Я покорю Манхэттен

— Ничего, Мэксим. Джастин невиновен. А если они хотят нас сфотографировать, тут ничего не поделаешь.

— Так что, улыбнемся перед камерой, мама?

— Почему бы и нет, Мэксим? Нам нечего стыдиться.

— Все, что мне сейчас требуется, это горячий душ и что-нибудь перекусить, — ответил Джастин на предложение Лили заехать сначала к врачу, чтобы тот удостоверился, насколько серьезны раны на голове — результат ударов, нанесенных кастетами во время драки. Уговорить Джастина оказалось невозможно, и все трое Эмбервиллов отправились в серый каменный особняк Лили, где вскоре уже сидели за обедом, во время которого Лили так искусно повернула беседу, словно все происшедшее было не более чем обычная простуда. Даже Мэкси поразилась тому, с каким замечательным самообладанием держалась мать, хотя, даже не глядя на нее и Джастина, нельзя было не почувствовать, какой глубокий след в их душах оставили недавние события. По мере того как сновавшая вокруг прислуга приносила новые блюда и за супом-пюре из спаржи последовал ростбиф из телятины, напряженность в столовой все увеличивалась, произнесенные слова становились все уклончивее, а количество непроизнесенных — главных — слов все росло и росло.

— Может, обойдемся без десерта и попьем втроем кофе у тебя в гостиной, мама? — предложила Мэкси.

— Конечно, дорогая, — ответила Лили так, как будто это предложение было самым обычным.

Они поднялись наверх. Джастин, как всегда, двигался с еле сдерживаемой энергией человека, готового в любую минуту пустить в ход весь свой арсенал средств защиты. Как не похож он был на сестру и мать, словно матадор в сверкающих одеждах перед началом корриды. Мэкси даже подумалось, что в эту минуту его как бы вообще нет рядом с ними.

— Сахар? — спросила Лили.

— Да, пожалуйста, — ответил он, беря два кусочка с такой осторожностью, с какой хирург вскрывает грудную полость во время операции на сердце.

— Завтра, — продолжала Лили прежним тоном, — я попрошу Чарли Соломона заняться адвокатами для процесса. Они должны быть самыми лучшими, какие только есть. Одного факта твоей невиновности для защиты слишком мало.

— Спасибо, мама, — ответил Джастин, и по его лицу скользнула кривая тень его всегдашней презрительной улыбки.

— Ты, конечно же, понимаешь, — Лили впервые занервничала, ее голос неестественно дрогнул, — что какой бы образ жизни ты ни вел, на нашем к тебе отношении это не скажется. Мы все равно тебя любим — и очень любим. — Пальцы Лили не переставали теребить ручку кофейника.

— Образ жизни? Ты имеешь в виду, что я могу даже быть вегетарианцем или мухлевать с компьютерами? А как насчет того, чтобы я был наемным убийцей? — с вызовом бросил Джастин.

— О чем вы, черт возьми, толкуете? — не выдержала Мэкси. — Неужели сейчас время для таких вопросов, Джастин! Мы все прекрасно знаем, что кокаин очутился в твоей квартире по одной-единственной причине.

— Мэксим, — одернула ее Лили.

— Хватит нам ходить на цыпочках, мама! — Мэкси поднялась и, взяв у Джастина его чашечку из-под кофе, поставила ее на маленький столик. Опустившись затем на колени рядом с братом, она прижалась к нему и нарочито громко чмокнула в щеку. — Послушай, миленький, должен Hie существовать какой-то тип, который или имел ключ от твоей квартиры, или жил у тебя. В общем, кто-то, с кем ты… связан.Неужели мы не можем открыть эту тайну, Джастин, чтобы мама и я перестали наконец делать вид, будто не знаем, что ты — голубой?

С угрожающим видом вскочив со стула, Джастин молча проследовал к окну и остался там, повернувшись к ним спиной. Мэкси скользнула следом за братом и обвила руками его талию.

— Голубой или любой другой цвет, какой ты предпочитаешь. Главное, что мы знаем —и давно. И мама, и я — и нам на это положить! Давай садись и будем продолжать. Что это, конец света, что ли? Можно быть голубым, но зачем же быть идиотом? В любом случае незачем попадать в тюрьму. Так что пошли обратно, вместе все обсудим.

— Ты ничего не знаешь. И не можешь знать, — хрипло выдохнул Джастин, по-прежнему не оборачиваясь и вцепившись в подоконник, словно то был якорь спасения: казалось, он презирает сейчас их обеих, не ненавидит, а именно презирает.

— Но я знаю, поверь мне, — произнесла Лили, на этот раз уже несколько спокойнее. — И знала уже много лет. Но просто не видела причины, чтобы обсуждать это с кем бы то ни было еще. До сих пор дело касалось лишь твоей частной жизни, но теперь…

— Я, честно, понятия не имела, что мама о чем-то догадывается, вплоть до вчерашнего вечера, когда я должна была ей позвонить! — Мэкси по-прежнему не выпускала Джастина из своих объятий. — Никому, кроме тех, кто любит тебя больше всех на свете и знает тебя так же, как мы, хотя, видит Бог, ты сделал все, что в твоих силах, чтобы этих людей было чертовски мало, так вот, никому из них никогда и в голову не могло прийти ничего такого. Но я не могу все время разговаривать с твоими лопатками, тем более что наш разговор не из легких. Ну, пожалуйста… — Мэкси несколько раз с нежностью поцеловала брата в затылок, все так же крепко прижимаясь к Джастину.

— Послушай, Джастин, кто, по-твоему, подложил тебе в шкаф кокаин? В этом же ключ ко всему, не так ли? — Лили спрашивала так, словно речь шла о том, увольнять ей или нет нечистого на руку дворецкого.

Джастин наконец обернулся. Лишь два красных пятна на острых скулах и подрагивающий кадык выдавали его волнение.

— Понятия не имею, кто бы это мог быть, — произнес он холодно и даже с некоторой иронией.

— Но кто-то же у тебя есть, какой-то мужчина,который может приходить к тебе, когда тебя нет дома? — не отступала Мэкси.

Его лицо перекосил спазм, в котором отразились одновременно такой стыд и боль, что у Лили на глаза навернулись слезы.

— Да. — Единственное произнесенное полушепотом слово повисло в воздухе, как долгий вздох, и Мэкси тут же поспешила прервать грозившее снова затянуться молчание.

— Ты думаешь, что он и сделал это?

— Нет. Нет, он не мог этого сделать. Исключено. Он не такой. Просто парень, которого я встретил на съемке. Но у нас бывало множество… вечеринок… полно людей… любой из них мог бы это сделать. Вещевая сумка болталась там в шкафу, пустая, со времени моего возвращения из последней поездки. — Голос Джастина прозвучал так глухо, что матери и сестре стало за него страшно.

— А ты знаешь, где он сейчас? — спросила Мэкси. — Как его зовут?

— Его нет в городе, — ответил Джастин. — Все равно это был не он. А как его зовут — никого не касается. Я не желаю обвинять кого-то, кому верю, только затем, чтобы доказать собственную невиновность. Господи Иисусе, как я ненавижу этот город!

Мэкси и Лили еще долго сидели молча, после того как Джастин выбежал из комнаты.

— Спасибо тебе, Мэксим. Не будь тебя и твоей обычной прямоты, уверена, я бы ни за что не смогла ничего от него добиться. Но ему наверняка показалось несправедливым, что мы вдвоем загнали его в угол, — промолвила наконец Лили. — И мне стыдно — не за него, за нас.