Я сам себе дружина!

Вятич с Вольгостем торопливо кинулись к плотам. За спиною крякнул Вуегаст:

– Уж и лицо… где такой нашёлся, княже?

– Не поверишь, Вуегаст, – рассмеялся Пардус. – За плетьми пришёл.

– Как?!

– Вот и я про то же, брат Вуегаст. Было, чтоб к нам приходили за славой, было – за ратной наукой. Случалось, попроще люди за добычей являлись. Но вот чтобы за плетьми – такого я и не слыхивал.

Икмор подбежал к Мечеславу и Вольгостю, когда те сводили на берег очередных коней.

– Ну, Вольгосте, здорово! – Они обнялись, как старые знакомые. Мечеслав сперва удивился – и тут же выбранил себя за это. Это он видел Новгород-Северский и его жителей впервые, а Вольгость Верещага отсюда, скорее всего, и отправился в закончившийся на Рясском поле поход.

– Знакомься, Икмор, – повернулся к вятичу Вольгость. – Это Мечеслав Дружина, он из вятичей, сын вождя Ижеслава.

– Меня Икмор зовут, – протянул руку Икмор. – Русин, да ты уже знаешь…

– Здоровья тебе, сын Ясмунда, – пожал ему руку Мечеслав.

Икмор тут же вынул, чуть не выдернул свою пятерню из его пальцев и закрыл ею глаза. Потом приложил к груди.

– Так! Вот этого не надо, ладно?! Давай так: я – Икмор. И всё. Идёт?

– А что плохого – быть сыном Ясмунда? – нахмурил брови Мечеслав Дружина и додумал за себя «и внуком Ольга Освободителя в придачу».

– Плохого?! Да ничего! Просто даже если я буду перепрыгивать через трёх коней, поставленных в ряд, броском топора отрублю левый ус у мухи, которая сидит на воротах, – разгорячившийся Икмор махнул рукою в сторону крепости, – или в одиночку возьму Белую Вежу – все скажут: «Ну это понятно, он же сын Ясмунда, внук Ольга!» А как только у меня хоть чего не выйдет – «И это сын Ясмунда, это внук Вещего Ольга?!»

– И кто ж это тебе такое говорил? – поднял бровь Вольгость.

Икмор расправил плечи, скрестил руки на груди и сделал надменное лицо.

– Никто! Потому что у меня всегда всё выходит! – фыркнул, переместил руки на пояс и продолжил: – Да вот Вуегаст, бывает. А кто не говорит, тот думает, я же вижу. Так вот, слушать первое ещё куда ни шло, но пока чаще случается второе. И оно мне уж совсем не нравится. Так что будет у меня побольше славных дел – так и быть, величайте сыном Ясмунда. А пока выходит то, что выходит, я лучше просто Икмором побуду.

На плечо Икмора упала костистая рука.

– Решил помочь отрокам с конями? – Жёлтый глаз сына Ольга Освободителя оглядел последних коней, сходящих на твёрдый берег. – Добро. Приготовь им стойла под западной стеной. Вычистите, насыплете зерна, нальёте тёплого питья. Всё.

И Ясмунд, повернувшись спиною к сыну и его собеседникам, зашагал к воротам крепости.

Икмор, замерший на середине выразительного взмаха рукою, вздохнул, оглянулся вслед отцу – почему-то через левое плечо, – перевёл взгляд на побледневшие лица друзей, и тихо, но с чувством закончил:

– И ещё одна причина побыть просто Икмором. Как только люди слышат, чей я сын, все почему-то начинают глядеть, будто у меня отросли железные веки до самой земли, а в руке появилась здоровенная кочерга.

Сын Ясмунда вздохнул и покачал головою.

– Да ладно, чего про меня… вы лучше расскажите, как в поход сходили. Мечеслав, князь сказал, ты ему жизнь спас! И отец подтвердил.

– Князь? – Мечеслав нахмурил лоб. Он по привычке думал о Пардусе как о вожде, а тут его все звали князем.

И тут Мечеслав вдруг вспомнил, что он слышал очень давно – сейчас казалось, в прошлой жизни – имя Ясмунда, сына Ольга Вещего. И вспомнил, что он про него слышал.

– Стойте… – Он ошеломлённо поглядел на друзей. – Так Пардус… он что, сын государя Игоря? Игоря Сына Сокола из Киева? Св… Святослав?

Вольгость и Икмор переглянулись.

– Нууу… – протянул Икмор. – Нынче это не такая уж и тайна…

– Но всё-таки… – вздохнул Вольгость.

– Поэтому мы его чаще и зовём по прозвищу, стараясь даже «князя» поминать пореже, – закончил Икмор.

– Но ведь в Киеве сейчас правит… вдова Игоря? – нахмурился Мечеслав, припоминая всё, что слышал о русских делах от отца, вуя, Дедов, от кривича Радосвета.

– И у неё мир с хазарами, – досадливо кивнул Вольгость. – Вот поэтому мы так и спешили с Рясского поля. Заодним испытали тот способ войны – ну, я тебе рассказывал, пехота, которую к месту битвы привозят на конях.

– Кстати, о конях, – уныло проговорил Икмор. – Не забыли, нам велено о них позаботиться? Лучше приниматься уже сейчас…

Кроме конюшен, а равно и бани, куда прибывшие направились сразу по окончании совсем уж срочных дел вроде размещения коней в стойла, внутри крепости оказались несколько дворов, самый большой из которых и был княжьим. Дружина и отроки размещались в длинном доме вроде того, в которых жили люди в городцах. Русины называли такой дом гридней. Срубы тут не вкапывали в землю, а ставили на неё. И к входу надо было не спускаться, а подниматься по резному крыльцу.

На этом крыльце Мечеслав и увидел удивившего его зверя.

При первом же взгляде на него вспоминались рассказы Вольгостя о пардусах – тварях наподобие рыси, но рыжих, долгохвостых и, кажется, с маленькими ушами. Зверь такой и был – похожий на рысь, но с длинным пушистым хвостом, рыжей в полоску масти и с ушами покороче рысиных. Восседал он на ограде крыльца и смотрел на Мечеслава чрезвычайно надменно. Единственно только – из рассказа друга Мечеслав Дружина составил впечатление, что пардус бывает покрупнее, уж больно на не мелкую дичь с ним охотятся… Хотя – ведь бьют же некрупные охотничьи сокола-чеглоки аистов и цапель? Так почему б и этому зверю, побольше хорька, поменьше лисы, не оказаться таким же беспощадным и ловким охотником?

Мечеслав поглядел на зверя с прорезавшимся уважением. Зверь отвернулся.

Только вот чтоб такой невеличка смог загрызть оленя – это каким же он лютым должен быть! А если он ещё и так же свиреп к чужакам, как сокола или та же рысь… Мечеслав, словно по незнакомой тропе на болоте, сделал шаг к крыльцу. Не кинулся бы охотничий зверь. Осторожно, ступая кончиками пальцев, Мечеслав прошёл вдоль стенки, не поворачиваясь к пушистому ловчему спиною, и проскользнул в гридню. Там уже вовсю шёл пир, и навстречу девушка тащила пустой деревянный поднос. От подноса пахло жареным мясом.