Я потрогал её

Но я справляюсь. Мой автобусный Эверест покорен. Оказавшись на вершине, я замечаю, что места стало в два раза больше. Я начинаю напевать себе под нос «катюшу». Сон настигает меня на втором куплете.

Я почувствовал, как кто-то меня раздевает. Я стал кричать и хаотично махать кулаками. Но тут мои руки остановили чьи-то цепкие пальцы. Я их узнал, но открывать глаза было невыносимо трудно. И причина была далеко не в чрезмерном количестве выпитого.

Я опустил в бессилии руки и все-таки решился взглянуть на отца. Он не смотрел в мою сторону, а продолжал раздевать, снял мою обувь, затем брюки. Рядом стояла мама и тихо плакала. Мне было до боли стыдно. Я хотел попросить прощения, но язык заплетался, и ничего у меня не вышло.

Как потом выяснилось, из автобуса меня выносили трое: отец и еще кто-то из знакомых семьи, по случайности ехавших тем же рейсом, но не узнавших меня в ужратом состоянии. Они погрузили меня на заднее сиденье отцовской машины, сплюнули и разбрелись. Еще не доезжая до дома, я очнулся и протянул отцу футляр, в котором находились часы. Этого я не помнил, как и не помнил того, как смог, вероятно, не без помощи отца, довести свое тело до кровати.

Я проснулся ближе к обеду. Голова болела ужасно. То ли от той злосчастной бутылки, то ли от ненависти к себе. На столе родителями была оставлена записка. В ней сообщалось, что они уехали покупать продукты для новогоднего стола и скоро вернутся. Онемевшими ногами я добрел до раковины и взглянул на себя в зеркало, что висело над ней. С ужасом и омерзением я понял, что не узнаю того, кто в недоумении смотрит на меня в ответ. Я ощупывал щеки, скулы, лоб – все то, что осталось от лица. Включил воду, стал жадно пить, умылся. Вроде бы черты начали становиться более узнаваемыми. Я попил еще, но воду выключать не стал. Опираясь рукой на стену, я приспустил трусы и стал освобождать свой мочевой пузырь от переполнявшего его профильтрованного алкоголя. Прямо в раковину.

Видимо, из-за шума воды я не услышал, как родители вернулись. Дверь открылась. Мама вскрикнула, я тоже. Подбежал отец и ненадолго растерялся от представшей ему картины. Кричащая в истерике мама, а напротив похмельный я, заливающий собственной мочой плитку и коврик под ногами. В растерянности отец находился недолго. Он встал передо мной и мамой, развернул ее и направил в комнату. Вскоре вернулся, принеся с собой половую тряпку, бросил мне ее под ноги и произнес:

– Что же с тобой стало, сын?

И закрыл дверь с обратной стороны. Я опустился на колени в лужу, образовавшуюся подо мной, и заплакал.

Новогодние праздники я проводил в одиночестве, подолгу гуляя в парке, трезвый. С собой я брал из дома хлеб, сало, немного пшена и клал эти продукты в кое-где развешенные кормушки, подкармливая продрогших воробьев и синиц. Я знал, что буду существовать и дальше, за них же не был уверен. И, тем не менее, я завидовал им. Их было много, я был один.

Во время очередной прогулки я набрал номер Макса. Мы поздравили друг друга еще раз с новогодними праздниками, поспрашивали о планах на год, что принято строить всей нацией, как только заканчивается массовый десятидневный запой. Планов у меня не было. Он спросил про работу. У меня ее не было теперь тоже. К тому же, пришлось за неуплату съехать с комнаты. Оно и к лучшему.

А потом он заговорил о ней.

– Возьми себя в руки, Айк.

– Я пытаюсь.

– Брось пить и страдать херней, найди работу, которая будет интересна.

– Бля, чувак…

– Нет, дослушай. Мне сложно видеть тебя таким. Все наладится, поверь. Ты встретишь девушку лучше.

– Я никогда не встречу такую же.

– Встретишь. И, повторюсь, даже лучше.

– Что лучше, возможно, но такую, как она, никогда.

Деревья скорбно скрипели, вынужденно покачиваясь от ветра. На какое-то время мы оба замолчали. Разговор уперся в тупик.

– Не мне тебе следует звонить, друг, – первым нарушил молчание Макс.

– Но я не знаю, что говорить.

– Ошибаешься, друг, ты знаешь. Позвони ей. Сейчас, – не попрощавшись, он отключился.

Заебись слился. Нагнал мыслей. Хотя он был прав. Слова всегда были при мне. Я знал, что скажу, если вдруг встречу ее когда-нибудь на улице, в кафе, на «нашей» скамейке. Слова наверняка смешались бы среди потоков извинений и мольбы о прощении, на которое я и не надеялся рассчитывать. Но больше сдерживать их в себе я не мог. Наступил тот момент, когда пора было перестать ждать подачек судьбы в виде случайной встречи. Я хотел все поменять. Наивная вера в чудо, что можно попытаться начать все сначала, направила руку в карман.

Я вынул из потаенного отдела бумажника потрепавшийся листок с оставленным ее рукой номером. В действительности, я знал эти одиннадцать цифр наизусть. Я часто набирал их, но так и не решался прибавить к ним кнопку вызова. Дрожащими не от холода руками я набрал номер. Большой палец замер.

Может все это ошибка и все так, как и должно быть?

Значит, пусть так и будет.

Я подношу телефон к уху. Гудки. Ладони потеют. Сердце сжимается. Чувствую, как учащается пульс.

Сначала ты думаешь, что все хорошо и тебя вот-вот отпустит. Но потом приходит последняя трезвая мысль – все только начинается, после этого вагонетка резко срывается вниз навстречу всем девяти кругам бэд-трипных горок…

Я начинаю задыхаться. Я забываю, что хотел сказать. Поздно. Голос, который будил меня поутру, который шептал мне грязные словечки на ухо, пока мы занимались любовью, раздался из динамика.

– Алло…

ПАНИХИДА ПО ЮНОСТИ (?).docx.

Следующая часть.

Конструктор лего – мастурбация – секс/любовь

Впервые я увидел порно, когда мне только исполнилось двенадцать лет. Как сейчас помню: он, она, сиськи, вагина, член, подставленный рот – классика для неискушенных. Знакомство с кинематографом для взрослых явилось для меня очень сильным переживанием. Я никогда раньше не видел, как люди занимаются сексом, тем более на камеру. От возбуждения у меня горели даже уши. Я не знал, на что соглашаюсь, когда сын маминой подруги года на три старше меня предложил посмотреть «интересное видео». Я смотрел и чувствовал, как что-то новое, взрослое проникает в мою жизнь и вот-вот заиграет непонятно какого цвета красками. Я понял, что недавно подаренный конструктор лего, так и останется несобранным.

Мир секса, с которым мне раньше не приходилось сталкиваться, либо всячески избегать его из-за нежелания прощаться с детством, приоткрыл свои двери. И так уж было суждено, что первым, что из-за них показалось, было порно, которое, как правило, идет рука об руку с мастурбацией.

Придя в школу в сентябре, я заметил, что в глазах одноклассников появился намек на некую тайну. А в начале месяца, разговоры, которые раньше были в основном о компьютерных играх, фильмах и музыке резко поменяли свое содержание. Один из парней, по воле случая – мусульманин, на одной из перемен спросил остальных мальчиков, знаем ли мы, что такое дрочка. Мы не знали, некоторые лишь смутно догадывались. «Пойдемте в туалет», – предложил он. Мы всем стадом ринулись за ним.

Я никогда не видел обрезания раньше.

Мы стояли полукругом в школьном мужском туалете и пялились на его член.

– Что с твоим хуем?

– А где кожа?

– А можно потрогать?

Он плюнул на руку и начал втирать слюну, водя рукой вдоль члена, который с каждым движением становился все больше. Мы все отодвинулись на полшага назад. Когда член перестал расти, одноклассник закатил глаза и кончил. Мы присели на корточки вокруг мутно-белых капель на полу и пялились теперь на них. Принюхивались, но трогать их никто не торопился. Это было похоже на чудо. Эволюция чудес в юных мозгах. От первого снега до первой спермы. Когда мы оторвали взгляды от подсыхающей спермы, член одноклассника уже принял первоначальный вид, и, уставший, возвращался в трусы. Мы начали собирать слова в вопросы.

– Это не больно?

– А плевать обязательно?

– Что с твоим хуем?

Грубый мужской бас привел нас в чувства. Священные капли осквернили подошвы туфель завуча.

– Что вы здесь делаете? Звонок для кого был?

– Простите.

Мы отправились всей потрясенной гурьбой в класс. Наша жизнь больше не будет прежней.

Интернет в то время еще не был распространен широко, но стационарные компьютеры в классе имелись уже у многих. Постепенно жесткие диски этих компьютеров стали пополняться все новыми файлами, что дожидались своего ежедневного часа в скрытых папках. Порно распространялось между учениками, как зоонозная инфекция, через расцарапанные к чертям диски. Последний урок был, как правило, самым зудящим. Никогда так раньше не хотелось никому из нас домой. Особенно, если на руках оказывался диск с новым видео или анатомически подробными фотографиями.