Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Я - оборотень
Шрифт:

– Простыни знаешь где получать?
– прервал молчание парень. Я кивнул, помня указания вахтера о том, что кабинет кастелянши находится в середине первого этажа.

– Иди, получай, пока она на обед не ушла, - добавил он и уставился в окно, по которому скользили капли вновь начавшегося дождя, а я без промедления последовал его совету и ринулся на поиск кастелянши.

Кабинет ее я нашел быстро, но он был крепко закрыт и, несмотря на все мои старания, открываться не хотел. Через пару минут стучаться мне уже надоело, и я замер в ожидательной стойке возле неприступной двери. Не знаю, сколько прошло времени,

но кастелянша все же изволила появиться. Это была грузная шестидесятилетняя женщина в белом, кое-где сильно потертом халате.

– Тебе чего? Белье получать?
– сразу накинулась она на меня.
– А пораньше нельзя было прийти.

– Я только что приехал.
– попробовал оправдаться я, но безуспешно.

– Мне какое дело!
– возмутилась она.
– Я что, должна из-за вас тут до ночи сидеть? Всем было ясно сказано: получить белье до двенадцати!

– Я, видите ли, болел...

– Он болел!
– кастелянша повернулась чуть в сторону, словно приглашая невидимого собеседника полюбоваться на кретина, не получившего белье исключительно по своей идиотской забывчивости.

Я скромно молчал, понимая, что любое новое дополнение вызовет целую очередь гневных обвинений в мой адрес. Наконец, кастелянша смилостивилась.

– На! Держи! И не дай бог хоть что-нибудь пропадет!
– С этими словами она, записав мою фамилию, сунула мне в руки две простыни, наволочку, полотенце и синее одеяло, повидавшее не одно поколение учащихся.

Ободренный, я мигом взлетел на четвертый этаж и застал в комнате уже не одного, а двух парней, одним из которых был мой белобрысый знакомый. Они о чем-то тихо переговаривались, но при моем появлении одновременно подняли головы и взглянули на меня. Белобрысый, видимо, не успел еще меня забыть и поэтому приветливо кивнул. Показав рукой на собеседника, он вымолвил:

– Это вот Леха...

Сам представиться он уже не успел. Так как дверь за моей спиной резко распахнулась, и на пороге появился высокий плотный парень с вихрастым, отливавшим чернотой, чубом и юркими глазами, по-хозяйски оглядывавшими комнату.

– А, Пахан, уже приехал. Тебя тоже помню.
– он указал пальцем на Леху и пробуравил меня взглядом.
– А это что за фрукт?

Парень резко повернулся ко мне и коротко спросил:

– Кто и откуда?

Я представился. Он внимательно выспрашивал обо всем и все время будто что-то прикидывал, да просчитывал. Затем он повалился на нижний ярус свободной кровати и сказал, обращаясь ко мне:

– Пойди-ка сюда.

Я чуть помедлил, и он добавил:

– Да ты не бойся, бить не буду.

Я тут же подошел к кровати и недовольно пробурчал:

– Чего мне бояться.

– Вот и правильно. Да ты не стой, сядь.

Ловко согнув ногу. Он вытащил из под кровати опрокинутую табуретку, разумеется, серо-зеленого цвета. Я молча сел и уставился на крашеные доски неровного пола. Парень уверенно вытащил начатую пачку "Столичных", щелчком выбил две сигареты, одну прикурил от зажигалки сам, другую сунул мне. Я закурил, глотая горький дым, и старался не закашляться этим дымом, который неимоверно жег с непривычки всю глотку. Леха и его белобрысый товарищ, сидя на соседней койке, молчаливо поглядывали на меня.

– А ты - ниче. Стоящий пацан, - заметил развалившийся

на кровати парень, - а зачем в нашу учагу попер, а?

– На токаря хочу учиться.

– Да ну? А че не на автослесаря?

– Чего я там не видал.

– И то верно. А слышь, зема, у меня сапожки не грязные?

Парень задрал ноги и внимательно оглядел свои сапоги:

– Смотри-ка, действительно грязные! А надо чтобы сверкали от чистоты. Непорядок.

Я смотрел на его ухмыляющееся лицо еще не понимающими глазами.

– Ты, слышь-ка, сними их и помой хорошенько.

– Вот еще, - хмыкнул я и напряженно повернулся к окну, вполглаза наблюдая за парнем.

Наглую ухмылку с его лица как ветром сдуло. Оно сразу стало злым и жестоким.

– Да ты борзый?
– с оттенком удивления спросил он и вдруг резко. Как на пружинах, сел на койке. Его рот с желтыми зубами и бычком, зажатым в дырке верхней челюсти рядом с поблескивающей фиксой оказался на уровне моих глаз. Я молчал. На народном языке эта операция звалась "проверкой на вшивость".

– Ты, гнилье, откуда такой выискался? Че то я тебя раньше не видал, а? Пока твои товарищи в колхозе пахали, ты, падла, дома на кроватке полеживал. Самый основной выискался, а?

Я снова молчал - не рассказывать же ему про волка, про свою рану, которая только-только зажила. Не имело смысла. Никто этому не поверит. Для каких-то своих, непонятных мне целей парню выгодно было считать, что все это время я отсиживался дома, представив липовую справку.

Внезапно лицо его стало печальным. Словно ему очень и очень было жаль меня. Он встал, стряхнул на пол пепел с сигареты и, выходя из комнаты, произнес:

– Ладно, братан, живи! До вечера! А вечером мы тебе прописочку организуем. И за колхоз, и за опоздание, и за борзость твою великую.

Хлопнула дверь. Я выкинул в форточку свою давно потухшую сигарету с намокшим от внезапно вспотевших рук фильтром.

– Ты вот что, - произнес Леха.
– Если деньги есть, то избавься от них до вечера. На сохранку отдай или проешь что ли, а то пропадут. Ворон ничего не оставит.

Это тот чернявый, с чубом?

Оба одновременно кивнули.

– А почему Пахан?
– решил уточнить я у белобрысого.

– Да Пашка я, - ответил он.
– А Паханом старшаки прозвали. Тебе тоже при прописке кликуху дадут.

Я медленно вышел из общежития с чрезвычайно подавленным настроением. Денег у меня было не густо, - всего десятка с мелочью. Талонов на питание я еще не получил и поэтому проесть ее не составляло никакого труда. Я плотно пообедал в первой попавшейся столовой, а на оставшиеся два рубля купил кооперативное эскимо, оказавшееся на вкус довольно пресным.

Покинув столовую, я увидел большие часы, привинченные к фонарному столбу, стоявшему неподалеку. Большая стрелка стояла на против четырех, а маленькая только-только, качнувшись, подскочила к цифре "12". Идти в общагу, чтобы нарваться на новые неприятности, не хотелось, и я отправился осматривать город, еще такой незнакомый.

Серое небо уже потеряло свой темный дождливый оттенок и стало светлым, почти белым. Но эта бесконечная унылая однообразность в совокупности с предстоящей неведомой пропиской, от которой не ожидалось ничего хорошего, приводила меня в отчаяние.

Поделиться с друзьями: