Я послал тебе бересту
Шрифт:
И еще вопрос, который занимал всех в 1952 году и тогда же был решен: как сами новгородцы, авторы и адресаты берестяных писем, называли исписанную бересту?
Впервые на этот вопрос ответила грамота № 24. Ее текст, сохранившийся в обрывке, гласил: «...человеком грамотку пришли тайно». О тайнах автора этого письма можно только гадать, но что самые письма он называет «грамотками» — вполне очевидно.
А в грамоте № 27 встретилось другое, более точное наименование: «Поклон от Фалея ко Есифу. Послал язо к тоби беросто, написав. Вышли за...» — «Поклон от Фалея к Есифу. Послал я тебе бересту, написав. Вышли за...». Значит, «грамотку» могли называть и просто «берестой». Так же она называется в обрывке грамоты № 43: «Кто придеть з беростом...». Напомню еще, что Борис в своем письме к Настасье называет свое берестяное послание «грамотой»:
Так одна за другой, изо дня в день и из года в год из глубины веков на адрес экспедиции шли берестяные грамоты, раздвигая пределы познания прошлого. И уже с 1954 года источником получения грамот перестал быть только Неревский раскоп. Полтора десятка грамот пришло s науку исключительно благодаря активности энтузиастов, внимательно рассматривающих отвалы строительных котлованов Новгорода. Конечно, такие грамоты, вырванные из стратиграфической среды планомерных раскопок, многое теряют в своей ценности, но они и в этом случае остаются первоклассными историческими источниками. Главная заслуга сохранения для науки случайно найденных грамот принадлежит новгородскому археологу С. Н. Орлову, обнаружившему девять берестяных писем. А рядом с ним нужно назвать имена рабочих И. Е. Анишина, А. П. Семенова, Р. П. Филатовой, Клопова, школьников Судьина, А. Иванова, А. Дорохова, А. Алексеева, студентки Т. П. Кондратьевой.
Однако главным центром добывания драгоценной бересты вплоть до 1962 года оставался Неревский раскоп. Как же выглядит находка грамоты? Прежде всего, это много радостного шума. Раскопки оглашаются громким криком: «Грамоту нашли!». Все стремятся пробиться к ней и посмотреть, что на ней видно. Чаще всего любопытство карается разочарованием, потому что на поверхности неразвернугой и неог-мытой грамоты многого не увидишь, разве только, что это и в самом деле грамота.
Место находки точно наносится на план, глубина залегания тщательно замеряется с помощью нивелира, а в полевом дневнике появляется подробное описание обстоятельств находки, ее взаимоотношения с близлежащими срубами, мостовыми и прослойками культурного слоя.
Тем временем доставленная в поле'вую лабораторию грамота опускается в горячую воду. Дело в том, что грамоту нельзя развертывать немедленно после находки — она может растрескаться и погибнуть. Ее нужно распарить в горячей воде и осторожно вымыть кистью.
Вымытая грамота осторожно расслаивается. Это крайне опасное, хотя и совершенно необходимое действие. При высыхании разные слои бересты ведут себя по-разному. Одни сжимаются больше, другие меньше. И если бересту оставить нерасслоенной, она, высыхая, покоробится, а написанный на ней текст утратит отчетливость, его «поведет».
Вслед за расслаиванием берестяное письмо просушивают начерно полотенцем и помещают между стеклами, под которыми ему суждено сохнуть, принимая постепенно форму плоского листа. Однако прежде, чем окончательно убрать грамоту под пресс, предстоит пережить еще один, самый волнующий момент — момент первого чтения грамоты. Процесс чтения грамот не поддается краткому описанию — ему посвящена вся эта книжка.
Не нужно только думать, что прочесть и особенно понять грамоту удается в тот день, когда она найдена. Ее приходится много раз брать в руки, проверяя сомнения, возвращаясь к сложным и неразборчивым местам. И если сначала ее читают только сотрудники экспедиции, то после издания круг ее читателей расширяется за счет самых пристрастных н взыскательных специалистов, предлагающих свои поправки и свое иногда неожиданное истолкование текста. Этот процесс вовлекает все новых и новых читателей, порождая книги и статьи, вызывая споры н определяя более глубокие решения. Очень важным этапом чтения и истолкования берестяных грамот стала прекрасная книга академика Льва Владимировича Черепнина «Новгородские берестяные грамоты как исторический источник», опубликованная в 1969 году. Многое в этой книге объяснено иначе, более точно, чем казалось исследователям в прошлые годы. Результаты работы Л. В. Черепнина много раз используются и в нашем рассказе.
Вернемся, однако, в полевую лабораторию. Существует еще одно условие, выполнение которого о:бязательно. Прежде чем грамота начнет сохнуть, медленно и неизбежно меняясь при высыхании, ее фотографируют и тщательно прорисовывают, создавая тем самым документы, способные до некоторой степени заменить подлинник, частое обращение к которому
нежелательно: слишком ценны эти хрупкие берестяные листы. Все прориси грамот выполнены Михаилом Никаноровичем Кис-ловым.Последний вопрос, на который нужно здесь ответить: где хранятся грамоты после их изучения и издания!3 Берестяные прямоты, найденные в 1950-х годах, переданы Новгородской экспедицией в Отдел рукописей Государственного Исторического музея в Москве. С созданием в Новгороде хранилища, способного обеспечить вечную сохранность берестяных документов для науки, их единственным получателем стал Новгородский историко-художественный музей-заповедник. Оба музея широко используют берестяные грамоты в своих экспозициях.
Устами младенца
Лет семьдесят тому назад маститый историк русской (культуры и лидер буржуазной кадетской партии П. Н. Милюков, резюмируя многолетние споры о состоянии грамотности в древней Руси, заявил о собственной позиции в этих спорах. Одни, писал он, считают древнюю Русь чуть ли не поголовно безграмотной, другие допускают возможность признать распространение в ней грамотности. «Источники дают нам слишком мало сведений, чтобы можно было с их помощью доказать верность того или другого взгляда, но весь контекст явлений русской культуры говорит скорее в пользу первого взгляда, чем в пользу последнего».
А вот та же мысль, изложенная другим историком на страницах гимназического учебника: «Тогда письменность ограничивалась списыванием чужого, так как немногие школы... служили лишь для приготовления попов».
С тех пор новые исследования и новые археологические находки постепенно изменяли послуживший Милюкову главным аргументом «общий контекст», формируя новое отношение к старой проблеме. Изучение высших достижений древней Руси в области литературы, зодчества, живописи, прикладного искусства делало все более несостоятельной мысль о том, что удивительные цветы древнерусской культуры цвели на почве поголовной безграмотности и невежества. Новые выводы о высоком техническом уровне древнерусского ремесла, изучение дальних торговых связей древней Руси с Востоком и Западом позволили отчетливо увидеть фигуру грамотного ремесленника и грамотного купца. Исследователи пришли к признанию более широкого проникновения грамотности и образованности в среду древнерусских горожан. Однако даже в год открытия берестяных грамот это признание сопровождалось оговорками, что все же грамотность была в основном привилегией княжеско-боярских и особенно церковных кругов.
Дело в том, что факты, накопленные наукой, были малочисленными и давали самую скудную пищу раздумьям исследователей. Важные теоретические построения питались главным образом умозрительными заключениями. Попы по самой природе своей деятельности не могут обходиться без чтения и письма — значит, они были грамотны. Купцы, обмениваясь с Западом и Востоком, не могут обходиться без торговых книг — значит, они были грамотны. Ремесленникам, совершенствовавшим свои навыки, нужно записывать технологическую рецептуру — значит они были грамотны.
Ссылались, правда, на найденные при раскопках — главным образом в Новгороде — бытовые предметы, с надписями изготовивших их мастеров или владельцев. Но таких надписей к 1951 году даже в новгородских раскопках было найдено не больше десятка. На весах дискуссионных мнений они вряд ли могли перевесить вековой скептицизм поборников мнения о поголовной неграмотности Руси.
И еще одно обстоятельство. Даже соглашаясь, что грамотность на Руси была достоянием не только попов, историки культуры признавали временем, благоприятным просвещению, лишь XI—XII века, а не последующий период, когда в тяжелых условиях монгольского ига Русь переживала трагический упадок культуры.
Как изменила все эти представления находка берестяных грамот: И какое она принесла обилие фактов!
Первый существенный результат открытия берестяных грамот — установление замечательного для истории русской культуры явления: написанное слово в новгородском средневековом обществе вовсе не было диковиной. Оно было привычным средством общения между людьми, распространенным способом беседовать на расстоянии, хорошо осознанной возможностью закреплять в записях то, что может не удержаться в памяти. Переписка служила новгородцам, занятым не в какой-то узкой, специфической сфере человеческой деятельности. Она не была профес^ сновальным признаком. Она стала повседневным явлением.