Я твой ужас и страх

— Я — настоящий правитель этого мира. Я — Страх! — развернулся вновь Бугимен, раскидывая руки.

— Страх… Да, есть такое. В этом гнилом мире только все на нем и держится, — поморщилась Валерия, вспоминая последний выпуск новостей, но вновь буравила взглядом Короля Кошмаров. — Только за мой счет обретаешь свою материальность? Что же тогда не правишь?

В это время мимо окна вновь протянулись сотни золотых нитей, напоминая, что в ком-то еще теплится свет. Хотелось верить, что достигли они и мальчика с третьего этажа, может, хоть во снах ему даровали утешение и желание как-то изменить свою жизнь в будущем, стать лучше тех, кто его воспитывал. Лишь в ее окно никто уже давно не протягивал эту нить.

«Даже добрые сны меня не видят, обходят стороной. Выходит, не такие уж сильные эти Хранители. Меня не видят, наверное, потому что в меня не верят. Когда в тебя не верят, ты становишься невидимкой», — пронеслись осколки мыслей. Валерия хватала ртом воздух, а Король Кошмаров все еще злился, черный песок бугрился и нарастал, окутывал его то пиками, то волнами. Кажется, он подумывал о том, чтобы атаковать.

Валерия же ежилась то ли от ужаса, который следовал за ней неизменным параличом тела, не касаясь души, то ли от сквозняка из приоткрытого окна.

Внезапно одна из длинных нитей, как чувствительный щуп космонавтов-исследователей просочилась, перевешиваясь через раму. Король Кошмаров стоял к нему спиной, просчитался, ослепленный своим былым величием.

«Берегись…» — только успела подумать Валерия, но вслух отчего-то не произнесла. Наверное, злилась на него или же не хватило времени, чтобы полет мыслей сложился в слова. Она лишь разомкнула пересохшие губы в коротком вздохе ужаса, когда золотое сияние разрубило оковы черного песка в ее комнате и хлестнуло, словно кнутом, Короля Кошмаров.

Черные Лошади рассыпались. Он сам споткнулся, зашипев от боли, отлетел в дальний угол комнаты, выставив щит какой-то мощной магии, который тут же распался. Но сияние исчезло, отступило.

— Почему не правлю… Вот поэтому… — выдохнул он, кривясь от боли. — Проклятье… Нет!

Тогда Валерия вновь увидела, как он делается полупрозрачным, растворяется. Вот так же исчезала она, каждый день… Невидимка, неидеальная кукла-марионетка, зависимая от одобрения других. Если в человека не верить, то он исчезает или превращается в чудовище.

Валерия непроизвольно бросилась к окну, захлопнула его, грозя кулаком:

— Уходи! Убирайся! Все твои добрые сны — обман! Все обман!

Она видела зависшего в воздухе кругленького человечка, того, который приносил людям добрые сны. Но как же Валерия его ненавидела!

В каждом добром сне она видела их счастливую семью, без ссор и недопонимания. Без этой треклятой плазмы во всю стену. Они смеялись и говорили о каких-то пустяках, они не цеплялись к мелочам, не устраивали ссоры из-за пустого. И ничто им не мешало радоваться.

Но каким же ужасом оборачивалась реальность, когда сон исчезал, когда вместо веселья и радости все угрюмо посматривали друг на друга за завтраком и плелись на работу, когда вечером не могли выбрать один фильм и от этого припоминали все обиды, всех родственников до седьмой воды на киселе, кто и кому испортил жизнь. А сны вновь показывали чудесную идеальную жизнь, не подсказывая, как ее построить, где в них тот червь, что отравляет сочные целебные плоды счастья. Поэтому однажды она прокляла добрые сны.

— Ты точно ненормальная… — выдохнул тем временем Король Кошмаров, держась за руку. Там от золотого песка разлезлась непроницаемая ткань, а на серой коже пузырился как будто химический ожог от плеча до запястья. Выглядело страшновато, пусть даже не красная, а черная кровь запеклась над обугленным мясом и пленкой.

Валерия едва подавила тошноту, когда пригляделась, лишь пробормотав по наитию:

— Полярная магия, значит.

Ей самой делалось невольно больно, руки покрывались пупырышками, она как будто чувствовала чужую боль. Вероятно, он заслужил, потому что поплатился как раз той рукой, которая душила ее. Похоже, Хранители уже вышли на его след, как и обещал Джек Фрост. Но просто смотрели, чем все это закончится. Они все-таки выполнили ее просьбу.

— Это только сейчас так стало, раньше… Раньше я его сумел поглотить в черном песке снов. Но он восстановился, — отвечал сдавленно Бугимен, все еще скрываясь в темноте дальнего от окна угла. Странно, вроде бы дух, а боль-то его терзала вполне человеческая.

— Правильно. Все, что сверх — опасно, сулит последствия. Ты сам виноват, — кратко кивнула Валерия, одновременно соображая, что ей делать. Может, оставить, как есть. Пусть мучается, пусть его терзает вечная боль. И душевная, и физическая. Впрочем, большим чудовищем его бы уже не сделали, а стать лучше — тоже монстрам не дано. Наверное. Что если и она какой-нибудь монстр, если в ней не осталось ни капли надежды? Только метроном дней, только воля серого города.

— Я хотел, чтобы меня видели, все, весь мир! — воскликнул Бугимен раненым зверем.

— И что же в итоге? — наступала Валерия, сознавая, что под прессом всего этого ужаса окончательно потеряла страх.

— Меня не видит никто, — он отрешенно уставился в потолок, лишь судорожно вздрагивая, когда проводил по ожогам, стремясь засыпать их черным песком. Но его не хватало, он весь иссяк, благодаря яркому сиянию. Побежденное зло обязано оставаться побежденным, иначе дрогнет мировой порядок. Жаль только, что мир раскачивали сами люди, и не стоило перекладывать ответственность на каких-то мрачных упырей.

— Ну… я-то вижу.

Валерия подошла вплотную, отчего Бугимен превратился в тень на стене и переместился в другой угол комнаты, но девушка последовала за ним.

— Да куда ты… — почти рассмеялась она. «Страх, сотканный из собственных страхов и недоверия», — поразилась Валерия. Стоило только скинуть оковы его иллюзий, как Король Кошмаров оказался сам бессилен. На этот раз он не попытался сбежать, только рвано вдыхал и выдыхал, мотая головой, явно, чтобы не заскулить, что было бы ниже его достоинства.

Валерия еще раз внимательно глянула на ожог, который покрывался обугленной корочкой, от него исходил запах паленой плоти, не древесины, а того самого противного, что витает в ожоговых отделениях. Как минимум, не хотелось терпеть такое в своей комнате. Валерия размышляла, что может и что должна сделать. Да ничего она не должна этому упырю!

Оставить его на заточение, пусть вечно терзается от световых ожогов. Но она еще не до конца разгадала его. Она нашла на короткое время свой смысл жизни, какое-то занятие, кроме слабого перебирания сумрачных дней календаря.