Я убийца

Дмитрий Геннадьевич какое-то время сидел неподвижно, словно каменная статуя. Потом хмыкнул себе под нос, достал их кармана халата телефон и несколько раз постучал им по столу, о чем-то думая.

– Хорошо… Хорошо! Как скажешь! – он спрятал мобильник обратно, взял с полки перчатки и, натянув их на руки, удалился в соседнюю комнату.

Поднялся сильный ветер, когда Сергей вышел на свежий воздух. Стало как-то зябко и даже немного промозгло, хотя еще полчаса назад стояла тихая погода. Откашлявшись, он сплюнул в сторону, достал из пачки сигарету, засунул ее в рот, на мгновение о чем-то задумался, затем чиркнул зажигалкой, но огонек сдуло ветром. Пожевав фильтр, он отвернулся и повторил попытку, заслонив руками огонь. Наконец, пламя жадно вцепилось в сигарету. Самойлов с облегчением втянул в себя табачный дым. Он курил в долгий затяг, глубоко погружаясь в свои мысли. Не спеша он направился к остановке. Около десяти минут стоял там, рассматривая проезжающие мимо маршрутки и автобусы, наблюдал за толпившимся народом, который направлялся домой с работы. Потом он поднял руку, взглянул на часы, вытащил из кармана и надел кожаные перчатки. Еще некоторое время стоял и наблюдал, потом развернулся, пошел вдоль дороги и, дойдя до вглухую тонированного черного джипа Toyota Land Cruiser 200, быстро нырнул в салон. Удобно расположившись в кресле водителя, он глубоко вздохнул, похрустел пальцами на руках и прикрыл глаза. Однако его блаженство прервал телефонный звонок. На дисплее загорелось до боли знакомое и такое ненавистное слово «Жена». Разговаривать с ней для него стало подобно общению с гуманоидом на марсианском языке. Что бы ты ему ни объяснял, он не поймет ровным счетом ничего, равно как и ты. Оставалось только не брать трубку. Звонок настойчиво продолжал трепать нервы, и Сергей со злостью закинул телефон в бардачок. Он снял куртку и натянул на себя толстовку, лежавшую на пассажирском сидении. Затем переодел кроссовки, поменяв их на стоптанные ботинки. На секунду поймав собственный взгляд в зеркале заднего вида, Самойлов ухмыльнулся сам себе и накинул на голову капюшон. Салон автомобиля наполнился мелодичной музыкой, и Сергей вытащил из подлокотника дорогой смартфон, на котором высвечивалась фотография Насти.

– К тебе сегодня я не поеду тоже, – с улыбкой произнес он и отключил аппарат.

Машина медленно тронулась от обочины, шурша шинами по асфальту, потом резко набрала скорость и скрылась за поворотом.

Яркие огни неоновых ламп дискоклуба, около входа толпится народ. Люди входят и выходят. Пятница. День, когда можно расслабиться и погудеть, не думая об утренних последствиях, так как больной организм может спокойно отваляться в постели, потребляя литры рассола или молока, а возможно, и пива или еще чего покрепче. Черный внедорожник стоял, припарковавшись, неподалеку от центрального входа. Из приоткрытого окна тянулся вверх сигаретный дымок. Около полуночи из клуба вышла девушка и, застегнув курточку, направилась к дороге. Проходя мимо дорогой машины, она остановилась на звук опускающегося стекла.

– Привет. Послушай, ты не подскажешь, до которого часа работает это заведение?

– Понятия не имею. А что? – она пожала плечами.

– Да так. Стою, жду приятеля, а он, наверное, со своей девушкой забыл про меня. Уже битый час тут торчу один, а телефон как нарочно дома оставил. Вот незадача.

– Могу свой дать позвонить, – девушка мило улыбнулась.

– Было бы здорово! Спасибо большое, – водитель взял трубку и набрал номер. По разговору было ясно, что его оставили одного и он этим очень расстроен.

– Ну надо же… Повеселился, называется, – закончив разговор, он недовольно протянул мобильник обратно.

– Ничего, бывает.

– Ой! Слушай, чего это я?! Ты же домой едешь? Или как?

– Ну да.

– Давай подвезу. Садись. Хоть как-то смогу отблагодарить за звонок. А то время позднее уже. Наверное, все равно такси хотела вызывать. Садись, садись, не бойся.

Девушка, особо не теряясь, запрыгнула в автомобиль.

– Классная у тебя тачка! – с восторгом произнесла она. – Меня Даша зовут. А тебя?

Мужчина улыбнулся и накинул на себя капюшон, автомобиль тронулся с места.

Глава XXXVIII

У всякого безумия есть своя логика.

У. Шекспир

Одиночество сводит с ума. К вечеру становится еще хуже. Я держу фотоальбом со своей семьей далеко в шкафу, чтобы не сорваться снова. Приступы гнева стали чересчур частыми, а этот откуда ни возьмись появившийся в моей жизни солдафон Римской эпохи сводит меня с ума. Хотя лишиться рассудка дважды, пожалуй, все-таки нельзя – невозможно. Я занавешиваю окна, закрываю зеркала. Он всегда приходит оттуда, где есть отражение. Я уже не понимаю, кого во мне больше: меня или его? Такое ощущение, что он поглощает меня, питаясь моим гневом. Он и есть тот зверь, который все это время жил во мне. Забиваюсь в угол, вслушиваюсь в тишину. Петр, Петр, где же ты, когда ты так нужен?!

– Думаешь, ты безумен?! – слышу четкий и спокойный голос.

Лампочка на люстре мерцает и с хлопком разлетается на мелкие части. Зажимаю в кулаке кулончик – подарок сына.

– Паук! Да, сын, я знаю, – тихо произношу сам себе и прикрываю глаза.

Господь меня вряд ли слышит. Но, если честно, мне плевать на это. Я устал. Устал от того, что не понимаю, от того, что я творю, и от того, что происходит вокруг меня. А самое главное, я устал от этой жуткой головной боли, которая все чаще посещает меня и все изощреннее мучает.

– Знаешь, первым признаком сумасшествия является отсутствие контроля над эмоциями. Ты же, напротив, очень хорошо научился их сдерживать. Так что к тебе это не относится. Правда, в твоем сознании перемешаны внешний и внутренний миры, а восприятие реальности нарушено. Вот как ты думаешь, я существую?

Открываю глаза и поднимаю взгляд. Солдат сидит на стуле, понурив голову, и, уперев меч в пол, вращает острие так, что с каждым поворотом оно неприятно скрипит и все глубже впивается в ламинат.

– Так как, я существую? – равнодушно и как-то совсем тихо спрашивает он, не обращая на меня никакого внимания. Затем поднимает голову и некоторое время разглядывает меня, словно я насекомое или чудной зверек. – Он не оставит тебя в покое, пока не подчинит себе. Ему нужны такие, как ты, как я. Хотя, если подумать, то я – это и есть ты. Все начинается с благой идеи. Ты думаешь, что поступаешь правильно: в этом и есть вся его хитрость. Знаешь, скольких я убил за свою жизнь?

– Я безумен, – произношу я и снова закрываю глаза. – Нужно покончить с этим.

– Не смеши самого себя! Этот мир без таких, как мы, будет скучным. Сам посуди: никакого разнообразия. Ты ведь так хочешь остановить Санитара, не так ли? Но разве, убив себя, ты его остановишь? Запомни, Максим: у Бога должен быть свой дьявол, чтобы бороться с тем, на что Господь сам закрывает глаза. И сейчас этот дьявол – ты.

– Это все гипоксия. Сейчас все пройдет. Пройдет…

Открываю глаза. Все тихо. По телу бегут мурашки, кулончик впился в ладонь так сильно, что впору его выковыривать из кожи. Я сижу на полу в одиночестве в темной комнате, и никого, кроме меня, тут больше нет. Петр, Петр. Где ты, когда ты так нужен?

Поднимаюсь и подхожу к столу. Около него стоит стул, на котором сидел плод моей больной фантазии. Достаю сигарету и закуриваю, опускаюсь на корточки, вожу зажигалкой, освещая пол. Наверное, сейчас моя физиономия выглядит пугающе. Провожу рукой по напольному покрытию и замираю в том месте, где осталась глубокая канавка от острия клинка. А может она тут и была? Нет, я точно сошел с ума. Точно. Мне нужен свежий воздух. Выскакиваю на улицу и втягиваю в легкие прохладу ночи. Мощеная дорожка будто окружена озером – так интересно смотрится крашеная в голубой цвет мраморная крошка. Калитка хлопает от ветра. Наверное, я забыл ее закрыть, приходится это исправить. Возвращаюсь в дом, слышу еле различимые крики из погреба. Славик, видимо, снова очнулся и опять принялся орать, взывая к милосердию. Что же, придется его разочаровать. Проходя мимо кухни, мельком останавливаю свой взгляд на люстре, на секунду представив себе, как бы я смотрелся, болтаясь вместо нее посреди комнаты. Эта идея мне понравилась. Но пока рано. Пока я беру полотенце и заранее подготовленную канистру с водой. Спускаюсь вниз по лестнице, крики становятся четче и громче. Включаю свет, и мой пленник в ужасе кидается в сторону, словно затравленный зверь. Хотя почему «словно»? Он и есть затравленный зверь, и в его случае о смерти можно только мечтать. Его руки связаны за спиной, а на шею надет ошейник. Такой выродок, как он, должен сидеть на цепи. Он должен страдать точно так же, как страдали те, кого он мучил. Его вид жалок, он уже не похож на того парня, которого я увидел в первый раз, за которым я следил столько времени. Все куда-то испарилось: и спесь, и хамство, и самолюбование, и чувство безнаказанности. Вот и сейчас он видит меня с полотенцем и водой и понимает одно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Опять начинается нытье про «не нужно» и «не надо», слезы и мольбы о пощаде. Подхожу к магнитофону и делаю музыку погромче. Включаю видеокамеру. Его родители должны будут получать регулярные посылки от меня после того, как я покончу со своим зверем. То, что я творю, омерзительно, и я это понимаю. Но не омерзительнее того, что творят такие, как Славик и его предки, как те, кого я убиваю… Разница между нами в том, что для них это привычный образ жизни, они не считают свои поступки предосудительными. Что же, должны и они почувствовать все на своей шкуре. Иначе для чего Бог оставил меня в живых? От последней мысли я впадаю в ступор. А ведь мой зверь был прав: Богу и впрямь нужен дьявол. Делаю музыку еще громче.

Люди бесятся с водки, люди бесятся с жиру,

Люди думают вечно одно.

Люди тычут в спину, их пальцы горят,

А в ботинки стекает дерьмо.

Да только мне плевать, ведь это их дерьмо,

Это их проблема, а мне все равно.

И, задравши хвост, я лечу за тобой.

Я ужасно тупой, очень тупой.

Но я могу найти то, что смог потерять.

Мне не нужно крыльев, чтобы летать.

Хорошая крыша летает сама

И в самый низ, и в самые верха.