.

– На демонстрацию собрался, - буркнул Бахарев.

В дверь раздался осторожный стук.

– Войдите, - крикнул Бахарев.
– Вот сейчас сам увидишь.

Соколов кивнул и устроился поудобнее на стуле. Дверь раскрылась.

– Разрешите, - в дверь просунулся плотный мужичок, на щеках которого горел морозный румянец.
– Это у вас тут объявление насчет дубленки?

– Присаживайтесь. Как она у вас пропала?

– Да если бы у меня, а то у жены. Ехала в химчистку сдавать, да и оставила в трамвае. А люди то ведь сейчас сами знаете какие. Читаю сегодня газету и вдруг - бац - ваше объявление. Ну, думаю, все - нашлась родимая. А то ведь цены теперь сами...

– Подождите, товарищ, какая она была из себя.