Я убью свое прошлое
Шрифт:
– Женщина, прекратите, или я охрану позову, и вас выведут отсюда! – одного окрика было достаточно. Теща заткнулась на полуслове, с жалостным выражением уставилась на медсестру.
– Мы к Кондратьевой Ольге, родственники…
– Ждите! – рыкнула в ответ женщина в белом и направилась к двери.
– Подождите, – попытался остановить медсестру Илья. – Можно мне на минуту. Я…
Медсестра молча ткнула пальцем в сторону плаката «посторонним в…» и захлопнула дверь. «Надо было сразу ей денег предложить», – Илья вернулся к притихшим родственникам. Теща демонстративно зарылась в кошелку, тесть таращился на темный экран мобильника.
– Вы Лизу и Мишку навещали? Как они? – в ответ тишина. Илья ждал, не уходил – самому в приют соваться
– Не твое дело, – прошипела разъяренная Тамара Ивановна. – Тебя не касается. Вас обоих родительских прав скоро лишат, и правильно сделают. Лизу я на себя запишу, а… Сволочь ты, всю жизнь Оленьке сломал!
Илья пошел прочь по коридору. Поворот, еще один, небольшой закуток и сразу за ним лестница вниз, на улице ветер – но уже не ледяной, а влажный и пахнет по-особому, как всегда бывает в конце зимы. В больничном дворе та же суета, снует народ, по глубоким колеям подъезжают машины. Но чего-то не хватает, Илья даже не сразу сообразил, чего именно. Постоял с минуту, подышал глубоко, чтобы успокоиться, посмотрел по сторонам. Да, все верно, его никто не ждет, в этом городе он больше никому не нужен. Даже наглая открытая слежка пропала, как ни крути головой, сколько ни останавливайся и ни любуйся на себя и окружающих в витрины и прочие зеркальные поверхности. Или «хвост» стал действовать по-другому – хитрее, тоньше? «А вдруг они мысли читают и про овраг догадались? Надо проверить…»
По городу он шатался до ранних сумерек, от больницы двинул к дому самым дальним, кружным путем. Миновал улицу, другую, перебежал дорогу в неположенном месте, на другом перекрестке послушно ждал разрешающего сигнала светофора. Школу обошел десятой дорогой, прошел невдалеке от того самого оврага, который намеревался посетить сегодня ближе к полуночи, и остановился, как витязь на распутье. В плотном тяжелом воздухе проплыл басовитый и сосредоточенный гудок тепловоза. «Вокзал же недалеко…»
Вокзал, рельсы. Там он еще не был, да и не собирался, честно говоря. Но раз уж оказался так близко, то можно и завернуть ненадолго. Вдруг провожатые объявятся, а на улице уже темнеть начинает. Еще часок – и можно приступать.
Илья добежал до переезда, постоял перед закрытым шлагбаумом, пропустил электричку и пассажирский Москва – Воркута. Теперь на ту сторону, налево по шпалам запасной ветки мимо груд смерзшегося щебня и дальше вниз. Тропинка здесь уводила под насыпь, Илья добежал до заброшенного двухэтажного деревянного барака, остановился. Отличное место – поблизости ни души, поезда грохочут над головой, ори не ори, никто не услышит. Наталья шла со стороны дома, скорее всего на насыпь поднималась где-то здесь. Если учесть, что все произошло не на вокзале, а поблизости от народной тропы, до которой метров пятьдесят, то начинать нужно отсюда.
Он взобрался на насыпь, осмотрелся. С обеих сторон семафоры горят красным, можно не торопиться. А место издалека видно, на фонарном столбе остались еще обрывки ограничительной ленты. «Здесь». Он шел по мерзлому щебню и льду, смотрел то себе под ноги, то по сторонам. Народу немного, бегут с вокзала кратчайшим путем, место открытое, снизу не разобрать, что наверху происходит. Он дошел до столба с обрывками ленты, постоял, рассматривая матово блестевшие в свете фонаря рельсы и щебень. Сделал еще пару шагов вперед по направлению к вокзалу, вернулся. Здесь, значит. Ловко, ничего не скажешь…
За спиной раздался мощный гудок, по глазам полоснул луч прожектора. Илья сбежал по насыпи вниз, задрал голову. Сверху полетела снежная пыль, электричка пронеслась, снижая скорость на подступах к станции. А вокруг по-прежнему никого, и на горизонте не видно. Ну, делать нечего, комитет по торжественной встрече сам свернул свою деятельность, будем ждать, что день грядущий нам приготовил.
До дома он добрался на маршрутке, заглянул по дороге в магазин
и двинул по знакомой тропе через дворы. В подъезде тепло, темно и тихо, благо подниматься невысоко. На межэтажной площадке Илья остановился, полез в карман. И охнул от неожиданности, когда в ногу с размаха врезалось что-то плотное, теплое. И замяукало жалобно, чуть не плача.– Привет, – он погладил отощавшую Фиску. – Вернулась, наконец. Где шлялась-то? – Кошка орала в голос, цеплялась за штанины и едва не тащилась по ступеням, приклеившись к хозяину.
– Уйди, – пришлось присесть на корточки, чтобы отцепить ошалевшую от радости кошку. Фиска ловко запрыгнула ему на руки и принялась тереться о колючий подбородок. – Еще не хватало, ты, поди, блох нахваталась, – Фиска полетела вниз, мявкнула негодующе и заурчала – уютно, по-домашнему. Как всегда, когда подлизывается или есть просит, а есть просит она всегда…
Он уже стоял напротив своей раскуроченной двери и тянулся ключом к замку. Но отдернул руку, замер, не обращая внимания на кошку. Показалось, или внутри что-то прошелестело, тихо, словно ночная бабочка крылом стекло задела? Фискино мурлыканье усилилось, она бодала дверь и, задрав хвост, терлась о ноги хозяина. Весь вид кошки говорил: пошли скорее, я есть хочу. И снова еле слышный шорох за дверью, словно кто-то подошел к ней с той стороны и ждет, Илье даже показалось, что он слышит дыхание человека.
«Паранойя. Или еще нет?» – после пережитого за эти дни он был готов поверить, что повредился рассудком. Но ничего не мог с собой поделать, инстинкт самосохранения не просто требовал – пинками гнал прочь от двери родного дома. Но войти туда все равно надо, хоть тушкой, как говорится, хоть чучелом.
«Лучше испачкаться в грязи, чем в крови», – сработала первая заповедь выживания, вбитая в голову за годы службы. Илья поставил пакет на площадку и отступил назад. Двигался так тихо, что сам не слышал своих шагов, да Фиска помогала. Увидела, что хозяин включил обратку, расстроилась до невозможности и орала так, что вопли мартовских котов соловьиными трелями покажутся.
А Илья уже сбежал на первый этаж, остановился под козырьком подъезда. Окна квартиры выходят на обе стороны, еще шаг – и он будет как на ладони. Значит, придется пойти другим путем.
Он стоял еще с минуту, осматривался, прислушивался. Народу немного, но кто-то все равно постоянно шастает туда-сюда, и сейчас даже неплохо, что всем друг на друга плевать. Вышли из соседнего подъезда подростки, поорали, поматерились и побрели к очагу культуры – палатке с пивом. Проскочила мимо Ильи тетенька с встревоженным лицом, озабоченно шепча что-то в мобильник. Он выждал еще немного, шагнул к газовой трубе у подъезда и по ней влез на козырек. Утонул почти по колено в снегу, метнулся к стене, прижался к ней спиной, глянул вверх. За окнами его квартиры темно, и комитет по торжественной встрече, если он действительно внутри, электричество экономит.
Илья подпрыгнул, со второй попытки ухватился за продолжение газовой трубы, на этот раз горизонтально проходившей под окнами второго этажа, подтянулся и встал на ноги. Колени слегка подрагивали, вниз он старался не смотреть. И осторожно, шаг за шагом двинулся вперед, обтирая курткой кирпичную стену. Подошвы скользили, с трубы летели ледышки, со звоном падали на подоконники первого этажа. Хорошо, хоть никто не высунулся посмотреть, в чем дело, а то давно бы спалился… Пригнулся, в полуприседе миновал одно окно, второе, третье, и впереди уже показался родной балкон, заботливо застекленный и в прошлом году собственноручно обшитый вагонкой. В квартире после этого стало теплее, правда, одна створка не желала держаться на месте и постоянно вылетала из конструкции. Как и сейчас – Илья толкнул ее кулаком, застекленный фрагмент профиля подался назад и в сторону. Еще удар, пластик погнулся и отъехал еще дальше, Илья подцепил его снизу и выдернул из пазов. И едва не сорвался с трубы, повисел на руках с десяток секунд над бездной, нашел ногами опору и перевел дух.