Я — Оззи

Во всяком случае, мы в Кентерберри, на дворе минус пять, и я его спрашиваю:

— Ты как добираешься на концерты, Тони?

— Афтофтопом, фтарик.

— А где ты спишь?

— На вокзалах. В телефонных будках. Де придёфа.

— Вот, что я тебе скажу! — говорю я. — Если будешь заниматься нашим багажом, у тебя будет комната.

И с тех пор он всегда со мной, этот Тони. Практически член семьи. Исключительный парень, прекрасный человек. Он смекалистый и я могу на него положиться. Его не пугают никакие трудности. Я ему безгранично доверяю. Могу оставить при нём на столе кучу денег, прийти через два года и они будут лежать на том же месте. Он присматривал за моими детьми в лихую годину. Они до сих пор называют его дядя Тони. А все потому, что однажды вечером в Кентеберри, я спросил его, чем он добирается на концерты.

После нашей первой ночи в отеле напротив «Shepperton Studios», я и Шарон самозабвенно трахались. И нам было мало. Мы ни от кого не прятались. Все вокруг знали, что творится. Бывали такие ночи, когда Шарон выходила в одни двери, а Телма входила в другие. Я разрывался между двумя женщинами и был измотан. Не знаю, как французы с этим справляются. Порою, когда со мной была Шарон, я называл ее Тарон, что неоднократно заканчивалось синяками под глазом.

Конечно, сейчас, спустя столько лет, понимаю, что мне нужно было уйти от Телмы.

Но я не хотел этого делать из-за детей. Знал, что если дойдет до развода, то пострадают в первую очередь они, потому что дети тяжело переносят развод родителей. Мысль о расставании с детьми была для меня невыносимой. Боль была страшной.

С другой стороны, до встречи с Шарон, я понятия не имел, что значит влюбиться, несмотря на то, что это было не совсем романтичное приключение. У меня была семья, Шарон должна была смириться с ролью третьей лишней и в самом начале пила наравне со мной. Когда мы не трахались, то дрались, а если не дрались — значит бухали. Во всяком случае, мы были неразлучны, просто не могли друг без друга. На гастролях мы всегда жили в одном номере, а если она куда-то уезжала по делам, я часами висел на телефоне, рассказывая, как сильно её люблю и жду не дождусь, когда мы свидимся вновь. Нечто подобное со мной случилось впервые. Положа руку на сердце, могу сказать, что понятия не имел о том, что такое любовь, пока не повстречал Шарон. Раньше, путал любовь с безрассудной страстью. Но потом понял, что любовь — это не только гимнастика в постели, но и ощущение пустоты, когда любимый человек далеко. А когда далеко была Шарон, я не находил себе места.

Но чем больше я в неё влюбился, тем больше понимал, что дальше так продолжаться не может. В какой-то момент подумал, что получится усидеть на двух стульях: и семью сохранить, и любимую женщину. Но давление было велико и мне пришлось чем-то пожертвовать. На Рождество, по окончании английской части тура, я рассказал обо всём Телме. На пьяную голову решил, что так будет лучше. Идея оказалась хреновой.

Телма взорвалась как граната, выгнала меня из дому, и сказала, что ей нужно всё обдумать.

А потом в мои дела вставил свой пятак Дон Арден. Позвонил Телме, вытащил её на встречу в Лондон, где проинформировал, что отныне мои дела будет вести его сын Дэвид, благодаря чему, я перестану видеться с Шарон. Правда была такова, что он наложил в штаны от страха, ведь Шарон могла уйти из «Jet Records», открыть собственный бизнес, а он потеряет на этом состояние, особенно, если она заберет с собой и меня. Позже, именно так и поступила. Но Дон мог бы предвидеть: если Шарон поставила себе задачу, то добьется этого во что бы то ни стало. А если кто-то попытается ей помешать, она ещё больше закрутит гайки.

Дэвид не продержался и пяти минут.

Перед отъездом в американский тур в поддержку «Blizzard of Ozz» в апреле 1981 года, мы вернулись в «Ridge Farm» и записали «Diary of a Madman». До сих пор удивляюсь, как нам удалось так быстро управиться. Мне кажется, что мы провели в студии не больше трех недель.

Во время записи все жили вместе в маленькой зачуханной квартирке. Никогда не забуду, как однажды утром проснулся и услышал обалденный акустический рифф, который доносился из комнаты Рэнди. Я влетаю к нему в одних трусах, а он сидит там с каким-то чопорным учителем классической музыки, у них, типа, урок.

— Что это было? — спрашиваю, а учитель пялится на меня как на лохнесское чудовище.

— Оззи, я занят.

— Знаю, но что ты сейчас сыграл?

— Это был Моцарт.

— Отлично. Мы должны это стырить у Моцарта.

— Мы не можем стырить у Моцарта.

— Я уверен, он будет не против.

Позже из этого получилось вступление к заглавной песне «Diary of a Madman», хотя после всех штучек Рэнди от Моцарта мало что осталось.

Остаток альбома сгинул в тумане. Время поджимало и сведение делали уже на колесах, во время турне. Мой продюсер Макс Норман присылал мне плёнки в отель, а я звонил ему из телефона-автомата и говорил: там добавить басов, а тут серединки.

Примерно тогда скурвились Боб и Ли, начали свое нытьё, что меня доводило до белого каления. Я заметил, как они уединялись в уголке и шептались там как школьницы. Боб с самого начала хотел, что бы мы выступали не под именем Оззи Осборна, а группа имела конкретное название. Я этого не понимал. Почему, покинув одну группу, я должен играть в другой, где каждый указывает: «Ну что, будем здесь выступать? Или там? Знаете что, надо хорошенько над этим подумать»? Если бы Боб и Ли пришли в «Jet Records» и сразу сказали, что хотят играть с Оззи Осборном на равных правах, на что я бы ответил: «Э, нет! Спасибочки, мы это уже проходили. Не хочу, чтобы кто-либо мною командовал. Главный здесь — я. До свидания». Но Боб — парень назойливый, и если бы не Шарон, наверняка навязал бы мне свое мнение. Видите ли, вот такая у меня натура, сдаться и плыть по течению. Порой мне кажется, что так происходит потому, что я не умею играть ни на одном инструменте, и поэтому чувствую себя ненужным балластом.

Во всяком случае, помню, как однажды приходит к нам Шарон, такая возбужденная, и говорит:

— Хорошие новости, парни. Началась продажа билетов в нью-йоркском «Palladium» и все раскупили за один час!

Нас распирает от радости, стоит галдёж: дай пять — на-а! Вдруг Шарон уходит куда-то перезвонить. Когда возвращается, на её лице улыбка еще шире:

— Вы не поверите. Они хотят, чтобы мы дали два концерта в «Palladium» в этот день.

Я не мог в это поверить. Значит, дело набирало обороты. Но тогда Боб и Ли поутихли и на минуту исчезли пошептаться, как обычно. Возвращаются и говорят:

— Если мы должны сыграть два концерта, мы требуем заплатить нам двойную ставку за выступление и удвоить командировочные.

Это был перебор. Тогда у нас не было серьезных денег, за все башлял Арден: за студию, за проживание, за еду, за аппарат, за обслуживающий персонал, бля, просто за всё. А они думали, что деньги падают с неба? Реальность была такова, что всё, до последнего пенса мы отдавали Дону. Но Бобу и Ли это было по барабану, ведь они, по сути, были сессионными музыкантами.

После этого случая я хотел от них избавиться. Сказал Шарон, что если так и дальше пойдет, мы будем спорить каждые пять минут и меня это порядком задолбало.

Так мы расстались с Бобом и Ли, хотя Боб ещё поиграл со мной в будущем, пока не начал почти каждый день таскать меня по судам.

Печально наблюдать, до чего же деньги портят людей. Одно бабло на уме! Но я на сто процентов уверен, останься Боб и Ли тогда с нами, я был бы где-нибудь в другом месте. Плохая обстановка тормозила бы весь процесс. К счастью, Шарон давно присматривалась к новым людям, потому что эта парочка уже давно действовала ей на нервы. Она окончательно склонила к сотрудничеству Томми Олдриджа, барабанщика, которого я хотел с самого начала, и Руди Сарзо, басиста, который ранее выступал с Рэнди в «Quiet Riot». На том и порешили.