Я поступила в университет (сборник)

Папу звали по-разному: Александр Кузьмич, товарищ подполковник, Шурик, Шуша. Мама звала его Саша, когда была в хорошем настроении, и «он», когда в плохом. Говорила о нем в третьем лице, даже когда папа находился в одной с ней комнате: «Может, и пожила бы еще… (драматическая пауза, резкие вздохи, как у астматика) какой-никакой год, но он же вгонит меня в гроб!» Папа в такие моменты разгорался, как паяльник, кричал что-то невнятное, но близкое по смыслу к «Нет, так жить нельзя!», и начинал разводиться. А мама совершенно спокойно, обращаясь к невидимому третьему: «Откуда он такую глотку взял? Смотри-смотри, сейчас лопнет!»

Папа становился на стул в коридоре, открывал антресоли и вытаскивал чемодан, который доставался только один раз в году, когда мы собирались всей семьей в отпуск, все остальное время в том чемодане хранилась папина парадная форма.

Он намеренно звучно гремел замками, открывая и закрывая чемодан, выбрасывал из него сапоги и кители, чтобы мама наконец-то сказала: «Не шуми, Виточку разбудишь» и заплакала. Мамины слезы папа воспринимал как шаг к примирению.

А я не спала, я тоже плакала. Я так боялась, что они разведутся.

В маме погибла великая драматическая актриса. Как она могла держать паузу! А какие были реплики в зал!

«Светочка! – кричал папа с порога. – Картошки не было, я купил груши! Попробуй, какие сочные груши!»

Мама:

«Он думает, что вместо картошки я ГРУШИ в оливье нарежу».

Занавес.

И вдруг Саша ушел навсегда. Чемодан с парадной формой, которую давно съела моль, остался, а его больше не было. Некого стало пилить за лишнюю рюмку, за храп, за сигареты, за вечный спорт по телевизору, за неправильно купленный стиральный порошок или опоздание в гости. «Стою на пороге. Одетая. В линзах. Накрашенная. А он все копается и копается. Часами себя в зеркале разглядывает. Я и то столько времени у зеркала не провожу. Что он там увидел?» – спрашивала она у невидимки, всегда стоящего у нее за спиной.

Мама живет со мной и американским зятем в большом доме под Вашингтоном. Она давно потерялась в пространстве и во времени. Ее память коротка, как грибной дождик: брызнет влагой и свежестью и уйдет в землю, будто и не было.

«Виточка, а какой сегодня день?»

«Среда».

«Я куда-нибудь иду?»

«Нет, мама, никуда не идешь».

«А мне нужно что-нибудь делать?»

«Ничего не нужно, отдыхай».

«Спасибо тебе, Виточка, твоя мама живет, как королева, ничего не делает».

И на негнущихся ногах мама удаляется обратно в спальню. Спину все еще держит ровно, как в тридцать лет. Осанке мамы позавидовала бы сама Ермолова, с которой у мамы есть некоторое сходство.

С днем рождения, мама!

«Одиночество – сволочь»

У каждого своя Москва. Моя была одинокой. Большего одиночества, чем в Москве – мегаполисе в полном смысле слова – я не испытывала.

Я из того поколения, которое в школе училось при Брежневе, а в университете уже при Горбачеве.

Когда наступил 91-й год и по стране прокатился «парад суверенитетов», я тоже была в числе восторженных граждан, поставивших на референдуме за независимость в графе «аё» («да» по-армянски) галочку. Аё – независимости Армении от Советского Союза. Позже выяснилось, что впридачу к независимости от СССР (читай, России) мы получили еще и независимость от рублей, газа, отопления, электричества, воды (горячей и холодной), работы, школ и детских садов. А также – заводов, газет, пароходов. А наши несчастные сбережения в Сбербанке превратились в прах. Еще на автопилоте, воспринимая Москву как столицу нашей Родины, огромное количество граждан бывшей страны рвануло вон из республик в поисках лучшей жизни. В Москву, в Москву! А куда еще? В столицу, конечно. И точка.

И я рванула.

Понаехали, короче.

Все мы снимали жилье и искали работу. А вечерами в съемных квартирах и комнатах мы коротали одинокое время, звоня домой в Ереван, Тбилиси, Ташкент, Кишинев.

Я тоже снимала квартиру где-то на окраине. Знакомых у меня было мало, жили они в сотне километров и не всегда были готовы со мной встретиться – свои проблемы у каждого.

С большим трудом я устроилась на работу – секретарем в начинающую юридическую фирму. Мне выдали первую зарплату.

Больше всего на свете я желала любить, поэтому заглядывала в лицо каждого мужчины, идущего навстречу.

И вот однажды в окне вагона метро я увидела отражение какого-то мужчины, который пристально меня рассматривал. Я обернулась.

Он был красив. Темные волосы с проседью, светлые глаза, твердый подбородок. Нос с горбинкой выдавал выходца с Кавказа. На нем было длинное черное пальто хорошего покроя. Он упорно смотрел на меня.

Когда я подошла к двери (моя остановка приближалась), он заговорил: «Здравствуйте, разрешите вас проводить?» Я уловила грузинский акцент. Мне было совсем не страшно. Я еще была в том возрасте, когда ничего не боятся и верят, что можно влюбиться с первого взгляда. А почему бы и нет? Я была привлекательной молодой женщиной.

Незнакомец проводил меня до автобусной остановки и попросил номер телефона.

Позвонил в тот же вечер и пригласил на свидание на завтра – у станции «ВДНХ».

У меня была маленькая норковая шубка, переделанная из старой маминой, недавно я разжилась модными ботиночками, а на рынке в Лужниках купила голубой свитер из будто бы ангоры. Мне казалось, что я выгляжу сногсшибательно.

Когда я вышла из метро на улицу, он уже ждал. В одной руке он держал три гвоздики, в другой – пакет. Красные гвоздики на фоне черного пальто бросались в глаза, я сначала заметила яркие цветы, потом только догадалась, что это он.

Мы с родителями пять лет жили в прекрасной Грузии. Это были лучшие годы. Родители – живые, здоровые, молодые, веселые. Я – маленькая девочка в детском саду. У меня были грузинки-воспитательницы, я понимала грузинскую речь. В Грузии был мой дом. Со временем язык без практики забылся, но состояние влюбленности в детские впечатления осталось. Грузинский народ – гостеприимный, сочувствующий, благородный, щедрый и творческий.

Поэтому новый знакомый не внушал мне никаких опасений. Он хорошо говорил по-русски, хотя и с акцентом.

Он подарил мне цветы и после обязательных приветствий и комплиментов сказал просто:

– Извини, но у меня нет денег пригласить тебя куда-нибудь. Зато у меня есть бутылка шампанского, – он показал на пакет. – Предлагаю выпить ее у меня дома. Я живу неподалеку.

Напротив нас переливалась огнями гостиница «Космос». До того дня я видела ее только по телевизору. Построена гостиница была к московской Олимпиаде. Лет десять назад мы еще очень гордились нашей страной.

Я согласилась «познакомиться поближе» у него дома.