"Я у себя одна", или Веретено Василисы

Мужская же часть семьи тоже бывает поразительно "логична" в своих про­граммных высказываниях: дочке зачем-то следует стараться, "думать голо­вой" — но при этом оценки, раздаваемые направо и налево способностям и уму других женщин, ясно говорят другое. Отец, гордый академическими успехами дочки, может обронить: "Ну, с головой-то у нас все в порядке, в меня пошла". Это — комплимент, а уж что говорить о критике! Много ли вы знаете пап и дедушек, всерьез обсуждающих с "девчонками" устройство компаса, простые ремонтные работы, автомобильные дела, не говоря уж о политике, финансах или философии? Единицы. Исключения. Их дочерям и внучкам повезло. Я знаю одного папу, который заглянул в школьный учеб­ник истории для пятого класса, пришел в ужас и завел дома обыкновение два вечера в неделю рассказывать своей Лельке мировую историю "для больших", сложно и по-умному. Ему нравится так проводить свое свобод­ное время и быть отцом. Неизвестно, что будет с Лелькиными мозгами дальше, но шанс у них есть.

СУДЬБА ОТЛИЧНИЦЫ

Блестит в руках иголочка,

Стоит в окне зима...

Стареющая Золушка

Шьет туфельку сама.

Давид Самойлов

"Инструкции", получаемые девочками относительно интеллектуальных до­стижений, часто противоречивы: с одной стороны, надо учиться хорошо — с другой стороны, тебе это все равно не поможет, это не главное, это пона­рошку. Имея такой спутанный, противоречивый набор "предписаний", де­вочка оказывается в ситуации внутреннего конфликта: за что ее хвалят, что может вызвать недовольство? Часто бывает, что интересы и амбиции поддерживаются в "папиной дочке", пока она ребенок и подросток, а неиз­бежное превращение в молодую женщину ситуацию резко меняет: ее до­стижения перестают интересовать отца, могут вызывать иронические ком­ментарии, как будто ее взросление явилось тем разочарованием, простить которое отец не в силах . Как сказал мне на консультации один такой папа о своей способной девятнадцатилетней дочке: "Училась-училась, а все рав­но баба выросла".

Воспитание в традиционной женской роли с малых лет готовит к тому, что девочке следует соответствовать ожиданиям, "ладить". И если в окружаю­щей среде принято считать, что женщины не способны к абстрактному мышлению, вождению автомобиля, руководству людьми или зарабатыва­нию денег, то хорошо приспособленные к жизни в этой среде девочки дей­ствительно будут демонстрировать отсутствие таких способностей. "Быть хорошо приспособленной" к окружению означает "подтверждать его взгляд на мир", "не высовываться": тогда будет тебе и одобрение, и покро­вительство, и кукла Барби. Некоторая беспомощность, неумение прини­мать решения, склонность к зависимости содержат в себе "вторичную вы­году" — что-то вроде индульгенции, позволяющей не взрослеть, не разви­вать в полную меру свои способности. А поскольку ум нуждается в пище и упражнении, хорошие интеллектуальные данные законсервировать нельзя: они останавливаются в росте, растрачиваются на кроссворды, интриги, да мало ли на что...

Одна из возможностей, избранная миллионами женщин как меньшее зло, — утратить веру в себя, принять миф женской неполноценности и даже украсить его всяческими "бантиками". Вот маленький фрагмент од­ной тяжелой, "кровавой" работы, сделанной как-то в субботу в высшей сте­пени благополучной дамой Никой. И запрос-то у нее был такой очарова­тельно-пустяковый. О, эта покровительственная окраска, эта способность покрываться пятнышками-полосочками "под цвет обоев": раз ничего осо­бенного, серьезного я из себя не представляю, то и не происходит со мной ничего такого, о чем следовало бы задумываться. "Я вообще сюда пришла отвлечься, послушать, больше из любопытства. С чем работать? Ой, ну я не знаю, у меня никаких проблем нет. Ну вот разве что английский. Четвер­тый год занимаюсь с разными преподавателями, и на курсах, и частным об­разом — и все никак не заговорю. Муж считает, что я лингвистическая де­билка. Я только во сне вижу, как разговариваю".

Вот с этого мы и начали. Решили заглянуть в сон и попробовать выяснить, что он означает. Условными средствами — пара стульев вместо двери, наш "многофункциональный" коврик в роли великолепной итальянской крова­ти — обозначили пространство дома. Заодно вспомнилось, что сны с ино­странными языками почему-то появляются, когда мужа вечером нет дома, — а это бывает довольно часто. Итак, вечер, и Ника собирается укла­дываться — перед тем, как увидеть сон.

— Давайте, Ника, пройдемся по Вашему дому — где-то свет надо выключить, где-то вещи сложить — и услышим Ваши ленивые, сонные мысли перед тем, как лечь.

— У меня мыслей никаких давно не бывает. Так, бормотание.

— Ну и побормочите.

— Так, в кухне чисто, ужин на столе. Мой муж меня называет "про­фессором здорового питания": я все время стараюсь его кормить легкой, полезной едой. Мужчины — они же как дети: скажешь купить зеленые яблоки, купит красные. Все приходится делать самой. Но он, конечно, создал мне все условия, я могу заниматься абсолютно чем угодно. Любые покупки, поездки, все. Так прият­но чувствовать себя настоящей женщиной, о которой есть кому позаботиться. А то я бы сейчас даже работать не смогла — все так переменилось, я уже ничего не понимаю. Он мне говорит, что я персидская кошечка (хихикает) — они уютные такие, но глупо­ватые. Вот сейчас надену пижамку — и баиньки.

(Ника укладывается на импровизированное ложе, принимает позу, в которой обычно спит, и начинает вспоминать свой сон.)

— Я вижу себя со стороны и одета не так, как сейчас. Она моложе, она говорит на каком-то иностранном языке и будто что-то объяснить хочет. Я не хочу ее слушать и не понимаю этого язы­ка, но слушаю. Она говорит что-то неприятное, не хочу вдумы­ваться, не хочу понимать!

Сон продолжается в действии, его главное действующее лицо оказывается Никой-студенткой, которая действительно учила немецкий, и не без успе­хов, хотя иностранный язык и не был основной специальностью. В реаль­ности героиня не работает уже двенадцать лет, "посвятила себя семье и дому". Вялые попытки занять себя то изучением английского, то курсами аранжировки цветов заканчивались одинаково: "ничего не получалось" или возникал сильный страх — "я просто не могу туда идти". Молодая Ника из сновидения по этому поводу говорит вот что (разумеется, словами Ники-большой, при обмене ролями):

— Ты подавала надежды, у тебя неплохо шли даже сложные предме­ты. Где это все? Во что ты превратилась?

— Я просто забыла все то, что мне в жизни не понадобилось!

— Ты врешь. Я — это ты, мне-то хоть не ври. Ты испугалась. Ты по­зволила себя задолбать сначала матери, а потом мужу. Они тебе внушали, что ты ни на что не способна, что ты без них шагу сту­пить не можешь, квитанцию за свет заполнить или выучить, в ка­ком порядке замки дверные открываются. Что на работе тебя ис­пользуют, и зачем тебе это надо, лучше уж они сами будут тебя использовать. Ты поверила, потому что так было удобнее. Потому что ты боишься любых экзаменов, любых оценок. Если что-то не получается — значит, ты полная идиотка, "а что тебе говорили". Послушай, разве можно чему-то учиться и чтобы сразу все полу­чалось? Я-то была! Ты меня убиваешь каждый день, но я все рав­но была! Мне так нравилось знать, уметь, разбираться... Ты про­меняла меня на возможность ни за что не отвечать, оставаться глупенькой девочкой, о которой позаботятся другие.

Не будем сейчас следовать за всеми сложными поворотами этой работы: она продолжалась больше двух часов и включала в себя множество "боко­вых" тем, не менее важных и болезненных. А вот на что хотелось бы обра­тить внимание прямо сейчас: "Молодая Ника" совершенно внятно и откры­то формулирует идею "вторичной выгоды" ленивого, зависимого суще­ствования. И это означает, что пленочка защитной лжи самой себе — "я просто забыла все, что мне не понадобилось" — достаточно тонка и места­ми трещит, не укрывает с головой. Внутренний конфликт близок к осознаванию, иначе бы роль Молодой Ники не зазвучала вообще или осталась "говорящей на непонятном языке". На то, чтобы игнорировать, вытеснять образ себя самой, отличающийся от "персидской кошечки", уходит немало сил — не с этим ли связана прозвучавшая немного раньше жалоба героини на периоды апатии, когда она чувствует себя слабой и ко всему равнодуш­ной, "хоть с кровати не вставай"? Другое ключевое слово — "страх": страх оценки, неуспеха, любого риска.

Честно говоря — хоть и не хотелось бы "каркать", — сразу приходит в го­лову вот какой сценарий. Очень сильная, прямо-таки непреодолимая по­требность в безопасности любой ценой (для меня она выглядит прямым указанием на травму или дефицит безопасности в детстве) заставляет ис­кать "гарантированного", спокойного существования. Понятно, что его в природе не бывает, но выбор сделан и должен оправдываться. Мать герои­ни, советующаяся с мужем по каждому поводу — вплоть до того, обувать ли ей зимние сапоги, — это отчетливая ролевая модель: можно "устроить свою жизнь" так, чтобы уже ничего самой не решать. Что-то, однако, бес­покоит: была другая Ника, у нее были свои потребности и полностью за­быть ее не удается. "Выпустить" ее наружу нельзя по многим причинам — окружающим следует подыгрывать в роли "персидской кошечки, уютной и глуповатой", потому что иначе можно лишиться покровительственного от­ношения ("делай-что-хочешь-но-мурлыкай"); для себя самой память о не­реализованных способностях звучит укором, а нынешний образ жизни пе­рестает удовлетворять. Следовательно, самообман будет культивироваться, и во все возрастающих дозах. Почему невинные курсы "стайлинга и маки­яжа" вызывают такой страх? Ника на самом деле очень способная, у нее каждый раз "ничего не получается" именно потому, что каждый раз начи­нает получаться! И это — опасный момент, когда можно узнать или вспом­нить о себе слишком много, чего никак нельзя допустить. Муж готов — или пока готов — оплачивать любые "придури", поскольку через некото­рое время "опять ничего не получится" и Ника останется все той же трога­тельно-беспомощной дурочкой, лингвистической дебилкой, но профессо­ром здорового питания. В общем-то достаточно традиционный "танец" в традиционном раскладе "Добытчик и Куколка".

И не стоило бы влезать в эту устойчивую взаимовыгодную систему, где обо всем уже "договорено" (хоть и не словами), если бы не два обстоя­тельства. Первое — то, что Ника вызвалась работать, уже зная, что в на­шей работе мы сплошь и рядом обнаруживаем неразорвавшиеся мины, а риск о себе "что-нибудь узнать" весьма велик. Второе — сам сон и то, с какой легкостью он начал разворачиваться. Забегу вперед, в финал рабо­ты. Все два часа сон оставался в стороне, мы занимались другими вещами, и вот под самый конец Ника захотела еще раз встретиться с Молодой Ни­кой из своего сновидения и задать ей вопрос: "Зачем ты приходила, поче­му сейчас?". Ответ прозвучал жестко и без паузы: "Я скоро тебе понадоб­люсь. Ты уже чувствуешь, что в твоей жизни нет той надежности, ради которой ты стала овцой в пинетках. Открой глаза, пора". — "Я поняла. Спасибо. Я поняла". Без тени кокетства, "жантильничанья", никаких мур-мур-баиньки: взрослая женщина услышала серьезное предупреждение и серьезно его приняла. Вы, конечно, догадались. Я тоже. Главное, что дога­далась Ника. И последующее развитие событий — а Ника появлялась на группах время от времени в течение еще двух лет — показало, что своим умом она жить очень даже способна. Она считает, что мы успели — почти в последний момент — ухватиться за руку "ресурсной роли", в противном случае ожидавшие Нику новости наверняка загнали бы ее в слезливо-бес­помощное состояние, а то и в болезни. Не знаю, как было бы, но верю, что для обращения к своему внутреннему миру причины обычно бывают, и вполне веские.