Я тебя прощаю

Через несколько минут после того, как Пеппин позвонил в полицию, обиталище Лукаса превратилось отчасти в сумасшедший дом, отчасти — в зону военных действий. Подъездную аллею запрудили машины из полиции и «Скорой помощи» с вращающимися разноцветными «мигалками», а мальчики в восторге бросались от одного полицейского к другому, рассказывая о приключениях этого вечера.

Чандра, Лукас, двое телохранителей и Хэл лежали на носилках — вскоре их должны были отправить на разных машинах. Мальчики с помощью Лукаса и Чандры пытались объяснить, что произошло.

Прилив страха охватывал Чандру каждый раз, когда Лукас приближался к ней и снова пытался заверить, что любит ее. Она умоляла полицейских убрать его подальше.

— Нет, — настойчиво повторяла она, заставляя себя игнорировать молчаливую агонию в глазах Лукаса, — я не желаю тебя слушать, — и, обращаясь к людям в мундирах, восклицала: — Почему вы мне не верите? Говорю вам: он с ними заодно!

Глава двенадцатая

Офис Лукаса занимал два верхних этажа здания в деловой части города, откуда открывался самый живописный во всем городе вид — на сверкающий залив. Несмотря на гнетущую жару, в офисе стояла приятная прохлада альпийского летнего дня.

Обычно в офисе было тихо, как в подвале банка или в святилище. В этих мраморных стенах секретари, юристы и их клиенты переговаривались одинаково приглушенными, почтительными голосами, словно на похоронах.

Но не сегодня.

Эхо возбужденных мальчишеских голосов, отдающееся от алюминиевых стенок лифта, послышалось еще до того, как хромированные двери распахнулись, и сыновья Бродерика ворвались в огромную приемную словно пара извергающихся вулканов, нацелившись прямиком на кабинет Лукаса.

Само собой, секретарь Лукаса, зная, что в последнее время тот вечно пребывает в раздражении, попыталась удержать юных сорванцов.

— Вам сюда нельзя! — заявила она непререкаемым тоном, к которому мудро прислушалось бы большинство посетителей. — Он занят с…

Мальчики пронеслись мимо нее и пинком распахнули дверь. Лукас вскинул голову. Он, конечно, сразу же услышал вопли сыновей. Лицо у него было осунувшееся и изможденное. Он до сих пор ощущал слабость, не вполне оправившись от пулевого ранения.

Его серебристые глаза взрывоопасно сузились.

— Папа! — Пеппин, как флагом, размахивал измятым листком бумаги. — Чандра наконец-то написала нам! Она приглашает нас в Мексику!

— Очень мило, — равнодушно и холодно отозвался Лукас. — Рад за вас. Меня она не удостоила такой чести.

— Нечего тебе дуться и упрямиться из-за того, что она вернула пару твоих писем!

— Это я дуюсь? Я упрямлюсь? Да она вернула все мои письма нераспечатанными! И все цветы! Она не подходит к телефону! Она распорядилась, чтобы меня остановили на границе и арестовали… Мне пришлось провести целую ночь в тюрьме, с шайкой пьянчуг! Вы помните это? Или уже забыли? Какой-то тип меня ударил, и у меня вновь открылось кровотечение!

Ни одной женщине, даже Джоан, не удавалось заставить Лукаса настолько пасть духом. Почувствовать себя никому не нужным. Отвергнутым. Всеми покинутым.

— Так попытайся еще раз! Поезжай туда, помирись с ней и привези ее обратно. Мы тебе поможем, — пообещал Пеппин.

Громадное кожаное кресло повернулось на ножке. Из его глубин раздался неожиданный взрыв мужского смеха. Мальчики чуть не подпрыгнули от неожиданности.

— Чандра велела посадить тебя в тюрьму? Какого же черта ты не сказал мне об этом?

Оказалось, что в огромном кожаном кресле перед столом их отца сидит мужчина грозного и властного вида с угольно-черными блестящими волосами.

— Пусть это останется между нами. Мне нечего гордиться той ночью, — проворчал Лукас. — Для моих партнеров она может стать последней каплей.

— Привет, ребята, — произнес мужчина, оглядев мальчиков, проглотивших язык, застывших по стойке «смирно».

— Это мистер Рейф Стил, — раздраженно представил своего гостя Лукас.

Пеппин издал боевой клич. Монтегю благоговейно прошептал:

— Друг Чандры! Телохранитель! Вы и вправду знали рок-певца Джо-Джо и его группу?

Рейф кивнул и сверкнул дружеской улыбкой.

— Я был личным телохранителем Джо-Джо, пока не поумнел. Он болван. Но, похоже… вам тоже случилось быть телохранителями Чандры. Я — ваш должник.

— Мы любим ее. И хотим, чтобы она вернулась к нам, мистер Стил. Вы поможете нам?

— Забавно! Я только что говорил об этом с вашим отцом. Но он ничего не желает слушать, хотя я уверял его, что весь прошедший месяц Чандра тосковала о вас, всех троих.

Мальчики подступили ближе, перестав опасаться рослого, сурового незнакомца, сидящего за столом их отца.

— Папа, пусть мистер Стил что-нибудь сделает. И как можно скорее, пока мы не потеряли ее навсегда.

— Нет, и хватит об этом! Считайте, что ее не существует. Она нас бросила. — Он помедлил. — Послушайте, мне это нравится не больше, чем вам, но Чандра так решила. Я поступил с ней подло, и она меня ненавидит.

Но Рейф возразил:

— Ошибаешься. Она помирилась со своими родными — даже с Холли. И если она могла простить их и пойти на компромисс, то наверняка простит и тебя.

— Я же сказал: нет! — В низком голосе Лукаса прозвучала решимость стоять насмерть.

— А если я скажу, что она беременна? — Серые глаза Лукаса блеснули, словно в их глубине зажглись спички.

Увидев, как загорелись глаза, и побледнело лицо отца, мальчики с улыбкой переглянулись и хлопнули правыми ладонями.

Лукас стиснул губы, услышав эти нежелательные аплодисменты, но не выгнал ребят и не помешал Рейфу продолжать:

— Итак, слушайте, парни. У меня есть план.

Чандре так и не удалось найти достойную замену своему шоферу, покойному Мигелю Сантосу, и казалось, не было у нее больше потери. Какой-то желудочный вирус снизил ее энергию почти до нуля, а ей приходилось работать и за себя и за шофера.

Впрочем, это было даже к лучшему: она так уставала и так скверно себя чувствовала, что на горькие раздумья не оставалось сил.

Нет. Она не позволит себе вспоминать о них.

На миг перед глазами Чандры встало любимое смуглое лицо. Она вновь увидела его перепаленные болью глаза, когда они прощались в больнице. С повязкой на груди и правой рукой на перевязи он выглядел совершенно потерянным, брошенным.

Нет, думать о нем нельзя. Потому что агония этой потери и его предательства еще слишком свежа и пугает ее.