Я тебя не отпускал
Шрифт:
— Не надо! — вскрикивает, закрывая голову руками.
— Ну или не в лицо, — подкидывает Макс. — В колено, Демон, стреляй. Для прокачки риторики.
Прижимая к ней ствол достаю из кармана звонящий телефон.
— Ну-ка тихо всё, — рявкаю я.
Злата!
— Доброе утро, моя хорошая… — недобро смотрю в глаза Тате, отвечая ласково жене по телефону.
Мне нелегко это — быть таким. Тёплым. Я таким никогда не был. Но, если бы был, мы были бы ближе. И многого бы не произошло. С самого начала она могла бы почувствовать, как дорога мне. И брак с
— Дэм, ты где? — сонно.
— По делам пришлось отлучиться.
— В пять утра? — растерянно.
— Я приеду, всё объясню, родная.
Вжимаю ствол сильнее в татуировку на щеке, пытливо прищуриваясь.
— Камин отключился… холодно без тебя… — добавляет Злата, смущаясь.
Моя девочка!..
— На чёрном пульте температуру увеличь и поспи ещё, ладно? Скоро приеду, погрею.
— Ладно.
— Что-нибудь привезти?
— Возвращайся скорее сам.
Сердце омывает тёплой волной. Мне хочется улыбаться. И домой хочется очень.
Но у меня ещё одна сука не построена! Скидываю вызов. Ваха с Максом переглядываются, поджимая губы и пряча улыбки. Вахтанг не выдерживает.
— Нежнятина от Демона! — фыркает от смеха.
Дурень! Закатываю глаза, стреляя в него строгим взглядом. Мы же как бы человека прессуем. Ну как «человека»…
— Ну так что, — смотрю в испуганные растерянные глаза Таты, — полезная ты или мёртвая?
— Дэм, смотри, щёлочь, — вытаскивает Ваха два бутыля из большой ванны. — Даже труп вывозить не придётся.
— Окей!!! — взвизгивает она. — Отморы! Но это не я…
— Конечно же не ты, — скептически качаю головой. — Слушаю.
— Родион велел воткнуть в капельницу убойную дозу антикоагулянта. Который отцу и так ставили!
— Родион велел? — дергаю бровью. — Да он слова «антикоагулянт» не знает, Тата. Но мысль твоя ясна.
— Да, господи! Он всё равно умирал, мучаясь от боли! Это просто эвтаназия!
— Макс, — убираю в кобуру ствол. — Вези эту суку к ментам, дай им денег, пусть надёжно закрепят её за распространение героина. И передадут какому-нибудь жесткому прокурору.
— Ты что?… — испуганно. — Это же от восьми!
— От двенадцати, вроде? — переглядывается охрана.
— Убийца должен сидеть в тюрьме, Тата, — назидательно отвечаю я.
— Ну это же Родион! Причём здесь я?!
— А… Ну ты его там дождись обязательно. Сразу в петлю не лезь.
Отсидится, может с торчилова слезет, человеком станет. А так все равно год-два и до свидания. Или передоз, или спид, или кто-нибудь в лицо выстрелит, не такой добрый как я. Считай, спас твою невесту, братец! Не хуже, чем ты мою тогда спас!
Идём с Вахой вверх по лестнице.
— Во сколько у нас акционерное?
— В десять.
— Перенеси на час дня.
Мне жену согреть надо, ей без меня холодно.
Возвращаюсь домой, тихо ложусь в кровать.
— Замёрз… — обнимает она.
Сползаю чуть ниже, вжимаясь
лицом в грудь. Дышу тёплым сладким запахом. Он возвращает мне чувство надёжности и почвы под ногами.— Что случилось?
— Отца больше нет.
Сжимает крепко, целуя в висок. Ничего не говорит. Только гладит по волосам. И это очень правильно. Мне слова сейчас не нужны. Мне нужна близость.
— Я хочу, чтобы ты его простила. Он был жесток иногда. Но плохим человеком не был. Просто он никогда никого не чувствовал, наверное. Не умел.
— Не будь таким.
— Не буду. Ты только никогда не оставляй меня, — отключаясь шепчу я.
— И ты меня…
Глава 26. Моя сила
Утро начинается очень поздно и с громкого урчания Арса. Тыкаясь холодной мордой в мою обнажённую грудь, ведёт шершавым языком по коже рядом с соском, слизывая молоко. Вскрикиваю!
— Ах, ты наглец… — сонно ругается Демон, сжимая его за шкирку. — Это моя кошка.
Арс угрожающе шипит и низко ворчит. Дэм успевает рывком завернуть его в толстое одеяло, прежде чем тот кидается в атаку.
— Так тебе… — зажимает его, и снова закрывает глаза.
Чешу Арсу морду.
— Я тебя тоже люблю, — уверяю его я.
Вытаскиваю из плена. И быстренько приняв душ, увожу кормить…
В доме уже — жизнь полным ходом. И мне немного стыдно за то, что я скинула Варю на чужие плечи.
Кормлю её в детской грудью. Няня кормит Марка из бутылочки молоком. Сам он не умеет ещё. Я бы и его покормила грудью. Но мне кажется, Наталью это доведёт до бешенства, а мне бы не хотелось конфликтов. Она теперь вдова. Это очень грустно.
Варя сбегает с моих коленей, заметив что-то интересное среди многочисленных игрушек.
Иду собираться, замечая, что Дэм заходит в комнату к Нине Андриановна. Наверное, сообщить про смерть Альберта Марковича. Жутко это — пережить своего ребёнка.
У нас принято поминать в день смерти. Как здесь — не знаю… Пусть бабушка сама распорядится.
Перебираю свои немногочисленные вещи в шкафу, в поисках того, что может подойти для собрания акционеров. Пожалуй, только молочный брючный костюм. Туда с трудом, но втискивается моя грудь. Вырез низкий. Если под пиджак надеть что-то чёрное, то будет хорошо.
Я волнуюсь… Не знаю, что говорить, как вести себя, что будут за люди.
Отыскиваю чёрный бадлон, который как водолазка закрывает горло. Ну вот… Хоть какой-то намёк на деловой стиль. Ну и траур всё-таки, а я в светлом.
Губы крашу тёмным, чтобы не выглядеть совсем уж девчонкой. Челка отросла и лезет в глаза. Пытаюсь сообразить что-нибудь построже с причёской. В итоге воском укладываю её наискосок, собираю волосы в хвост.
Необычно! Жестковато. Но — вполне себе.
— Ты готова, мы торо… — заглядывает Дэм, спотыкаясь на полуслове, — …пимся. Ого!
— Плохо? — разворачиваюсь на каблуках.
— Вау… Одна поправочка. Сотри помаду.
— Почему? Мне не идёт?
— Не идёт — мне, — прищуривается.