Я так хочу!
Шрифт:
Лара с неодобрением посмотрела на нее.
– А как же твоя диета?
– Я отказалась от нее еще в Лос-Анджелесе. Кому нужно такое мучительство?
– Когда мы вернемся домой, я запишу тебя в клуб здоровья, – сказала Лара. – Все расходы я беру на себя.
– Лучше купите мне «Порте».
– Не смешно, – рассмеялась Лара. – Зачем тебе «Порше»?
Чтобы ездить за продуктами?
Они еще немного поболтали, потом Лара решительно поднялась:
– Ну хорошо, оставайся, а я все-таки пойду пройдусь, пока не стемнело. Разбуди меня завтра в половине шестого.
– Будет сделано, – ответила Кэсси.
На берегу было ветрено и пустынно. Сбросив сандалии, Лара медленно шла вдоль
Но не гудящие от усталости ноги заботили ее сейчас. Лара думала о книге Никки и о Ребекке – жертве скотского насилия, которая сама отомстила своим обидчикам. Ларе хотелось сыграть эту роль. Роль была не из легких, а жизнь, считала Лара, чаще бывает сложной. Разумеется, роль в малобюджетном фильме вряд ли бы добавила ей известности, но Лара уже знала, что если сценарий будет хорошим, то она, скорее всего, возьмется за эту роль. Успех – огромный успех среди зрителей и критики – у нее уже был, так почему бы ей не рискнуть? Роль Ребекки могла бы стать для нее самой серьезной проверкой, так как потребовала бы всего ее мастерства актрисы. И, кто знает, может быть, так ей удастся победить свое прошлое?..
Да, у Лары Айвори – прекрасной, всеми вожделаемой кинозвезды, – было прошлое, которое она тщательно скрывала. Если бы люди знали… Если бы они только знали!..
Глава 8
Никки не была в Лос-Анджелесе почти три месяца, и у нее накопилась тысяча всяких неотложных дел. Плюс ко всему к ней должна была приехать ее пятнадцатилетняя дочь Саммер, поэтому сейчас главной заботой Никки было привести в порядок их летний дом в Малибу и подготовиться к встрече. Саммер хоть и жила с отцом в Чикаго, но уже несколько раз приезжала к матери в Калифорнию на каникулы.
Вспоминая свою прошлую жизнь, Никки часто удивлялась, как она умудрилась вляпаться в такое дерьмо! Но ведь совсем недавно она была респектабельной миссис Уэстон, связанной по рукам и ногам браком с человеком, которого она разлюбила и который разлюбил ее. А все потому, что она залетела в шестнадцать лет, связавшись с мужчиной, который был намного старше нее. Когда-то это увлечение казалось ей весьма романтичным, но сейчас Никки не могла без сожаления вспоминать, какой же круглой дурой она была.
Шелдон Уэстон поступил как полагается джентльмену и женился на ней. Впрочем, в какой-то степени это был вынужденный шаг: ему тогда было уже тридцать восемь и он был известным и даже модным психоаналитиком. Он не мог рисковать своей безупречной репутацией. Сказали свое слово и родители Никки, которые настояли на свадьбе. В том, что случилось, была, как они считали, и их вина: в доме никогда не говорили о сексе, поэтому Никки и решила выяснить этот вопрос самостоятельно.
И выяснила. Выходить в шестнадцать лет замуж она не хотела, даже несмотря на свою беременность, однако родители и Шелдон не оставили ей никакого выбора. Будь она постарше, все могло бы повернуться и по другому, но Никки тогда мало что знала о жизни.
Первым, что узнала Никки, было то, что семейная жизнь ничем не напоминает романтичные свидания и прогулки под луной. С первых же дней супружества Шелдон проявил себя чрезвычайно властным человеком. Он не терпел никаких возражений, чем напоминал Никки родного отца. Шелдон требовал от нее исполнения всех своих желаний и капризов, и, хотя в первое время Никки честно пыталась разыгрывать из себя покорную маленькую женушку, эта роль довольно быстро ей надоела. А рождение дочери только усугубило положение.
Никки было всего семнадцать лет, она рвалась к веселому, беззаботному
времяпрепровождению, к вечеринкам, танцам и прочему, но вместо этого ей приходилось сидеть дома, ожидая возвращения мужа.Прошло, однако, полных два года, прежде чем Никки начала догадываться, что Шелдон ей изменяет. В его кабинет приходило очень много красивых и богатых женщин, которые ложились на его кожаную кушетку и начинали рассказывать о своей бессоннице, мигренях, одиночестве. И Никки подозревала, что огромный успех Шелдона как психоаналитика объяснялся вовсе не его профессиональным достоинством и не тем вниманием, с которым он выслушивал своих пациенток. Методика утешения была несколько иной и включала в себя определенного свойства телодвижения, которые обычно именовались сексуальной гимнастикой.
Но поймать его она не могла. Когда же это наконец случилось, у Никки почти не было улик, которые она могла бы предъявить суду. Шелдон был слишком опытен и хитер, чтобы допустить серьезный промах.
Развестись с Шелдоном оказалось очень непросто. Он не желал отпускать ее от себя – как подозревала Никки, из чисто собственнического инстинкта – и даже грозил, что если она уйдет, то никогда больше не увидит дочь.
Но у него ничего не вышло. Никки наняла очень опытного адвоката – женщину, которая сама недавно развелась и была зла на всю мужскую половину рода человеческого. За дело Никки она взялась с таким рвением и агрессивностью, что Шелдон спасовал, и суд решил, что опекать девочку должны в равной степени оба родителя.
Но тут в дело неожиданно вмешалась сама Саммер. К этому времени ей уже исполнилось восемь лет, поэтому, когда судья спросил, с кем бы она хотела жить – с мамой или с папой, – она пустилась в пространные рассуждения о том, как она ненавидит крошечную квартирку матери и обожает загородную усадьбу отца, где можно кататься на лошадях и держать кроликов. Никки знала, что все это правда, и скрепя сердце уступила. Учитывая мнение ребенка, суд постановил, что до достижения ею совершеннолетия девочка должна жить с отцом. За Никки оставалось право свиданий.
Как выяснилось впоследствии, с ее стороны это была серьезная ошибка. Саммер все больше сближалась с отцом, а к матери относилась как к сбрендившей старшей сестре.
Сначала это больно ранило Никки, однако с годами она научилась принимать подобное отношение спокойно. Руки у нее были развязаны, и она сосредоточилась на собственной карьере.
Начинала Никки как младший костюмер в захудалом чикагском театре, однако, благодаря трудолюбию и таланту, ей удалось стать художником по костюмам сначала на телевидении, а потом и в кино. Ее имя начинало звучать в кинематографических кругах все громче и громче, а Шелдону оставалось только скрипеть зубами от злости.
Знаменитый Ричард Барри, приехавший в Чикаго на натурные съемки своего очередного шедевра, затребовал Никки специальной телеграммой. Получив ее, Никки была польщена и заинтригована. Участие в фильме такого маститого режиссера обещало совершенно головокружительный взлет ее карьеры.
Никки ответила согласием, однако их первая встреча чуть было не разочаровала ее. Ричард, по своему обыкновению, сыпал приказами и распоряжениями, как будто она была никем. Никки так разозлилась, что, улучив момент, отвела его в сторону и выложила ему все, что думала. «Я знаю, что вы – большая шишка в Голливуде, – заявила она, – но только если вам нужна девчонка на побегушках, поищите кого-нибудь другого. Я вам не какая-нибудь десятая ассистентка, которая пришла к вам со школьной скамьи. У меня тоже есть имя и репутация, так что давайте договоримся: я не буду учить вас снимать кино, а вы не будете указывать мне, как я должна делать мою работу. О'кей?».