Я плохая мать? И 33 других вопроса, которые портят жизнь родителям

В общем, когда Лева начал говорит и запел – слава богу, выяснилось, что он явно не музыкальный гений (ну, или я просто не дала ему развиться вовремя!), и стоит надеяться, что Яша тоже – не спортивный и не музыкальный гений, и мне хотя бы не придется принимать важных решений в их бессознательном возрасте. А потом – пусть это будет их ответственность, а я так, на подхвате. А насчет бросания мне понравилось одно правило, которое я где-то вычитала, – надо всегда доделать до логического конца: до конца кружка, до конца месяца, до конца проекта, до конца учебного года. Ребенок имеет право все бросить, но не сразу, а после какой-то точки, которую надо самим назначить.

Глава 21 Может, с ним что-то не так?

В одиннадцать месяцев Лева заболел. И болел очень странно. У него поднималась температура до 39,9 и не сбивалась или сбивалась обтиранием водкой (теперь мне уже объяснили, что обтирать водкой страшно опасно) на полчаса и снова поднималась. Скорая приезжала к нам в течение двух недель по два раза на дню. Один раз, когда у него было 40,1, скорая не просто приехала ровно за пять минут, но врач еще и звонил с дороги, рассказывая, что надо делать. И так Лева болел каждый месяц до полутора лет. Мой принцип, что я не буду давать ребенку антибиотики, конечно, пришлось отменить сразу. Лева перерос это как-то, Яша так никогда не болел, и вообще с тех пор все болезни и температуры ниже сорока меня не слишком беспокоят. Кто держал на руках своего одиннадцатимесячного закипающего и теряющего сознание первенца – тому все ОРВИ не страшны.

А еще Лева очень долго не разговаривал. И меня это тоже совершенно не волновало. Я бы даже сказала, что я не очень замечала, что он не разговаривает. Он мог тремя словами и какими-то звуками пересказать мне историю о том, что, пока меня не было, папа чистил Яше уши и Яша плакал. Он все понимал, все мог объяснить, а я понимала его – уже сложно вспомнить, как. Его ровесники пели песни из мультфильмов, читали стихи наизусть, но Лева все равно нравился мне больше всех и не вызывал никаких подозрений. Волновалась бабушка, она все время пыталась его кому-нибудь показать, но поскольку бабушка всегда пытается всех отправить к врачу, я не придавала этому никакого значения. Леве исполнилось три, а в его словарном запасе было 20 слов, три из которых по-английски, и ни одного связного предложения. Это было странно, но дедушка говорил, что Эйнштейн заговорил в пять – и ничего. Лева любил считать и вообще все, что связано с цифрами, поэтому сравнение с Эйнштейном меня вполне устраивало. А главное, меня полностью устраивал Лева, он был маленький здоровый, счастливый, смешной любимый ребенок. И вот в три года Лева остался с бабушкой на неделю один. И бабушка его “показала” своему знакомому логопеду-дефектологу. Та по скайпу наговорила про Леву каких-то слов, которые я тут же, слава богу, вытеснила из своей памяти, но это заставило нас записаться на прием на комиссию из логопеда, психолога, невролога и дефектолога в Центр лечебной педагогики.

Втроем с мужем и Левой мы пришли на прием. Лева со всеми поздоровался, представился, стал бегать, играть в игрушки, односложно отвечать на вопросы, собирать пирамидку – в общем, был невероятно вежлив, мил, обходителен и обаятелен, мы с мужем с гордостью за ним наблюдали. Попутно я объясняла, что у Левы год назад родился брат, что мы только что вернулись из другой страны, где провели восемь месяцев, и, может, это все стресс. И вдруг дефектолог медленно закивала и сказала: “Да, вижу”. И они стали объяснять, что у Левы проблемы с ощущением собственного тела, звучали слова “сенсорика”, “моторика”, “алалия”, что это стало частым явлением у московских детей и что у них в центре половина таких, стали говорить про занятия и книжки, которые надо прочесть. Я спросила про перспективы, но мне сказали, что сейчас что-то говорить рано, надо посмотреть в динамике. А Лева бегал, улыбался, обнимал психолога и был очень рад обилию игрушек.

Я вышла оттуда и еще несколько недель не могла прийти в себя. В детстве Лева не плакал, когда падал, когда ударялся головой о косяк. Мне казалось, что это ужасно круто, что вот какой он крепкий молодец. Он ненавидел рисовать и не хотел держать карандаш в руке. Ну и что? Я сама ненавижу рисовать, чего тут удивительного, он ведь мой сын. Он никогда не любил спорт и опасности, никогда не залезал высоко – так ведь это мамина радость. Господи, что я наделала?! Почему не поняла, что все это – симптомы?! Перед нашим уходом комиссия поинтересовалась, разговаривает ли мои годовалый сын, который не произносил к тому моменту ни одного слова.

Еще со времен беременности я знаю: главное, что бы ни случилось, – не гуглить! Потому что русскоязычный интернет на любой запрос выдает конец света. Простудилась во время беременности? Плоду конец. Вы попробуйте. Я перестала гуглить что бы то ни было рядом со словом “беременность”, когда напоролась на какой-то текст со словами “В последнее время много больных детей стало рождаться у матерей, употреблявших во время беременности картофельные чипсы”. Но тут я не выдержала и ввела все названные мне про Леву слова в “Гугл”. А потом и по-английски. Ну, в России сразу советуют сажать на психотропные таблетки, в Америке, конечно, советуют вступить в ассоциацию родителей детей с сенсорной алалией. Может заговорить, может не заговорить – написано всюду, может всю жизнь говорить как будто с акцентом, может говорить как будто на иностранном языке, дислексия, дисграфия. Я читала насоветованные книжки и видела в каждом симптоме Леву, в каждом возможном развитии – свою судьбу.

Представьте себе, вы кому-то доверяете, а он оказывается предателем. А представьте себе, что это вы и есть. Что вы три года не замечали, что вашему сыну нужна помощь. А теперь – неизвестно даже, сможет ли он говорить. Господи, что я наделала?! Почему я была спокойна и довольна, когда надо было бить во все колокола? Что теперь будет?

Лева стал каждую неделю ходить на занятия с психологом, дважды в неделю к нам домой приходил логопед, а по выходным я стала водить его на спорт. А летом все занятия закончились – Лева уехал на дачу и стал жить с тремя старшими сестрами и братьями. И заговорил. Не знаю, что это было и что ему помогло. Прошло еще полгода, и его речь сравнялась с речью его сверстников.

Но с тех пор мне все время казалось, что с ним что-то не так. Он жалуется на ноги – и я думаю, что у него что-то с костями. Он говорит, что у него нет сил, – и я даже не хочу говорить, что я думаю. Я стала думать, что он особенный, что он плачет все время, потому что чувствует больше, чем остальные дети, что он ранимее, что у него чересчур развиты математические способности и, наверное, он в аутистическом спектре, он не может усидеть на месте – видимо, он расторможенный и надо попить успокоительного. Какой у него грустный взгляд. А однажды Лева, когда я ему сказала, что нельзя бить Яшу, трагически спросил: “Мне что, теперь дома нельзя будет жить?!” Я тут же и зарыдала. Ведь пора бы уже раскрыть тайну Левиного рождения – я САМА его родила, он не усыновленный, откуда это все?!

Еще чуть-чуть, и я бы точно отправила Леву на чекап. Но он успокоил меня сам. Засыпая, Лева обнял меня нежно-нежно и сказал, что у него болит живот, спина, голова, ноги, уши, что зуб у него выпал на тарелку, что у него ранки, что у него нет сил и он умер. Уф, пришло время успокоиться. С моим мальчиком все в полном порядке.

Часть III Про семью

Глава 22 Как воспитать отца?

Любая мать когда-нибудь встречала “прирожденного отца” – того, кто сам бежит менять подгузник, встает по ночам, кормит из бутылочки, гуляет во дворе с коляской, носит ребенка в слинге и готов круглыми сутками с ним играть, получая при этом удовольствие. А в перерывах между играми приговаривает: давай родим еще нескольких. Этот тип отца в последнее время встречается все чаще, но по-прежнему невероятно трогает. Такими приятно любоваться, но редко везет в них влюбиться.

Все-таки мировая практика родительства говорит нам: мать – про заботу, отец – про работу, все остальное – статистическая погрешность.

Поскольку в основном все мои подруги родили – и не единожды – на несколько лет раньше меня, мне довелось наблюдать довольно много отцов в естественных условиях. Все они изначально были хорошими любящими мужьями или возлюбленными, умными, тонкими, в меру заботливыми, никто не был против детей, а кто-то был даже очень за. А дальше начиналось безобразие.

Одна не высыпалась несколько лет, потому что “ну, он даже не просыпается, когда ребенок плачет, просто не слышит”, другая не могла выйти из дома – “нет-нет, когда я ухожу, она плачет и он не может с ней сам справиться”, третья жаловалась, что даже душ не может принять, потому что ребенок сразу рыдает, а отец – ну что отец. Четвертая бесконечно решала логистические проблемы со школой, нянями, кружками – “ну что ты, он не будет этим заниматься, ему вообще все равно, ходит она в бассейн и на рисование или нет”. Пятая рассказывала, как муж уходит по утрам спать в соседнюю комнату, чтобы ребенок не мешал, – “у него очень много работы, ему надо высыпаться”. Шестую муж и вовсе бросил с тремя детьми и ушел к другой.