Я С СССР! Том III
Шрифт:
Я тихо выдыхаю. Да уж, Ирина Карловна, давайте лучше займемся столовым этикетом!
– …Рус, а ты куда делся-то? – встречает меня Лева на пороге редакции – Машина стоит на стоянке, а тебя нет?
Что за день такой, каждый норовит меня ткнуть носом в мои промахи! Русин – разведчик хренов… Вот по машине тебя и вычислят. Спешу выкрутиться:
– Есть захотел, бегал на Пятницкую в пельменную пообедать.
Почти не вру. Кроме пельменей, все остальное – чистая правда. Ирина Карловна решила перевести наше занятие в практическую плоскость, и мы действительно с ней пообедали, изучая «застольную» лексику и столовый этикет на
– А чего в столовку местную не пошел? Отец говорит, что здесь прилично кормят.
– Не знаю, не сообразил, наверное, и пельменей что-то захотелось.
Мои объяснения Леву устраивают, тема закрыта. Но где и как парковать машину – повод задуматься.
– А я тебе человека привез!
– Какого еще человека?
– Режиссер из Кирова объявился, хочет поговорить насчет наших пьес. Но мы с Димоном не стали с ним без тебя ничего обсуждать, привезли его сюда.
– Ну, пойдем, поговорим. Посмотрим, что там за режиссер…
В одном из кабинетов редакции нас ждет франтоватый дядька средних лет – худощавый, с длинным вытянутым лицом и черными, набриолиненными волосами. В немного старомодном костюме-тройке и шейном платке вместо галстука. Пижон из старомодных. Здороваемся, представляемся друг другу. Сергей Евсеевич Ларинский сразу берет быка за рога:
– Алексей, мы прочитали все три ваши пьесы. Надо признать, что они очень неплохи для студентов. И мы даже готовы взять их в свой репертуар. Но есть ряд серьезных замечаний. Пьесы нуждаются в доработке.
Так вот в чем дело. Пьесы Шатрова тебе плохи оказались? Ну-ну…
– А можно поконкретнее? Что именно вас не устраивает?
Ларинский с готовностью достает из портфеля все три экземпляра. Они уже немного потрепаны, видно, что с ними усердно поработали. Начинаю их просматривать. Печатные страницы густо испещрены пометками, сделанными красным карандашом. Но даже с первого взгляда понятно, что все эти придирки выеденного яйца не стоят – переставили сцены местами, что-то вычеркнули, что-то вставили. Все ясно, товарищ просто решил поучаствовать в процессе и разделить всю славу с тремя студентами. Ага… а заодно и их гонорар. Нашел, блин, олухов!.. А это между прочим, несколько тысяч рублей.
Добросовестно пролистываю все три рукописи, не проронив при этом ни слова. Упорно держу мхатовскую паузу. И Ларинского это начинает напрягать. Он не понимает моей реакции. Видимо посмотрев на Леву и Димона, решил, что ему не составит большого труда уломать нас на поправки. Мы же в его представлении должны прыгать от радости, как же – наши пьесы в театре ставить собираются! Наконец, досмотрев, закрываю последнюю страницу и возвращаю рукописи режиссеру.
– Нет.
– Что… нет? – растерянно спрашивает Ларинский.
– На все говорю: «нет». Никаких переделок не будет. Или вы ставите пьесы в том виде, в каком они есть, или мы прощаемся.
– Но вы же ничего не смыслите в театральном деле!
– А это неважно. Наши произведения прочитала Екатерина Алексеевна. Все три пьесы похвалила и одобрила лично. И все три переданы ею в Отдел драматургии Министерства культуры. Через пару дней мы получим их окончательное одобрение, и они пойдут в работу по всей стране. Так что вся ваша корректура, увы, была проделана напрасно – после Главлита там никому ничего менять не разрешат.
Ларинский глотает ртом воздух, не находя слов для возражений, Лева благоразумно помалкивает. Вот так. Одним махом я сейчас разбил чьи-то хрустальные мечты дописать свою фамилию рядом с нашими.
– Сергей Евсеевич, у вас есть редкая возможность поставить спектакль первым в стране. Вырваться вперед,
пока остальные будут думать. Но решать только вам. На какие-то мелкие поправки в процессе постановки вы, конечно, как режиссер имеете право. Но ключевое слово здесь – мелкие. Вы ведь знаете, что есть такое понятие – авторский надзор? Вот мы и будем строго следить, чтобы изменения в наши тексты вносились минимальные. А сейчас простите, нам нужно подготовиться к заседанию литературного клуба.Вежливо прощаюсь с растерянным режиссером и прошу Леву проводить его на выход. Все равно говорить нам больше не о чем. Друг возвращается через несколько минут слегка недовольным:
– Рус, зачем ты с ним так сурово? Человек же хотел как лучше!
– Нет, Лева. Человек хотел заработать на нас. А нахлебников нам не надо.
– И что теперь?
Я пожимаю плечами:
– Помчится к себе в Киров, чтобы первым успеть с постановкой и премьерой.
Глава 11
27 сентября 1964 г. 8.10
Самолет Москва-Хабаровск
– …Знаешь, Русин, это как-то даже не по-товарищески! В одной редакции считай, работаем, одно дело общее делаем, а ты все скрываешь, как партизан…
– Подписка – скупо роняю я. В очередной раз.
– Да толку от твоей подписки, если куча народа видела, как ты железного Шурика в ЦК арестовывал! – Седов обидчиво поджимает губы и демонстративно отворачивается к иллюминатору.
Ничего интересного за бортом самолета естественно нет – одни только облака, успевшие надоесть за семь часов полета. И уж тем более я не заблуждаюсь насчет приступа седовской обидчивости. Это все игры такие – очередная попытка Седова взять меня измором и вытрясти информацию по июльским событиям. И это тот самый случай, когда легче сдаться наглому агрессору и все рассказать, лишь бы отстал. Но напористость и методы дознания матерого журналюги не оценить не могу – настоящий профи. Свою атаку ведет по всем правилам – отступает, нарвавшись на мое вежливое нежелание делиться информацией, выжидает какое-то время, и снова бросается в бой. Похоже, все свои методы он на мне уже перепробовал – и в друзья набивался, и на совесть давил, и искреннее возмущение разыгрывал, теперь вот смертельную обиду изображает. Господи, ну когда уже этот Хабаровск?! Сил моих больше нет терпеть эту адскую пытку! А впереди еще месяц совместного пребывания с Седовым в Токио…
Я прикрываю глаза, делая вид, что уснул. Пользуясь временным затишьем «на передовой», перебираю в голове недавние события.
Последние две недели мои дела просто неслись вскачь, но спроси меня – чем именно были заполнены все оставшиеся до отлета дни – даже не отвечу. Помню только, что сновал как челнок между университетом и редакцией, стараясь успеть, как можно больше. Коган старший только качал головой, наблюдая, как я себя загоняю, и задаю своим примером темп для всех сотрудников. Но и результат был на лицо – редакционный портфель начал стремительно наполняться. Я закончил интервью с сэром Сноу, вложив него всю душу, а Ольга довела до совершенства свою статью об МГУ. А больше всех меня удивила наша Заноза – вот уж у кого действительно оказался журналистский дар.