Я раб у собственной свободы… (сборник)
Шрифт:
и чашу эту дал супруге.
У Лао Цзы была идея,
в чем корень бедствий всех веков:
«У мудреца и у злодея —
равно число учеников».
Бесстрашный Гелиогабал
великий был завоеватель,
но столько дев переебал,
что славен кличкой – Покрыватель.
Сошел с ума учитель Фидий:
орал с утра, что он – химера,
а днем, шепча, что он – Овидий,
читал отрывки из Гомера.
Легко
и понимался без труда,
он говорил: «Поглотит бездна
того, кто свалится туда».
Все в Риме знали имя Секста,
слыл этот нищий мудрецом
и знатоком загадок секса,
поскольку был с одним яйцом.
В любом случающемся месте
пророк Иона целый день
вещал толпе, что кроме чести
все остальное – хуетень.
Был рабби Зуся знаменит,
но жил, не слазя с чердака,
он говорил: «Меня тошнит,
когда я вижу мудака».
Бродячий цадик Соломон
беспечный дух ценил в еврее:
«Да, остолоп и охламон,
а хитрожопых он мудрее».
Всех наставлял мудрец Рамбам,
что жить обдуманно – удобней:
«Узнавши волка по зубам,
не убеждайся в том подробней».
О людях Абарбанель
судил тепло и беспечально:
«Все те, кто вышел на панель,
там оказались не случайно».
Был толкователь мудрый Раши
и знал, какой надел хомут,
он говорил: «Не евши каши —
откуда силы на Талмуд?»
Рав Нахман даже в недозрелости
нашел источник утешения:
«Имей мы больше сил и смелости,
крупней бы стали прегрешения».
Учитель танцев Архилох
во всех досадах и обидах
утешить мог: «На каждый вдох,
пока ты жив, найдется выдох».
Большой мудрец был цадик Енох,
таких, как он, сочтешь на пальцах,
а он учил: «Судьба не в генах,
она в уме, душе и яйцах».
А вот во Франции намедни
властитель дум Луи Прюдом
понес в кафе такие бредни,
что переехал жить в дурдом.
Рав Лурия всегда зимой,
хотя был чист, как ангел Божий,
но из гостей идя домой,
чужую шубу брал в прихожей.
Был вольнодумцем рав Эфраим,
учил он странно и причудливо:
«Не обольщайтесь Божьим раем,
там жарко, скучно и занудливо».
Послали боги Сосипатру
большого дара благодать:
он мог бы даже Клеопатру
до полусмерти заебать.
В
идеях жизни вор Менашебыл честен, чист и неподделен:
«Я говорю: что наше – наше,
а то, что ваше, мы поделим».
Учитель хедера Евсевий
любил мотив печали: «Дети,
я тут забочусь о посеве,
но что взойдет – не я в ответе».
Асклепий всех лечил отменно,
к нему толпились на прием,
хоть он больного непременно
предупреждал: «Мы все умрем».
Нахум был мудрец, а не пророк,
но прогнозы делал без труда:
«Ежели кому приходит срок,
тут уже не деться никуда».
В Египте жрец Эхнадрион
постиг начало всех начал
и стал настолько умудрен,
что только пукал и молчал.
Весьма известный грек Эвтебий
сказал, надрезав ананас:
«А я боюсь, что и на небе
не меньше блядства, чем у нас».
Сказал в субботу цадик Эзра:
«Не в силах только недоумки
понять, насколько бесполезно
сопротивленье зову рюмки».
«Да, я монах, – сказал Дато, —
и служит святость мне наградою,
но в райских кущах я зато
немало девственниц порадую».
Болтал везде провидец Урия:
«Мы для утех в раю дозреем,
от мусульман любая гурия
сбежать мечтает в рай к евреям».
У злой пророчицы Эсфири
злой дух витал в ее обители,
он подпилил полы в сортире,
и с ней простились посетители.
Смущая души, цадик Шайя
был возмутителем спокойствия:
грех, говорил он, жить, лишая
себя игры и удовольствия.
К монаху Савлу много лет
бесплодных жен везли немерено:
он тайный знал такой секрет,
что баба делалась беременна.
Лишь осуждать, ругать и хаять
пророк Исав решался смело,
он говорил: «Рожденный лаять
мурлыкать будет неумело».
Любил напомнить рав Барух
о нашей памяти богатстве:
«Тряхни любую из старух —
и получай роман о блядстве».
Великий грек Аристофан
ворчал, когда бывал не в духе:
«Изобрели бы целлофан,
чтоб на еду не срали мухи!»
Во вздохе рава Гамлиэля —
о людях явная забота:
«Увы, рабочая неделя
длинней, чем краткая суббота».
Философ мусульманства Моххамед,