Я покорю Манхэттен
Шрифт:
Репутация Каттера как самого неуловимого из сан-францисских холостяков год от года все росла. Почти каждый вечер он отправлялся ужинать к «Эрни»: хозяева ресторана, братья Гатти, знали, что вначале ему надо было подавать местных дунгенесских крабов, причем без особых приправ; у «Кана» столик ему заказывал сам владелец; а в «Трэйдерс Вик» у него было постоянное место в «Каюте капитана». Обычно все-таки его приглашали в частные дома, а не в рестораны.
Каттер понял, что самый короткий путь для того, чтобы стать полностью своим в сан-францисском бомонде, пролегает через музыку. Он взял себе за правило посещать не менее двадцати из двадцати шести запланированных на год оперных спектаклей и бывать на всех симфонических вечерах в консерватории — как на модных, так и на рядовых, где собирались, чтобы просто послушать хорошую музыку. Через несколько лет ему предложили стать членом Богемского Клуба, основанного в городе в 1872 году для
Довольно скоро Каттер познакомился с такими ведущими банкирами, как Ричард П. Кули, президент «Уэллс Фарго бэнк», Джордж Кристофер, председатель совета директоров «Коммонуэлс нэшнл бэнк», и Рудольф А. Петерсон, президент «Бэнк оф Америка». Не порывал он и своих связей с нью-йоркским деловым миром. Несколько месяцев, проведенных в Манхэттене, придали ему тот налет, какой придает год пребывания в Швейцарии молоденькой светской дебютантке из небольшого американского городка. То, что он там узнал, вроде бы не добавило ему долларов, но зато он получил возможность окунуться в волны океана, имя которому — американский бизнес.
Вернувшись, Каттер вновь поступил в свою прежнюю контору «Букер, Смити энд Джеймстон», но вскоре перешел в другую, покрупнее. К тому времени, когда ему исполнилось тридцать, он был уже достаточно искушен, чтобы стать младшим партнером в фирме «Стэндингс энд Александер», одной из наиболее влиятельных в городе.
Ее глава, Джеймс Стэндингс Ш-й, был коренным сан-францисканцем в пятом поколении, родом из настоящей аристократической (насколько это возможно в республике) семьи. К Каттеру он относился с большой симпатией. Нередко он приглашал его на партию гольфа в загородном клубе «Хиллсборо», брал с собой на охоту в Вудсайд Хант или вместе с ним отправлялся из гавани Сосалито в плавание на своей сорокавосьмиметровой яхте. Именно он рекомендовал Каттера в члены престижного сан-францисского клуба «Юнион Лиг», размещавшегося на Ноб Хилл: как и мистер Беннетт из «Гордости и предубеждения», [25] Джеймс Стэндингс должен был думать о том, чтобы найти женихов для своих дочек. Не пяти (слава богу!), как у мистера Беннетта, а всего лишь двух, но старшая, Кэндис, как ни горько это было признать, отнюдь не блистала красотой.
25
Герой романа Джейн Остин.
Наряду с великолепным видом на залив, наряду с шармом, культурой и ресторанами Сан-Франциско по праву гордится еще и красотой своих женщин. Такие красавицы, как Пэтси МакГиннис, Пенни Банн, Мьена Виктор, Фрэнсис Бауэс, Марианна Кин и Патриция Уолкотт, при всей их неповторимости, в начале 60-х являлись вовсе не каким-то исключением, а правилом. По сравнению со средней местной красавицей Кэндис Стэндингс, даже в глазах обожавшего ее отца, была… дурнушкой. Не то чтобы совсем уж законченной, об этом речь не шла, но все-таки дурнушкой, как приходилось ему признать, несмотря на всю свою любовь к дочери. Никто ни разу на подумал назвать ее ласково Кэнди. [26] Ни он сам, ни его жена Салли, тоже коренная сан-францисканка в пятом поколении, особой красотой не отличались, но их старшая дочь, представительница уже шестого поколения, должна была, по их мнению, родиться красавицей — вопреки всем законам генетики. Ведь вот же их младшая, Нанетт, ей всего четырнадцать, а она обещает вырасти настоящей красоткой.
26
Конфетка (англ.).
Правда, Кэндис после долгих лет лечения могла похвастаться превосходными зубами, а ее волосы отличались шелковистостью. Она много занималась спортом, руки и ноги у нее были по-спортивному мускулисты, но телом она, увы, походила больше на юношу. Она закончила привилегированный частный колледж мисс Хэмлин и Финч, носила лучшие жемчуга от Гампа, но, к несчастью, не обладала ни граном той сексапильности, которая есть у любой девчонки даже такого плебейского города, как Лос-Анджелес, и которую так ценят мужчины.
Джеймс Стэндингс III-й был необыкновенно богатым человеком, и богатство его с каждым годом становилось все больше. Если даже Салли Стэндингс и не отсылала самолетом свое белье в химчистку в Париж, как делала миссис В. В. Крокер, или не держала китайского повара с тридцатисемилетним опытом работы, как миссис Камерон, они с мужем жили, не считая времени путешествий и отдыха, в роскошном тридцатипятикомнатном особняке Рэмбл в аристократическом пригороде Хиллсборо в восемнадцати милях к югу от Сан-Франциско. Рэмбл, доставшийся Салли от родителей, был окружен садами, поднимавшимися уступами по склонам холма, которые своей
внушительностью не уступали ландшафтной архитектуре. Строберри Хилл, принадлежавшего самой миссис Чарлз Блитц. Но, увы, увы, как ни прискорбно для Кэндис, Хиллсборо был буквально напичкан столь же роскошными особняками, где проживали не менее богатые отцы других девиц на выданье, и все они отличались большей — гораздо большей — красотой, чем Кэндис, а значит, имели и больше шансов выйти замуж и произвести на свет отпрысков, которым надлежало стать представителями Сан-Франциско в седьмом поколении.Никогда Джеймсу Стэндингсу III-му так страстно не хотелось, чтобы конъюнктура на рынке складывалась в пользу предложения, а не спроса, как тогда, когда долгими, бесконечно долгими. вечерами он с Салли и двадцатичетырехлетней Кэндис ужинали, тревожно прислушиваясь, не зазвонит ли телефон. Увы, всякий раз, когда это случалось (чем дальше, тем чаще), звонили не Кэндис, а Нанетт.
Каттеру пошел тридцать второй год. Ни разу за все это время он не испытывал к кому-либо чувств, вызванных в нем Лили: теперь оя считал весь свой роман с нею чистейшим безумием с его стороны. Но он дал Лили обещание. Написал ей письмо — единственное, которое по его убеждению, могло заставить ее хранить молчание. С тех пор он написал ей и другие письма. Они отличались осторожностью выражений, и было их не много (чтобы в Нью-Йорке это ни у кого не вызвало вопросов) — во всяком случае, много меньше, чем писем от Лили. Их тонкий замысел сводился к тому, чтобы Лили не предпринимала каких-нибудь необдуманных шагов, — теперь в ее письмах все чаще звучала мысль, что вскоре они должны быть вместе. Хватит, они ждут уже целых семь лет! У Зэкари, писала она, есть любовница, об этом знают все. Эта особа работает у него в «Стиле», и зовут ее Нина Стерн. Тем самым отпадает возможность, что детей после бракоразводного процесса присудят ему.
Чувствовалось, что Лили сгорает от нетерпения и ей ненавистны уклончивые письма Каттера. Она считала его осторожность бредом сумасшедшего. С каждым письмом, он чувствовал это, рос ее гнев: Лили не могла взять в толк, чего он медлит и почему она до сих пор не принадлежит ему.
Между тем Каттер нисколько не горел желанием связывать свою жизнь с Лили и ее детьми и строить свою карьеру, как самый обычный человек. Он знал себе цену и был полон решимости использовать свои возможности наилучшим образом. Что касается женитьбы, то он решил жениться только на той, которая могла продвинуть его далеко вперед. Такой девушкой и была Кэндис Стэндингс, дочь его босса. Стань он ее мужем, на него наверняка посыпались бы выгодные дела и хорошие комиссионные.
Да, лицо ее было весьма заурядным, напоминало блин, но не до такой же степени, чтобы люди стали говорить, что он наверняка женился не на ней, а на ее деньгах. Характер У нее, похоже, был покладистый, она ездила верхом, каталась на лыжах, играла в теннис и бридж, причем одинаково умело и обещала стать идеальной женой. Ведь Кэндис всю жизнь будет ему благодарна, их брак станет очередным примером того, как красавец мужчина вполне может связать себя с женщиной, уступающей ему в привлекательности, — подобные связи освящены уже многими веками и кажутся вполне обычным делом. Улыбка, во всяком случае, у нее приятная, и толстой, судя по фигуре матери, дочь не станет.
Единственная загвоздка заключалась в Лили. Каких только слов по его адресу она не произнесет, узнав о помолвке с Кэндис Стэндингс (а не узнать об этом из колонок светской хроники она просто не сможет)! Конечно, его роман с Лили — пусть и некрасивая, но давняя история, которая не дает ей на него никаких прав. Но этот мальчик? Джастин. Его сын! Даже Джеймс Стэндингс III-й навряд ли согласится выдать за него свою дурнушку, если разъяренная Лили явится к нему и расскажет про Джастина. С тех пор как Каттер узнал о рождении ребенка, он старался не думать о нем. Ни разу за все это время он не видел своего ребенка — ребенка, которого Лили, черт бы ее побрал, решила все-таки рожать из чистого упрямства, тщеславия и эгоизма. Джастин был обязан своей жизнью только ей одной, хотя она наверняка воображала, будто мальчик даст ей какие-то особые права на него, Каттера.
Проявляя Мэксимум осмотрительности, Каттер начал ухаживать за Кэндис Стэндингс: до того осторожно, что они почти не оставались вдвоем, а всегда в окружении семьи или друзей. Он тем не менее выказывал ей знаки особого внимания — не заметить их было нельзя, но в то же время нельзя было и воспринимать достаточно серьезно для того, чтобы начались сплетни. Он знал, что Кзндис влюблена в него — той робкой смиренной любовью, которая отдавала ее целиком его власти. Пожалуй, решил он, его единственный шанс — поставить Лили перед свершившимся фактом: как-нибудь на уик-энд удрать с Кэндис в Лас-Вегас, а там будь что будет. К тому времени он станет зятем Джеймса Стэндингса и его наследником и никто уже не сможет это у него отнять. Единственное оружие в руках Лили — то первое письмо. Если она будет настолько безумна, чтобы его обнародовать, что ж, то письмо писал совсем другой человек, которого больше нет. А других веских доказательств просто не существовало.