Я промазал, опер – нет

Он был в форме, но патрульный милиционер все-таки преградил ему путь к огороженному сектору. Хворостов, недолго думая, схватил его за грудки. Безумный взгляд, свирепый оскал, неистовый рев. Сержант растерялся под натиском такой ярости, хотел было отступить, но Хворостов продолжал держать его за ворот куртки, трясти. Но с каждым его движением сила в руках заметно уменьшалась, и сам он все больше сникал, пока совсем не остановился, закрыв глаза, чтобы остановить слезы. Тогда Бесчетова и подошла к нему, взяла под руку.

– Роман Евгеньевич, мне очень жаль.

– Что жаль? – всхлипнул он. И открыв глаза, бесновато глянул на нее. – А может, это не она?

Он прошел под веревкой ограждения, осторожно, словно боялся разрушить надежды на чудо, приблизился к трупу. Навис над ним, обхватив голову руками, закачался, из груди вырвался сдавленный стон.

Лицо покойной было изуродовано вышедшей через глаз пулей, но Хворостов и не смотрел на него. Он и без того узнал свою жену.

Дарья Борисовна снова взяла его под руку, но в этот раз ее тон прозвучал не в пример жестче:

– Роман Евгеньевич, вы мешаете работать.

– Да, конечно...

Он позволил отвести себя в сторону. Увидев меня, встрепенулся, страдальческую гримасу на какие-то мгновения подменила начальственная строгость.

– Вы что здесь делаете, товарищ капитан?

– Работаю, – ответил я, едва удержавшись от соблазна съязвить.

– Ну да, ну да... – болезненно скривившись, качнул головой Хворостов. – Знаю, как вы работаете...

Мне совсем не понравился его тон. Я попытался, но не смог сделать скидку на его страдания.

– Как я работаю?

– Где капитан Петрович, там трупы... Сколько людей вы убили, капитан?

Это был не просто камень, подполковник запустил целый метеорит в моей огород – раскаленный до плазменной яркости, гиперзвуковой, взрывной. И я не смог выразить свое возмущение лишь потому, что у меня перехватило дыхание от такой наглости, а лицо как будто онемело.

– Зачем вы так говорите, Роман Евгеньевич? Капитан Петрович выполнял свой долг, – вступилась за меня Бесчетова.

Но похоже, Хворостов и без нее понял, что хватил через край. И сделал примирительный жест – немощно коснулся пальцами моего плеча. И сквозь зубы шепнул: «Извини!»

– Трупы, – кивнул я. – Три трупа в лесу, труп на Каланчевской, труп на Карамзина, труп здесь...

Что-то щелкнуло у меня в сознании, что-то подтолкнуло меня на этот счетный ряд. Там труп, там труп... Неспроста все это, неспроста... Надо взращивать сумеречный зачаток, развивать его в мысль.

– Да ты извини, капитан, с языка сорвалось. – Хворостов тупо смотрел куда-то мимо меня.

Бродят мысли у него в голове, заскакивают на язык, но как будто не с ним это происходит. Он сейчас не с нами, он сейчас в той жизни, где жена была живой.

– С языка?! Сорвалось?.. С вашего языка?

Так, блокирующая оболочка в памяти затрещала по швам. Давай, Петрович, напрягай извилины, может, и родишь трассирующую мысль... Видимо, от умственного напряжения выражение моего лица стало таким же невменяемым, как у собеседника. Может, потому и дернула меня Бесчетова за рукав.

– Вы знали тех людей, которых убили в лесу!

Все-таки я выстрелил! Потому что вспомнил наш разговор с Хворостовым, когда он приходил снимать меня с должности. Тогда, чтобы, помимо прочего, обосновать свое решение, он упрекнул меня в том, что из-за меня погиб киллер. Тогда, помнится, Гнутьев сделал ему внушение, после чего подполковник сказал, что действовал я, в общем-то, правильно. И еще он добавил, что немного знал погибшую семью. И сказал, что это неважно... А может, именно это и важно!

– Каких людей? – тряхнув головой, спросил Хворостов.

– Семья Коротеевых. Отец, мать, младшая дочь – их киллер убил. Осталась только старшая дочь...

– Да, да, Коротеевы... – с трудом осмысливая наш разговор, кивнул подполковник. – Мы с Леной к ним в гости ходили...

– Вы их знали?

– Ну, если в гости ходили...

Краем глаза я увидел идущих к нам рубоповцев, Глыжина и с ним Пригожих. Бесчетова тоже их заметила, но в отличие от меня на месте она не осталась и ревностно перегородила им путь, не подпуская ко мне. Похоже, она почувствовала, что я нащупал ниточку, дернув за которую можно было распутать клубок заказных убийств. А ей вовсе не хотелось отдавать РУБОПу зачетную галочку в показателях раскрываемости убийств.

– А откуда вы их знали?

– Лена с ними познакомилась. Она в Москву с ними ездила, экскурсия там была... Извини, капитан, мне нужно немного побыть одному...

Хворостова трясло как в горячечной лихорадке, в лице ни кровинки, подбородок нервно подрагивал. В заторможенном ритме он повернулся ко мне спиной, на негнущихся ногах направился к своей машине. Только тогда Дарья Борисовна подпустила ко мне взбудораженного Никиту. Вернее, она просто не в состоянии была его удерживать.

– Здорово, Петрович! Опять заказуха? – в привычной своей беспардонной манере прогрохотал Глыжин.

– Как видишь.

– Да вижу... Хворостова жену застрелили, да? – спросил он, едва заметно кивнув на «Тойоту».

– Застрелили... Все тот же длинноногий в синей куртке и очках...

– Ну да, длинноногий, – из глубины раздумья отозвался он. – Высокий и худощавый?

– И это было.

– Что ж, тогда выходит, что Заварский не только Меднянского заказал.

– А ты уверен, что Заварский его заказал?

– Хотелось бы верить, – озадаченно поджал губы Глыжин.

А мне хотелось поделиться с ним своими соображениями, на которые навел меня Хворостов. Но стоящая за Глыжиным Бесчетова заговорщицки подмигнула мне и для большей убедительности нахмурила брови.

– Думаю, не все так просто, – покачал я головой.

– Похоже на то... Кстати, Хворостов у нас и высокий, и длинноногий.

– Вот им и займись, – совсем не весело сказал я.

– Алиби у него спросил?

– Я что, враг своим барабанным перепонкам?

– Ну да, можно и нарваться... Но я все равно спрошу.

– Лучше не сейчас.

– Да, дела… прямо эпидемия какая-то заказных убийств.

– Если свирепствует такая эпидемия, значит, кому-то это надо.

– Кому?

– Вам это дело тянуть, вам и думать.

– Так мы и вас подпряжем, – игриво глянув на Бесчетову, сказал Глыжин.

– А мы сопротивляться не будем, – лукаво улыбнулась она. – Только если мы найдем убийцу, в зачет это пойдет нам, а не вам.

– А вот ревность – это не хорошо, э-э...

– Дарья Борисовна.

– Не хорошо, Дарья, ревновать... Хотя для дела это, конечно, полезно... Давайте договоримся, вы меня в курсе держите, а я вас, ну, если вдруг там косточка в земле какая.

– Договорились, – кивнул я.

Показатель раскрываемости нашего отдела меня уже мало интересовал. Главное, киллера найти, а через него заказчика. И не так уж важно, кому достанутся лавры... Но в то же время хоть как-то, но я проникся солидарностью со своей начальницей, а она очень хотела срубить палку в отчетность. Поэтому я и не стал делиться с Глыжиным информацией, полученной от Хворостова, но которую я по праву мог назвать своей интеллектуальной собственностью. К тому же пока еще неясно, какое отношение поездка в Москву могла иметь к убийству.