Я тебя нагадала
Шрифт:
Соня чувствовала безысходность. Сложно наблюдать, как родной человек угасает на глазах, и никто не в силах помочь.
Накануне вечером бабе Вере вроде бы полегчало. Она даже попросила Соню повыше поставить подушки и помочь ей сесть.
– Залежалась я совсем, – качала головой баба Вера. – Завтра встану. Вот увидишь, встану, блинчиков нам напеку с утра. Помнишь, как раньше?
Соня помнила. Были времена, когда бабушка баловала ее блинчиками да оладушками чуть ли не каждое утро. Даже когда здоровье бабы Веры стало быстро ухудшаться, и она уже с трудом ходила, она часто ставила стульчик
– Бабушка, давай я тебе голову помою? – предложила Соня и тут же одернула себя: – Хотя нет, прохладно дома, простудишься еще.
Потом баба Вера весь вечер вспоминала прошлое, рассказывала про свою молодость, про то, как за ней ухаживал дед Валентин, как умер через неделю после родов их первенец.
– Ты дитё-то береги, – баба Вера кинула красноречивый взгляд на Сонин пока еще плоский живот. – Мужики они что? Сегодня здесь, завтра там. А дитё – это твоя кровиночка. Себя в обиду не давай и детей своих тоже.
– Бабушка, да о чем ты, – смутившись, пробормотала Соня.
– О том, о том, моя милая. А давай-ка погадаем, – предложила баба Вера.
– Погадаем? – удивилась Соня.
– Да. Помнишь, как раньше? На кофейной гуще.
Как такое забыть? Баба Вера, считай, сызмальства приучала Соню к тайнам гадания. Той сначала нравилось, казалось игрой. Потом Соня повзрослела и стала считать, что гадание – это все неправда, так, баловство. Утверждала, что она не верит в предсказания и во всю эту сверхъестественную белиберду.
– А в этом нет ничего сверхъестественного, – возражала ей баба Вера. – Это, если хочешь, наука и умение мыслить аналитически.
Правда, не настаивала, чтобы Соня продолжала семейную традицию. Та и отошла, и даже отчасти забыла. Однако теперь, когда баба Вера предложила погадать, воспоминания, словно яркие картинки, предстали перед ней.
– Погадаем, а, Сонь? – откашлявшись, снова спросила бабушка.
– Бабуль, не надо бы тебе кофе, – возразила Соня.
– Я сама знаю, что надо, а что нет, – проворчала баба Вера. – Иди-ка свари в двух турках: себе и мне.
Соня послушалась. Пока она варила кофе, вспомнила, как она любила эти их с бабушкой кофейные посиделки в детстве. Тогда, маленькой девочкой, они ей представлялось загадочным таинством, и Соня, раскрыв рот, слушала бабушкины толкования. И почему она столько лет упрямилась и делала вид, что ей перестало быть интересно? Боялась нагадать себе плохую судьбу? Или, наоборот, боялась, что нагаданное не сбудется?
Сварив кофе, Соня разлила его по двум белым чашечкам и принесла в бабушкину комнату вместе с блюдцами. Пили медленно, смакуя каждый глоток. Ни сахар, ни корицу, ни молоко не добавляли – нельзя.
– Для гадания подойдет только чистый кофе, – учила баба Вера. – Горький, ароматный, обволакивающий. Пить нужно не спеша, обдумывая вопрос, на который хочешь ответ получить.
Допив, бабушка повертела кофейную гущу на дне чашки, а потом накрыла ее блюдцем и резко перевернула. Рука бабы Веры дрогнула – ей не хватало сил даже на такое простое действие.
Соня сделала то же самое. И ее руки тоже дрожали, а сердце сжималось в предчувствии неизбежного.
Затем они поставили обе чашки и блюдца на маленький
столик, который Соня купила специально, чтобы кормить бабушку в постели, и стали всматриваться в образовавшиеся из кофейной гущи узоры.– Вот, видишь эти зигзаги? – тихонько приговаривала бабушка. – Дорога, значит, ждет меня дальняя. Поеду куда-то, – засмеялась баба Вера, а у Сони защемило сердце.
– А у меня что? – Соня взглянула на свою чашку.
– А у тебя вижу букву «Б». Это хорошо, – улыбнулась баба Вера. – Она означает: что бы ни случилось в жизни, какие бы преграды ни встали на твоем пути, ты все преодолеешь. А еще вот тут, смотри, видишь?
– Похоже на цветок, – кивнула Соня. – Роза?
– А мне кажется, хризантема. Цветы – это к любви…
Они заговорились допоздна. Баба Вера много вспоминала прошлое, свою молодость и деда Валю.
За окном уже стемнело, и баба Вера уснула. Соня еще долго сидела возле нее, тревожно вглядываясь в испещренное морщинами лицо бабушки. В полумраке ей казалось, что морщины эти вдруг разгладились и бабушка будто скинула десяток-другой лет.
Соня поднялась, поправила подушки, убрав лишние, чтобы бабе Вере удобнее спалось, и ушла в большую комнату, которая служила ей спальней.
А утром бабы Веры уже не было. Заливаясь тихими слезами, Соня позвонила в скорую и в полицию, а потом набрала номер телефона Вадима.
– Соня? – спросонья голос его звучал хрипло.
– Баба Вера умерла, Вадим! – и зарыдала в голос.
– Господи, милая моя, ну что ты, не плачь, не плачь! Я сейчас же приеду.
И приехал. Через несколько часов Вадим уже был у Сони. Он все взял в свои руки, помог с организацией похорон, отпевания, поминок. Соне не пришлось ничего делать самой, да и сил у нее на это не было. От горя она не знала, куда звонить, куда бежать, какие бумажки заполнять.
Уже после поминок, на которых присутствовали немногочисленные родственники и друзья, Соня, оставшись наедине с Вадимом, сказала:
– Вадим, я беременна.
Он удивленно посмотрел на нее, нахмурился и спросил:
– Ты уверена?
– Уверена, – кивнула она, всматриваясь в такое родное, но почему-то теперь такое далекое лицо Вадима. Она не могла понять, что означало это озабоченное и несколько отстраненное выражение на его лице.
– Как это все не вовремя. – Вадим запустил пальцы в волосы и поморщился.
Соня отвела глаза и долго молчала. Молчал и Вадим. Наконец он нарушил тишину:
– Ты уверена, что это… – Соня вскинула на него шокированные глаза, и он не закончил фразы.
– Это твой ребенок. – Она встала, скрестив руки на груди. – Я не навязываюсь, просто хотела, чтобы ты знал, а там сам думай.
Она развернулась и пошла на кухню, где начала бездумно переставлять предметы на столе: турку, кофейные чашки, ножи…
Вадим подошел бесшумно, взял ее за плечи и прижал к себе, выдохнув в макушку:
– Ну что ты, что ты? Я же не какой-нибудь козел, я же не отказываюсь. Просто думал, что сначала построю карьеру, открою свою фирму, а уж потом заведу семью. Но раз так получилось, то мы поженимся. Немедленно поженимся. Радости Соня не испытала, лишь облегчение, что ей не придется оставаться одной.