Я - судья. Божий дар
Шрифт:
— Калмыкова, вы хотите возразить? Что-то добавить?
— Да, ваша честь.
— Прошу вас!
— Я не могу гулять с ребенком часто, я работаю!
— Вы купили сыну теплые вещи и обувь?
Калмыкова потупилась:
— Еще нет.
— Почему?
— У меня не было времени.
— Материальную помощь вам выделили два месяца назад. За два месяца времени не нашлось?
— Нет. У меня много работы.
Лена придвинула к себе медицинское заключение из больницы. А вот это будет посерьезнее зимних сапог, которые Калмыкова, судя по всему, даже и не собиралась покупать сыну.
— Нина Ивановна, — обратилась Лена к Калмыковой. — В медицинском заключении из больницы, где вашего ребенка осматривали, отмечены множественные травмы и повреждения — свежие и не очень. Так (Лена взяла протокол в
Нинка нахмурилась. Какой еще перелом? Не было никакого перелома. Или был? Может, это когда Димка зеркало в прихожей опрокинул? Она в тот вечер была дома, смотрела «Кармелиту» по телику. Димка мешал смотреть: ползал под ногами, тянул за полу халата, выл, орал, стучал об пол пластмассовой кеглей (набор этих кеглей подарили девчонки с работы). Она посадила Диму в кровать, но он стал так истошно вопить, что Нинка его из кровати вытащила. Выставила в коридор и закрыла дверь в комнату. Димка бесновался в прихожей, но через дверь его было почти не слышно. Потом из прихожей раздался страшный грохот. Нина выскочила из комнаты. На полу валялось расколотое надвое тяжелое зеркало (три тысячи за него в том году отдала, хорошее было зеркало, в рост). Димка лежал рядом и орал благим матом. Может, он тогда ногу-то сломал? Нинка припомнила, что после того случая Димка не хотел ни ползать, ни в кровати стоять, а по ночам орал как резаный, не замолкая. Нинка от этих его криков чуть с ума не сошла, несколько дней он ей спать не давал. Даже на работе заметили, что она бледная какая-то. Будешь бледная, если три ночи не спать… Спасибо, Анька научила подмешать Димке в соску пива. Нинка намешала, и Димка стал спать. Но про пиво в суде лучше молчать, а то еще скажут, что она алкоголичка и спаивает ребенка. Одно дело — мать-одиночка, которая мечется между домом и работой, другое — пьяница. Пьянице никто сочувствовать не станет. А уж если на работе узнают…
— Насчет перелома я ничего не знаю, — сказала Нинка. — Может, врач ошибся. Может, и не было никакого перелома.
— Думаю, врач не ошибся, Нина Ивановна, — сказала Лена. — Наверное, сломав ногу, ребенок плакал. Вас это не насторожило?
— Он все время плачет, на то он и ребенок, — отрезала Нинка. Злобная судьица выводила ее из себя. — Он говорить не умеет, сказать, где болит, не может, как я узнаю, что у него там сломано?
Она посмотрела на судьицу победительницей: что, мол, съела?
Судьица кивнула:
— Допустим, о переломе вы ничего не знали. А обо всем остальном? Вы должны были заметить ожог, ссадины…
Ожог Нинка заметила, да. Димка опрокинул себе на руку заварочный чайник с кипятком и так завывал, что трудно было не заметить.
— И что вы предприняли? — не унималась судьица. — Вы обратились к врачу? Оказали ребенку помощь?
— Оказала, — ответила Нинка.
Тут ее упрекнуть было не в чем. Она действительно намазала Димке руку ихтиолкой и завязала марлей, чтобы он не расчесывал. А что врач в детской поликлинике принимает в рабочее время, и, чтобы к нему пойти, ей надо с работы отпрашиваться, — так в этом она не виновата. Да и вообще: ожог — не такая вещь, чтобы из-за этого по врачам ходить. Нинка, вон, в детстве, опрокинула на себя тарелку супа горячего, весь живот облила, потом два месяца бинтовали. И что? Никто ее к врачу не водил. Тоже намазали ихтиолкой. Да еще мать по заднице надавала, чтобы неповадно было. И ничего, жива же?
— Нина Ивановна, скажите, вы наказываете своего ребенка? Бьете его?
— Бью? Нет. Сроду не била. Если вы насчет синяков — так это он сам. Ребенок — он и есть ребенок. Там упал, тут ударился…
Судьица покачала головой. Нинка так и не поняла, убедила она ее или нет. Судьица велела ей сесть, и Нинка прошла на свое место, по дороге стрельнув глазами на пристава. Какой все же симпатичный парень, ну прям очень симпатичный… Жаль, что он на нее ноль внимания…
— Прошу всех встать! Суд удаляется для вынесения решения!
Лена ударила молоточком по столу.
Она поднялась с места, вышла. Пристав прикрыл за ней дверь.
Дима не присутствовал на заседании. Помощнику
не полагается. Но он знал, что дело непростое, и думал, что, наверное, Елене Владимировне будет очень и очень нелегко выносить решение по этому делу.Необходимость принимать решения, от которых зависит чужая жизнь, всегда пугала Диму. В свое время, именно чтобы избежать этого, он пошел на юридический, а не в медицинский институт, по стопам отца.
Димин отец — известный хирург, причем не просто хирург, а со специализацией «медицина катастроф». Единоличные решения, от которых в самом буквальном смысле зависит жизнь человеческая, он принимает каждый божий день, иногда — несколько раз на дню. Он принимает решение (быстро, часто — мгновенно, в медицине катастроф нет времени на долгие раздумья), действует в соответствии с ним, оперирует больного, и тот либо выживает, либо нет. Решения отца всегда были не просто правильными — единственно возможными. Однажды, один раз за тридцать лет работы, отец принял верное решение слишком поздно. Опоздал на несколько минут. И всю жизнь помнил, как тогда его нерешительность стоила человеку жизни. Не мог себе позволить забыть, должен был помнить. Чтобы не повторить ту ошибку.
Свою единственную ошибку отец носил с собой, как горбун свой горб, и иногда Дима видел, как ему тяжело жить с этим горбом. Но отец — он сильный, рассудочный, трезвый, да иначе в его профессии и нельзя. Ему этот горб хребта не сломал. А Дима пошел в мать-актрису: низкий болевой порог, тонкая кожа. Если из-за него пострадает живой человек, он этого просто не переживет, сломается. Потому и выбрал не медицинский, а юридический.
Дима собирался стать адвокатом, и это его в высшей степени устраивало. Помогать, но не вершить судьбы. Не хирургия — гомеопатия. Ты помогаешь человеку по мере сил, но режет по живому, принимает окончательное решение все равно судья.
Специализацию Дима выбрал самую что ни на есть мирную: семейное право. Ему нравилось зубрить статьи кодекса, нравилось разбирать юридические коллизии на семинарах. Дима вспомнил одно из таких виртуальных дел.
Гражданку Н. вызывают повесткой в суд. Органы опеки подали на нее иск о взыскании алиментов на содержание ребенка в детском учреждении.
У гражданки Н. есть двое детей, но ни один из них ни в каком учреждении не содержится, оба живут дома, с родителями.
Однако в исковом заявлении фигурирует некий третий ребенок, которого, судя по документам, Н. родила три месяца назад в одном из роддомов города. В карте записано, что из роддома она сбежала, бросив ребенка.
Органы опеки требуют, чтобы Н. написала отказ от ребенка и выплачивала алименты на его содержание либо забрала младенца домой.
Ответчица Н., ее муж, родственники и знакомые утверждают, что в указанные сроки гражданка Н. находилась по месту жительства, ходила на работу и не была беременна.
В итоге удалось установить, что оставленный в роддоме ребенок — сын дальней родственницы Н. Родственница не имеет московской прописки, ведет аморальный образ жизни, в роддом попала по «Скорой», без документов, данные записали с ее слов. Не желая сообщать свое имя и фамилию, а также адрес постоянного места жительства (Украина), родственница продиктовала медикам данные Н., на имя которой и записали новорожденного.
Опека подает иск к Н. Та иск не признает, хочет подать в суд на свою родственницу. По какой статье подавать иск? Выиграет ли опека дело или иск будет отклонен? Как решить вопрос со статусом ребенка?
Они тогда все группой обсуждали это дело, предлагали варианты, перекрикивая друг друга. Н. должна подать на родственницу за клевету! Нет, не годится. За «предоставление заведомо ложных сведений»?! Тоже нет. Сделать экспертизу ДНК! У нее нет денег на экспертизу. Это дорогое удовольствие. В итоге, помнится, несчастного виртуального младенца оставили в доме малютки, потому что никто не написал от него отказ, а гражданку Н. обязали выплачивать алименты — 25 процентов от зарплаты ежемесячно, поскольку экспертизу она провести не смогла. А следовательно, не смогла и доказать свою невиновность. Потом они всей группой считали, что было бы для Н. выгоднее — уплатить четыре тысячи долларов за экспертизу или отстегивать часть своей зарплаты в течение восемнадцати лет. Все это было весело и замечательно интересно, не хуже воскресной партии в шахматы с отцом.