Я — Оззи
Шрифт:
Когда лимузин въехал во двор, я уже так напился, что не знал на какой я планете. Потом отправился с Руди в комнату, где у Дона стоял телевизор, мини-бар и уголок для приготовления коктейлей. Я только что переключился с «куантро» на пиво, это проявлялось в том, что каждые пять минут бегал отлить. Но меня задолбала эта беготня и я поссал в умывальник. И не было бы в том никакой проблемы, если бы Дон именно в этот момент не проходил в халате по коридору, направляясь в спальню.
Вдруг слышу за спиной такое громкое рычание, что его вполне можно было классифицировать по шкале Рихтера.
— Оззи, блядь, ты что, нассал в мой умывальник?
Вот, черт…
Я сжимаю свой хрен, чтоб прекратить слив.
«Сейчас меня прибьёт! — подумал я. — Прибьёт и капец!»
Но у меня родилась идея: если повернусь достаточно
Он отскакивает назад и брызги пролетают в считанных сантиметрах от него.
До сих пор не видел живого существа, которое может так взбеситься. Клянусь, я подумал, что он оторвет мне башку и насрет в глотку. Парень безумствовал: лицо красное, руки трясутся, изо рта брызжет слюной. Полный комплект. Это было ужасно. Обозвав меня всеми мыслимыми (и немыслимыми тоже) ругательствами, Дон заорал:
— Убирайся! Вон из моего дома, мерзкое животное! Вон! Сейчас же!
Потом он направился к Шарон. Через несколько минут, из другого конца дома донеслись крики:
— Ты еще хуже, чем он, потому что с ним трахаешься!
Как бы там ни было, я хорошо вспоминаю тот первый тур по Америке. И не только потому, что «Blizzard of Ozz» разошелся миллионным тиражом к моменту окончания гастролей. Просто меня окружали такие прекрасные люди. Не знаю, за какие заслуги Бог свел меня с Рэнди Роудсом. Он был единственным настоящим музыкантом, который играл у меня в группе. Умел писать музыку, знал нотную грамоту. Он был настолько одержим, что в каждом городе находил преподавателя по классической гитаре и брал уроки. Даже сам их давал. Всякий раз, когда мы приезжали на Западное побережье, он ехал в школу, где преподаёт его мама и учил детей. Рэнди боготворил маму. Когда мы записывали «Blizzard of Ozz» в «Ridge Farm», он спросил меня, можно ли написать песню под названием «Dee» в ее честь. Я согласился, мол, берись за работу.
А по вечерам мы с Шарон веселились пуще прежнего. Мы делали то, чего я раньше не делал, например, ходили в ночные клубы Нью-Йорка. Мне приходилось бывать в Нью-Йорке с «Black Sabbath», но тогда это была совсем другая песня: я никуда не выходил из номера, потому что наложил в штаны от страха. Я приехал из Англии, как следствие, думал, что в городе полно гангстеров и головорезов. Но Шарон тащила меня гулять. Мы ходили в бар PJ's, нюхали кокс, знакомились с разным людьми, с нами приключались самые безумные истории. Несколько раз тусовались в компании Энди Уорхола, который приятельствовал с Сюзан Блонд, чиксой из CBS. Он не проронил ни слова. Просто сидел и с отсутствующей физиономией рисовал портреты. Странный был тип, очень странный, этот Энди Уорхол.
Во время этих гастролей я много тусовался с Лемми из «Motorhead». Сейчас он близкий друг моей семьи. Обожаю этого парня. Наверное, он побывал во всех пивных мира, но, знаете ли, я никогда не видел его пьяным. Даже после двадцати или тридцати бокалов. Не знаю, как у него это получается. И не удивлюсь, если он переживет не только меня, но и Кейта Ричардса.
«Motorhead» открывал тогда несколько наших концертов. У них был старый хипповый автобус — самая дешевая развалюха, которую только можно было найти — а Лемми возил с собой только книги. Это было всё его имущество, если не считать одежды на нем. Лемми обожает читать. Порою просиживает над книгами по несколько дней подряд. Однажды он жил с нами в доме Говарда Хьюза, так из библиотеки его было не вытащить.
Дон Арден застал там Лемми и взбесился. Влетает как ураган в зал и орет:
— Шарон! Что это, блядь, за неандерталец в моей библиотеке? Пусть убирается оттуда! Пусть проваливает из моего дома!
— Успокойся, папа, это же Лемми.
— Меня это не касается. Он должен убраться!
— Он играет в группе, папа. Они выступают на разогреве у Оззи.
— Ради Бога, в таком случае, дайте ему шезлонг и пусть сидит у бассейна. Он выглядит, как восставший из ада.
В этот момент приходит Лемми. Дон был прав, он выглядел ужасно. Ночью мы конкретно погудели и глаза у него были красные, как две лужи крови.
И тут Лемми, заметив меня,останавливается как вкопанный.
— Офигеть, Оззи! — говорит
он. — Если у менятакой же видок, тогда я отправляюсь спать, и немедленно.Когда под конец 1981 года я вернулся в Bulrush Cottage, то сделал действительно много для того, чтобы наладить отношения с Телмой. Мы даже купили семейную путевку на Барбадос.
Проблема в том, что если человек является хроническим алкоголиком, Барбадос ему категорически противопоказан. Когда мы прибыли на курорт, я заметил, что на пляже можно калдырить двадцать четыре часа в сутки. И принял это как вызов. В пять мы прибыли на место, а в шесть я уже с трудом держался на ногах. Телма привыкла к моему пьянству, но Барбадос — это был совершенно другой уровень.
Помню только, как мы купили однодневную экскурсию по заливу на старом пиратском судне. Играла музыка, были танцы и конкурс — прогулка по доске [62] . Детский сад, одним словом! В то же время, самым большим развлечением для взрослых был бочонок ромового пунша в баре. Я чуть в него не вскочил.
Каждые две минуты раздавалось: буль-буль-буль.
Через несколько часов я разделся до трусов, станцевал на палубе и нырнул за борт в воду, кишащую акулами. К несчастью, я так поддал, что не мог плавать и один огромный барбадосец должен был прыгнуть вслед за мной и спасти мне жизнь. Припоминаю, как меня вытащили на борт, где я заснул посреди танцпола, истекая водой. Когда корабль вернулся в порт, я продолжал там лежать и храпеть, всё ещё мокрый. Очевидно, капитан спросил детей, чей это папа. Они ответили, что их и разревелись.
62
Walking the plank — вид казни или пытки, которую, предположительно, практиковали пираты. Жертву заставляли пройти, зачастую с завязанными руками, по доске или траверзу, выдвинутому за борт судна на 2 метра. В большинстве случаев приговоренный падал в море, где его поджидали акулы, либо просто тонул. В настоящее время прогулка по доске превратилась в курортное развлечение.
Звание «заслуженный отец года» мне не светило.
Когда мы уже летели в самолете домой, Телма обернулась ко мне и сказала:
— Это конец, Джон! Я хочу развода.
Я подумал: «А, злится из-за той истории на корабле. Наверняка передумает». Но она не передумала.
Когда самолет приземлился в Хитроу, кто-то из «Jet Records» организовал вертолет, на котором я должен был улететь на встречу, посвященную концертному туру в поддержку «Diary of a Madman». Я попрощался с детьми, каждого поцеловал в лобик, а потом Телма долго на меня смотрела.
— Все кончено Джон — сказала она. — В этот раз, это действительно конец.
Я по-прежнему ей не верил. На протяжении всех этих лет вел себя так отвратительно, думал, что её уже ничем не проймешь. Сел в вертолет и полетел в деревенский отель, где меня поджидала Шарон со сворой декораторов и осветителей.
Меня провели в конференц-зал, посреди которого стояла уменьшенная модель сцены, разработанной для предстоящего тура. Выглядела она обалденно.
Один из техников говорит:
— Самым большим плюсом этой сцены является то, что её просто перевозить и просто монтировать.
— Классно! — я ему в ответ. — Правда, классно! А теперь — всё, что нам нужно — это карлик.
Эта идея пришла мне в голову на Барбадосе. Во время концертов, посреди песни «Goodbye to Romance», мы будем казнить на сцене карлика. Я закричу: «Повесить ублюдка!» — или что-то в этом роде — и тогда гном взлетит вверх с фальшивой петлёй на шее.
Будет круто!
Перед выездом на гастроли нужно было прослушать кандидатов в карлики. Мало кто отдает себе отчет в том, что маленькие люди, которые заняты в шоу-бизнесе, соперничают между собой в борьбе за одну и ту же работу, постоянно поливают друг друга грязью. Во время кастинга к вам подходит один из таких и говорит: «Держитесь подальше от этого парня. Пару лет назад, я выступал с ним в «Белоснежке и семи гномах». Он будет гвоздём в вашей заднице». Я всегда ржал до слез, когда карлики рассказывали о «Белоснежке и семи гномах». Они произносили эти тексты с такими серьезными физиономиями, будто, по их мнению, это была какая-то забойная андеграундная вещь.