Я тебя не хочу
Шрифт:
— А некоторые не немного…
— Это точно.
Мы с Ксюшкой легли вдвоём на её узенькую кровать, обнялись… и мне вдруг захотелось услышать, как она поёт.
Удивительное дело — голос у подруги замечательный, и слух тоже, но петь она не очень любит. Точнее, любит, но не публично.
Другое дело, что я — не совсем уж «публика».
— Ксюш. А спой, пожалуйста, — попросила я, поворачиваясь к ней лицом. Подруга фыркнула.
— Колыбельную?
— Ну… можно и колыбельную. Я просто люблю слушать, как ты поёшь. Меня это успокаивает.
— Инну Васильевну тоже, —
Она прокашлялась и начала петь.
Столько дней у окна сидела,
Столько лет мучилась, ждала.
Я жила и не замечала,
Как была слепа.
Я нахмурилась. Это что за песня?..
Рядом с ним звёзды так сияют,
Рядом с ним спала пелена.
Как во сне, открылось мне,
Что здесь моя судьба.
Ну… Ксюшка! Есть у них с Лебедевым всё-таки что-то общее. Наверное, поэтому я их и люблю…
Столько дней плыл я, как в тумане,
Столько лет грезил наяву.
Как я жил, сам не замечая,
Что во тьме тону?
— Это откуда? — спросила я подругу, когда она закончила петь.
— Из мультика диснеевского про Рапунцель. Красивая песня, правда? — Ксюшка тихонько захихикала, и я фыркнула.
— Угу. Красивая. — Помолчала немного, а потом поинтересовалась: — И когда ты заметила? Ну… что я Сашку люблю.
— Я уже не помню, Стась. Но это точно случилось гораздо раньше, чем ты сама это заметила. Я всё поняла ещё в институте. Дружила с вами обоими, смотрела и диву давалась.
— Почему?
— Потому что вы всё это время были в плену стереотипа, возникшего в ваших головах ещё на первом курсе. Самообман — великая вещь, Стась. И так же, как моя мама убеждала себя в том, что ей не люб мой папа, вы с Лебедевым настроили свой мысленный телеканал на передачу «дружба» и смотрели только её, упрямо не замечая очевидного.
«Мысленный телеканал»… Я фыркнула.
— А очевидное — это что?
— И ты ещё спрашиваешь? Да не у всякой семейной пары такие отношения, как у вас с Сашкой. Он очень уважал тебя и относился с большим трепетом, и ты тоже не давала его в обиду. В вашем общении я всегда видела гармонию. И искреннее, чистое чувство, на которое способны немногие люди.
И я рада, что Сашка предложил тебе этот так называемый фиктивный брак. Наконец-то вы взглянули друг на друга под иным углом.
— Ну я-то, может, и взглянула, — пробурчала я недовольно. — А вот Лебедев…
Ксюшка засмеялась.
— Ох, Стась. Давай спать? Завтра сама поговоришь с Сашкой, предъявишь ему претензии, пусть объясняет. А сейчас — спать!
Мне ничего не оставалось, как согласиться.
Но неужели Ксюша права и Лебедев… тоже?..
Так хочется в это поверить. И страшно. Вдруг ошибусь?
Подруга задышала глубже — уснула. Я погладила её по мягким кудрявым волосам, вдруг подумав о том мужчине, который бросил её маму и которому оказалась не нужна сама Ксюшка.
Дурак он был. Вот она, рядом со мной — красивая, умная и совершенно замечательная. Будь она моей дочерью, я бы гордилась.
— Стась… спи давай. Хватит на меня пялиться, — пробурчала Ксюшка сонным голосом, и я улыбнулась.
— Извини, — ответила
ей и закрыла глаза.Значит, ещё в институте…
Удивительно, насколько взгляд на ситуацию со стороны может отличаться от твоего собственного взгляда. Я ничего такого не помню. Я никогда не рассматривала Лебедева с романтической точки зрения, да и он меня вроде бы тоже. «Мысленный телеканал»…
Был ли это самообман? Если порыться в глубине своего подсознания… и честно признаться… Я даже думать боялась о чём-либо другом, кроме дружбы. Нам с Сашкой было так хорошо вместе, совершенно не хотелось этого лишаться ради каких-то мифических отношений. И я давила в себе любую возникающую мысль, хоть чем-то похожую на романтическую. Табу. Нельзя.
И вот, когда Лебедев начал вести себя иначе, ухаживать за мной, как за настоящей невестой, целовать и вообще соблазнять — старательно сдерживаемые чувства прорвались, а потом созрели, как фрукт, долго наполнявшийся солнцем.
И чего толку гадать о том, что могло бы быть раньше, ещё в институте, и могло ли быть вообще. Я этого уже никогда не узнаю.
Интересно, а сам Сашка… что чувствует он? Просто хочет меня до ужаса, и плевать на все мои доводы против этого? Или он тоже, как я, оказался смыт лавиной нахлынувших на него чувств, которые все эти годы прятал от окружающих, в том числе и от себя?
Страшно надеяться на то, что это может быть правдой…
***
— Привет. Не спишь?
— Уснёшь тут. Ну что, будешь меня убивать?
— Не буду. Приезжай к семи утра, Саш. Только…
Молчание.
— Что — только?
— Хватит вам с ней уже глупости всякие друг другу говорить. Ты мне сказал, что любишь, и ей скажи.
— Ксюш… Зачем это Стаське? Она ведь Волгина любит. Она мне это сегодня сама сказала.
— Сейчас полвторого ночи, так что уже вчера. И вообще… Покусаю, если не скажешь. Давай, не трусь.
— Я не трушу.
— Ну конечно.
— Правда! Скажу. А потом буду собирать себя по осколкам.
— Тебе полезно, — съязвила Ксюша и положила трубку.
Эх. Два дурака. И что бы они без неё делали?..
***
Проснулась я от ласковых прикосновений к волосам. Кто-то сидел сзади и нежно перебирал пряди. И я сразу поняла, что это вряд ли Ксюшка…
Повернулась на другой бок и, нахмурившись, уставилась на Лебедева, который сидел рядом со мной на постели с очень виноватым видом.
— Сколько времени? — спросила я хриплым со сна голосом.
— Семь, Стась. Ксюша там завтрак готовит, сказала, что у нас есть полчаса на откровенный разговор.
— Думаешь, управимся? — протянула я иронично, и Сашка хмыкнул, но как-то невесело.
— Постараемся. Можно, я начну? А ты потом мне выскажешь всё, что обо мне думаешь.
— А в глаз дать разрешишь?
— Разрешу, — Лебедев всё-таки чуть улыбнулся. — Я тебе всё разрешу, Стась…
— Тогда говори.
Я села на постели, завернувшись в одеяло. Где-то за стенкой чем-то гремела Ксюшка, и я со всей очевидностью поняла: наверняка это она и сказала Лебедеву, где я, и разрешила приехать утром. Интриганы…