Я – собака Диоген

– Наличие большого числа святых еще не доказывает полного неверия в Бога, – возразил ему Грек-философ.

– Согласен, – воскликнул слепой. – Но это уже первый шаг к неверию. Когда теряешь надежду добиться что-либо от самого Бога, то обращаешься к кому-нибудь из его окружения. Ведь так же? Это и есть первый признак духовности, когда человек понимает, что не все так просто в этом мире: попросил милости у Бога и тут же ее получил. Нет, далеко не так, потому что природа алогична и непредсказуема, она не подчиняется человеческим законам и правилам. Человек – сам по себе, природа – сама по себе. Природа загадочна, и подчинить природу своим человеческим законам равносильно тому, как если бы кто-то хотел оседлать морскую волну и некоторое время продержаться на ее гребне. Это невозможно, и поэтому человеку остается одно – познать ее законы и подчиниться им, или для самоуспокоения добиться у нее мнимой благосклонности и жалкими мольбами, жертвоприношениями и клятвами умилостивлять ее неотвратимый бег.

– Значит, по-твоему, Бог – слепое орудие? – спросил недовольным тоном Нивос Родеф.

– Бог слепее меня в тысячу раз, – ответил Гомер. – К тому же он нечувствителен ни к чему, это грубая сила, которую можно сравнить в нашем представлении со стихией, как взрыв плазмы в космосе или превращение звезды в черную дыру.

В это время электричка остановилась на станции со странным названием "Сорок седьмой километр". В вагон вошел странный пассажир с бараньей головой на плечах, прошел через весь салон и примостился на скамейке рядом с тремя мудрецами и собакой. Никто на него не обратил внимания.

– Значит, выведя свою формулу Бога, ты считаешь себя умнее других, – язвительно заметил слепому Грек-философ.

– Конечно, – торжественно заявил Гомер. – Только оглянись вокруг себя, и ты везде увидишь одни стада глупых баранов.

При этих словах сосед с бараньей головой удивленно воззрился на трех мудрецов и недовольно скривил свои отвислые губы. И на этот раз никто, кроме собаки, не обратил на него внимания. Пес Диоген приоткрыл один глаз, разинув пасть, зевнул и вновь погрузился в полудрему.

– Я не думаю, что все так просто, – опять возразил Гомеру Нивос Родеф. – Плиний полагал, что доискиваться образа и вида бога есть свойство человеческой глупости. Каким бы ни был бог, если только он иной (чем солнце), в любой своей части он весь – чувство, весь – зрение, весь – слух, весь – душа, весь – дух, он – собственная самость. Поэтому вряд ли стоит обольщаться мыслью, что когда-нибудь мы познаем Бога.

– Тем более такого, – вмешался человек с бараньей головой, – в которого верят иудеи и христиане.

– А что вы имеете против этого Бога? – задиристо спросил его Нивос Родеф.

– Ну, как же, – развел руками получеловек-полубаран, – две тысячи лет церковники пытаются нас уверить, что распятый иудей оказался Сыном Божьим. Что же это за религия и такой Бог, который, как сказано в писании: "Производит на свет детей от смертной женщины; где мудрец призывает не работать больше, не чинить суда, но внимать знамениям предстоящего конца мира; где справедливость принимает жертву невинного, как все искупительную жертву; где некто велит своим ученикам пить его кровь. А молитвы о свершении чуда? А грехи, содеянные против Бога и отпущенные Богом? А страх перед потусторонним, вратами которого оказывается смерть? А образ креста как символ в некое время, не ведающее больше назначения и позора креста"?

– В какого же бога вы верите? – спросил Грек-философ, пораженный ницшеанскими априори незнакомца.

– Я верю в самого себя, – последовал краткий и ясный ответ.

– Но вы же не бог?

– Откуда вам это известно?

– Мы уже встречались сегодня еще с одними в компании, которые тоже утверждали, что являются богами, – вмешался в разговор слепой.

Пассажир с бараньей головой выразил на своей морде удивление и спросил:

– Почему же вы им не поверили?

– Если всем подряд верить, то знаете, куда можно зайти? – заметил Грек-философ, полагая, что удачно сострил.

– Куда же? – вопрошал его полубаран.

На что Грек-философ уже не мог ничего ответить и только развел руками. Пытаясь замять неловкость ситуации, он попробовал оседлать своего любимого конька:

– По мне, так нет никого лучше, чем боги греческого Олимпа. Они не унижали людей, а наоборот, возвышали их до самих себя. Древние греки не опускались до положения безвольных слуг своих богов, их рабов, а сосуществовали с ними, смотрели на них как на эталон для подражания, как почти на равных себе, а иногда в битвах даже ранили их. Боги Олимпа являлись их влиятельными родственниками, в этом и таилось величие души древнего грека. Как кто-то сказал, боги и люди не стыдились друг друга, потому как благородство одинаково являлось их отличительной чертой, и если олимпийские боги теряли над людьми влияние, то греческая жизнь сразу же "становилась мрачнее и боязливее". С приходом христиан все изменилось, мрачный и злопамятный Бог раздавил всех разом, сломил волю человека, погрузив его в вечный страх и унизительный мрак раболепия. Ничего не осталось от гордой и благородной души греков. Возможно, только русские и сохранили в себе некоторые особенности этой высшей касты. Кто еще может похвастаться такими поговорками как: "На Бога надейся, а сам не плошай". Или еще лучше русские говорят в Сибири: "До Бога высоко, до царя далеко". В этом и есть некий элемент русской духовности – обособление себя от Бога, или даже желание самому превратиться в бога. Ведь признайтесь, у вас самого, наверное, нередко возникало желание почувствовать себя богом.

– А что мне чувствовать, – возразила баранья башка. – Когда я сам и есть бог.

Все трое мудрецов рассмеялись. Пассажир же с бараньей головой обиделся. И здесь произошло именно то несчастье, предопределившее судьбу каждого нашего героя. По репродуктору машинист электропоезда объявил приближение к станции "Горка". Пассажир с бараньей головой наклонился к каждому из мудрецов поочередно, запуская свою руку им за пазуху, словно за кошельком, вытащил их души, связал узлом и вышел на станции. Никто, кроме Диогена, не заметил случившегося.

Электричка уносилась дальше на восток

4. Спор мудрецов в поезде

Тебе, о, Вакх, мы эту укрощаем песнь

Под четкий ритм блестящею мелодией.

Она нова, нескромна, к песнопениям

Всем прежним не подходит. Начинаем гимн,

Никем не запевавшийся!

"Песнь фаллофоров" (древнегреческих участников процессии в честь Вакха, несших символ плодородия – "фаллос ").

Кретины безмозглые распускают языки и не обращают никакого внимания на тех кто к ним подсаживается вступают в споры с незнакомцами совсем не думая о последствиях о том чем это может быть чревато и во что им выльется а какую чушь они там болтали по поводу богов мыслители недоделанные сидели бы и молчали себе в тряпочку вот и поплатились за свое ротозейство потеряли свои души в том что они слепые как котята я уже убедился но вот с их неосмотрительностью я столкнулся впервые ослы вислоухие они даже не почувствовали как всесильный бог царь всех богов Амон похитил их души это о нем сказано в текстах пирамид и книге мертвых:

Вышли люди из его глаз, стали боги из его уст;

Ты один обладаешь множеством рук,

Ты простираешь их к любящим тебя.

Они же ничего не нашли умнее чем поднять его на смех перед этим богом трепетали фараоны Рамсес II был счастлив получив от него благословление на трон когда Амон объявил что он его истинный сын от его плоти защитник на его престоле владыка Египта у другого фараона Тутмоса III на глазах навернулись слезы когда Амон даровал ему победу со словами я даю тебе мощь и победы над всеми чужеземными странами я ниспровергаю твоих врагов под твои сандалии а эти недоноски хохотали ему в лицо ну что я могу сказать здесь уже все мои возможности исчерпаны что-либо сделать и я бессилен не знаю что они сейчас будут делать потеряв свои души им осталось еще потерять остатки своего разума и можно считать что их песенка спета…