Свет фонарей, запутавшись в дожде,Липнет на клетчатый зонт.Она, промокшая, идёт почти во тьме,Не различая вертикаль и горизонт.А в крошечной беседке играет саксофон,Казалось, это сердце изнывает.Быть может, это старенький шансон,А может блюз на что-то намекает.Листочки по асфальту проплывают,И два мокрых воробья на скамейке жмутся,Но они погоду не ругают,Хоть от голода и холода трясутся.Она что-то говорит по телефону,Стараясь свой айфон не уронить.А там, в эфире, кто-то вторит саксофону,Одну и ту же ноту пытаясь повторить.Её сегодня обещали подвезти,И вот никто за нею не спешит.Ей жутко страшно, но она на полпути,А он пусть извинится, и она простит.
Жаворонок
У
неё всего-то – песни о свободе,Да гнездо под веткой голубицы.Это всё, что ей отписано в природе,Но она счастливее жар-птицы.Стайка пацанов морошку собирала,Но эти никогда не навредят,Ведь жизнь когда-то кровью доказала,Что беспризорники гнездо не разорят.Брызнула пороша по вымершим лугам,Стали ароматы холодней.Пусть любви к свободе не хватило нам,Но нас зато лето сделало добрей.Забудьте все заботы и невзгоды,Достаньте старый медный граммофон.Когда за окнами ветра и непогоды,Спешите погрузиться в полусон.И, ломая все законы диссонанса,Польётся из затёртой грампластинкиМузыка великого романсаРусского маэстро Михаила Глинки.
Кто есть кто?
Света пришла на свидание,А Бабетта ушла на войну.Для них обеих это – испытание,В чём-то изменить свою судьбу.Они родились в один год и в один день,Чтобы жить под знаком Девы на Земле.Им был дарован один свет и одна тень,Они были отражением в хрустале.Только им по-разному жилось:Одна была комсоргом-активисткой,А у второй всё по-другому заплелось,И она стала популярною артисткой.Одна стремилась подвиг совершитьВо имя вечных и нетленных идеалов,А другой хотелось просто жить,Геройствуя с экранов кинозалов.Им обеим по фигуре плащ-болонья,Это не демисезонное пальто.А ты вот сможешь без каких-то церемонийОтветить без сомнения Кто есть Кто?
Лето – осень
Через поле речка убегает,Выпорхнул испуганный фазан,Берёзка на пригорке на осень намекает;Тут, наверное, и писал великий Левитан.Уже стало раньше вечереть,И клюква покраснела на болоте,В полях пшеницу выбрали на треть,И кто-то ворожит на позолоте.По всем прогнозам – скоро бабье лето,И под окошком запоёт аккордеон.К этому ещё есть добрая примета,Когда играет старенький шансон.В небе полумесяц в тучках пропадает,Но не спешите свечи задувать.Девочка лицо подолом обтирает,Она любую порчу может отогнать.Пускай нам осень холодов подпустит,А мы согреемся в притворе и в светлице,Но никто нас дальше не пропустит:Звёздам – небо, а перо – жар-птице.
Лишь бы не было
Кто имеет волю к сочинительству,Тот борзописец или графоман.Неистребима тяга к доносительству,Потому и неоконченный роман.Пускай у каждого своё мировоззрение,Но пусть будут все за одного.У каждого своё предназначение,Но только ещё время не пришло.Добудьте свою веру в справедливость,В ней будет и покой, и круговерть.Там, где вместе сила и правдивость,Там любой режим находит смерть.Волнуется пшеница в чистом поле,И всех спасает только вдохновенье.Правда не рождается в неволе,Воля – это вера и терпенье.Журавлики за лето подросли,Стали дни короче, а ночи холодней,И нам благие вести принесли —Что расцветает мир ради людей.Уже давно полезно понимать,Что мы все чего-то лишены.И можно отказаться, и можно промолчать,Лишь бы не было болезней и войны.
Однолюб
Альбатрос кружил над океаном,Он весь его собрался пересечь,И пролететь по всем меридианам,Инстинктами пытаясь пренебречь.Он не был ни больным, ни слабоумным,Но, потеряв свою подругу белокрылую,В одночасье сделался безумным:Сети человечьи стали ей могилой.Он парил на крыльях трёхметровых;Ему больше некого любить.Он знал, что смерть свою найдёт в штормах ледовых,Но не брался как-то отомстить.Выпутав из сети белокрылую,Её по палубе пинали сапогами,Топтали, словно грешницу постылую,И перья вырывали грязными руками.И
всё за то, что оказалась несъедобной —Не получалось из неё шурпу сварить.Да ещё за то, что прожила свободной,И было подозрение, что могла любить.
Подснежники
Я ведь это видел, но сам себе не верил,Не понимая следствий и причин,Да, наверное, никто бы не поверил,Что из холодной стерни родится турмалин.Это вам не розовый нектарВ вазочке замёрзшего пломбира.А может, у весны такой вот пеньюар,Раскрашенный рукою ювелира.С ночи выпал маленький снежокИ блестит на сером силуэте,Но эти ангелочки смотрят на ВостокИ растворяются в малиновом рассвете.Солнышко пригреет, загалдят скворцы,И тоненький ледок куда-то испарится,А первая любовь, как первые цветы,Больше никогда не повторится.Мне в тот момент хотелось зареветь,Когда они обнялись на рассвете,Пытаясь друг у друга сердце отогреть,Зачем иначе жить на этом свете?
Пыль
Вдоль серого горбатого забораПалитра акварельная колдует,А может, это муза – Терпсихора —В платьице коротеньком танцует.Узенький проулок солнышко целует,А она, босая, в одуванчиках стоит.Девочка сегодня с Августом флиртует,Потому что тот стихами говорит.Наверно, это миг, а может это вечность,Возможно, это сказка, а возможно – быль.Любовь, она лишь только бесконечность,Которая запреты превращает в пыль.Дрожит, как лист осиновый, парнишка,Но он уже в дороге, с которой не свернёшь.Там будет всё: усталость и одышка,А может, даже кровью истечёшь.Тут тебе и Август не соперник,Ты в него поверил и простил.Ведь только тот предатель и изменник,Кто трусостью любовь свою убил.
Чудо
Ко мне случайно чудо забрело,Бледный вид, невзрачная осанка.Оно немного посидело и ушло,Испарилось, словно скатерть-самобранка.За окном была зима, а мне хотелось лета,Но, похоже, это было чудо из чудес,Когда на подоконнике на ветке сухоцветаГолубой цветочек из небытия воскрес.И я вовремя с долгами рассчитался,И комплиментов всем наговорил.Всё, я больше не грубил и не ругалсяИ каждого прохожего любил.И пробую писать стихотворение,Где прольются слёзы, и грозы налетят,Но рядом будет правда и спасение,Как восполнение пробелов и утрат.Не расцветёт весна, когда её забыли,И чудо не придёт, коли его не ждать.Мы, может, много в жизни нагрешили,Но придёт прощенье, если его звать.Я явно своё чудо фантазирую,Оно, может и случайно, но зашло.И я свою судьбу отбалансирую,Чтобы чудо снова снизошло.
Старая скамейка
Старая-престарая скамейкаВ парке мается уже почти полвека.Она – как неразменная копейкаДля бегущего от жизни человека.Тут в приюте никому не отказали,Даже тем, кто губы искусали в кровь.И не тем, кто страхами и местью прозревали,И не тем, кто врали про любовь.На ней спали и поэты, и бродяги,Себя пытались убивать и хулили власть.Тут были сумасшедшие, и были доходяги,И любая логика превращалась в страсть.Теперь нельзя свою игру переиграть,Если уже умер или смерти ждал.Их отсюда забирали отпевать,Но за приют никто спасибо не сказал.Нынешняя осень – рыжая и злая,А фальшивит, как расстроенный рояль.И, может, это многоточие или запятая,Но, оказалось, приходила Вселенская печаль.
Танцплощадка
От танцплощадки в горсаду – мутный силуэт,Она была раздавленная бременем.На ней звучали композитор и поэт,Но тоже были съеденные временем.Тут танцы начинались в сентябре,И пока что струны пальцы зажимали,А последний мотылёк бился в фонаре;Музыканты пели и играли.Для отчаянных, влюблённых и счастливцевВсегда играли что-то побойчей,А для скромных, грустных и ревнивцевЗвучало то, что звали «Yesterday».А мы своих подружек обнималиИ слушали, дыхание затая,Как медленно засовы открывалиНа двери «Отеля Калифорния».На крохотном помосте запоёт гитара,И воскреснут композитор и поэт,Когда объявит медная фанфара,Что весь репертуар ещё не спет.