Я пытаюсь восстановить черты

Потом мы с Лидой и Доменик Ватье отправились в квартал художников. Гуляя по кварталу, заглядывали на выставки, прошлись через Академию художников. Заглянув в одну из студий академии, увидели студента — молодого скульптора, делавшего интересные скульптуры для интерьеров зданий и площадей. В основе их лежала математическая идея. Студент искал своим скульптурам математическое обоснование: он попытался нам объяснить свои идеи, основанные на переходе от евклидовой математики к теории… Тут юноша забыл фамилию математика, и я подсказала ему имя Лобачевского. Тот даже записал это имя. Очень одухотворенный молодой человек сказал, что хочет по окончании академии жить не в Париже, а в деревне, в глубинке, что настоящие художники выходят именно оттуда.

7 октября мы были приглашены в гости к Синявским. Встреча была радостной, с объятиями и поцелуями. Синявских я знала по Москве. В свое время я пригласила Андрея Донатовича написать предисловие к публикации произведений Бабеля в томе «Литературного наследства», выпущенном издательством «Наука» в 1965 году. Синявский предисловие написал. Но за то время, как том готовился к печати, Синявский был арестован и отправлен в лагерь. Статью напечатали за подписью И. А. Смирин. Узнав об этом, я пошла к жене Синявского Марии Васильевне и сказала ей, что гонорар полагается Андрею Донатовичу. После чего я поговорила с самим Смириным о том, что деньги, полученные им за статью, должны быть отданы Марии Васильевне. Смирин так и поступил.

Во время нашей встречи в Париже я долго сидела с Андреем Донатовичем у него в кабинете на втором этаже их дома. После беседы мы спустились вниз пить чай. За чаем Андрей Донатович расспрашивал меня про издания Бабеля в Москве. Он захотел приобрести в Париже русский двухтомник Бабеля. Говорили мы и о путче и много смеялись. Синявский, с большой седой бородой, еще и сутулился и этим старил себя лет на десять. Мария Васильевна, женщина полная, сама покупала материю и шила себе длинные широкие платья с вышивкой на груди, ею же и исполненной. Меня предупредили, что Мария Васильевна любит употреблять в разговоре крепкие словечки, особенно когда сердится, но при нас ею не было произнесено почти ни одного нецензурного выражения за исключением одной рассказанной ею истории, где оно оказалось к месту.

Дом у Синявских был большой и весь завален книгами. Здесь же устроена была типография, где печатались книги как самого Андрея Донатовича, так и других авторов. У Синявских постоянно кто-то жил. Во время нашего визита четверо: писатель, художник и молодая пара, кажется, все из России. Мы распрощались с хозяевами далеко за полночь.

Из Брюсселя повидаться с нами приехали Мишель и Лина. Мишель был сыном ближайших друзей сестры Бабеля Мери и ее мужа Гриши Шапошниковых. Отца и матери Мишеля давно уже не было в живых, но Мишель и после смерти родителей продолжал ходить в их дом. А когда Мери осталась одна, он помогал ей в делах. Бедному Мишелю пришлось хоронить Мери. Это ему далось нелегко; никаких доверенностей и документов у него не было — все находилось у живущей в Америке Наташи Бабель. В момент смерти Мери Наташа была в Калифорнии и не сразу узнала о смерти тети.

В Лувр визит мой был коротким. Я хотела посмотреть в основном Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рембрандта, Рубенса и Гойю. У Моны Лизы стоят люди — долго, как на молитве. Картин Рафаэля в Лувре оказалось мало; Рембрандт был представлен восемью-десятью картинами. (У нас в Пушкинском музее и в Эрмитаже его работ больше.) Но Рубенсу посвящен целый зал — огромные полотна, сделанные на заказ. Зал Гойи меня тоже разочаровал — картин немного. Но женские портреты потрясающие — уродство не приукрашено, подчеркнута индивидуальность модели.

Незадолго до нашего отъезда из Парижа, 11 октября, из Вашингтона прилетела Наташа Бабель. Остановилась она у своей близкой подруги Тани Парен в ее деревенском доме. На следующий день мы с Лидой поехали повидаться с ней. Дом в два этажа — старинный, деревянный, с садом и цветником — приобрел еще Танин дед. В доме — запах старины, запах дерева — мебель простая, но тоже старинная: вдоль стола скамьи, по стенам медная, начищенная до блеска посуда. В комнатах повсюду подносы с яблоками, грушами и помидорами из собственного сада. Наташа помогла Тане почистить картошку. К жареным бараньим ребрышкам ее приготовили «по-солдатски». Картофель нарезали ломтями, залили подсоленным молоком, сверху полили сметаной и поставили в духовой шкаф. Моя мама готовила картошку точно так же, но, как я помню, с репчатым луком. Ужин удался на славу. После ужина Таня затопила камин, и мы долго сидели около него за разговорами: вспомнили, как Таня с Наташей приехали в первый раз в Москву, как мы познакомились…

А за день до нашего возвращения в Москву в парижском метро у меня произошло приключение. Спустившись по бесконечным лестницам и увидев стоящий на платформе поезд, мы с Лидой поторопились в последний вагон. Лида вошла в двери вагона, а я сделала привычный для меня шаг, каким я обычно входила в вагон московского метро, и провалилась в щель между платформой и поездом обеими ногами, сев при этом на платформу. В том месте, где я входила в поезд, край платформы загибался, в то время как вагоны стояли по прямой. Какой-то молодой человек вместе с Лидой выскочил из вагона, нажав предварительно кнопку остановки поезда. Для того чтобы вытащить из отверстия ноги, мне пришлось переместиться ближе к краю платформы, а потом лечь на спину. Только таким образом мне удалось вытащить сначала одну, а потом и другую ногу. Лида с молодым человеком поставили меня на ноги, и мы с дочерью сели на скамью. Я поняла, что кости мои целы, — стоять и ходить я могла, ничего не болело, но кожа на правой ноге выше щиколотки была содрана сантиметра на четыре. Мы с Лидой сели на следующий поезд, доехали до нашей станции и пешком дошли до гостиницы. Шла я спокойно, только побаливала ссадина на ноге. На всякий случай в последний наш день в Париже я решила не выходить из гостиницы, тем более что наши парижские знакомые должны были прийти с нами прощаться.

Германия и Италия, 1992 год

В мае 1990 года, по рекомендации немецкого издателя Бабеля Кати Вагенбах, ко мне обратились из Германии устроители выставки «Образ жизни евреев» с приглашением приехать на выставку и предоставить в качестве экспонатов подлинные рукописи И. Э. Бабеля. Немецкая фирма, специализирующаяся по доставке ценных материалов «от дверей до дверей», осуществила перевозку в Берлин дневника Бабеля 1920 года. А в январе 1992 года я с Лидой поехала на выставку в Берлин. Ехали поездом, на вокзале в Берлине нас встретил директор выставки, с которым я встречалась в Москве.

Прибытие наше в Берлин началось с того, что у нас пропали чемоданы. Оказалось, что директор выставки договорился, чтобы чемоданы нам привезли со следующей станции прямо в гостиницу, где для нас были заказаны два отдельных номера. Так оно и произошло. Приехав в гостиницу, мы разошлись по комнатам, и я обнаружила у себя накрытый салфеткой круглый, как калач, фруктовый рождественский кекс. Очевидно, это был дар Кати Вагенбах. Мы заварили собственный чай и вкусно поужинали.

На следующее утро директор зашел за нами и проводил на выставку. Я захотела прежде всего посмотреть, где находится бабелевский дневник. Нас подвели к двум витринам, в которых были расположены наши документы. Вокруг нас собрались люди, так что сопровождающих во время осмотра у нас было много. Мы договорились с директором, что он снова зайдет за нами после обеда, чтобы мы могли досмотреть экспозицию.

Вечером Катя Вагенбах захотела, чтобы мы ужинали у нее. На ужин пришел и переводчик произведений Бабеля на немецкий язык Питер Урбан. А на следующий день устроители выставки Катя и Питер отвезли нас на вокзал, где нас уже ждал поезд Берлин — Москва.

В сентябре того же года я побывала в Италии по приглашению переводчика произведений Бабеля на итальянский язык Джанлоренцо Пачини. Он встретил нас с Лидой в аэропорту в Риме. В римской его квартире в это время шел ремонт, и нам предстояла поездка в городок Итри, где у Джанлоренцо был дом неподалеку от побережья. Но перед этим Джанлоренцо повозил нас на машине по Риму.

Городок Итри находится за 125–130 километров от Рима. Туда ведет великолепная дорога. По одной стороне — пинии, по другой — виноградники. Большая часть этой дороги пролегала здесь с древних времен. По пути нам все время попадались захоронения знатных людей Рима — надгробия в виде арки или стенки с надписями и даже с изображениями. Встречались нам и скульптурные надгробия: запомнилась мраморная женская статуя без головы. Статуи и сосуды разворовывали сами итальянцы, чтобы продать их иностранцам. О древнем римском обычае хоронить знатных людей вдоль дороги я до тех пор не знала.