Я убью свое прошлое

Он врал на ходу и сам удивлялся себе, как быстро находились нужные слова. Ольга кивала и вытирала левой рукой щеки, правая лежала без движения с воткнутой в вену иголкой капельницы.

– Хорошо, – прошептала Ольга и попыталась сесть. Илья удержал ее за плечи, и заговорил негромко:

– Ты сказала тогда, что все помнишь. Вот и расскажи все мне, все подробно, все, что запомнила. Только быстро, все – про тот день.

Она действительно все помнила – как готовилась к занятиям, как вышла из дома, села в «Матиз» и поехала на работу – в местный Центр детского творчества. Ехала обычной дорогой, ничего странного не происходило до тех пор, пока на проезжую часть не выскочила собака.

– Маленькая, сама темная, а кисточки на ушах и хвосте светлые, – в ее памяти остался даже внешний вид псины, бросившейся под колеса «Матиза». Она ударила по тормозам, машину пронесло еще немного вперед, она врезалась в бровку и остановилась.

– Я вышла, а тут же он, который… – Ольга замолчала и отвернулась.

– Я понял, понял, – торопил ее Илья. – Что было потом?

Потом появился хозяин псины, устроил истерику, кидался под брюхо машинки и орал, что Ольга убила его собаку. И даже выволок труп животинки, предъявил окровавленную, с кишками наружу тушку сбежавшейся публике. Публику мигом унесло, Ольге стало плохо.

– Меня чуть не стошнило. Я отвернулась и пошла в машину, этот человек догнал меня, сказал, что все можно уладить, и предложил воды. Я взяла бутылку, обычную, пластиковую, отпила немного, и все, последнее, что помню, – как появился этот Ахмат и сел за руль моей машины.

Потом стало темно и душно, потом холодно, и появился мерзкий запах. Ольге показалось, что она оказалась на помойке, вокруг, куда ни глянь – бутылки, банки, разорванные пакеты с мусором, тряпье, обрывки картона. В стене – огромный оконный проем, его перегородила рухнувшая с потолка деревянная балка. Ольга поняла, что сидит у стены, попыталась подняться, но ее толкнули обратно, запрокинули голову, зажали нос. И влили в рот почти полбутылки коньяка. Большую дозу дать побоялись, Ольгу запросто могло стошнить.

– Потом одежду сорвали, оставили эти тряпки, – Ольга смотрела в сторону окна и говорила еле слышно. – Но ничего не было, точно, я бы почувствовала…

– Я понял, – оборвал ее Илья. – Что дальше?

– Дальше ты все видел, – Ольга закрыла глаза. Неизвестно, что сейчас больнее – перерезанные руки или воспоминания о тех гнусных снимках, ославивших ее на весь город.

– Забудь, – он снова сжал ее пальцы. – Мы уедем отсюда, все вместе, и начнем новую жизнь. Слышишь меня?

Она слышала, кивнула едва заметно и по-прежнему не открывала глаза. Все, больше она ничего не скажет, надо уходить, пока начальство дохлого «ангела» не хватилось. Но оставалось еще одно, уже точно самое последнее.

– Место помнишь? – спросил он на всякий случай и не удивился, заметив, как Ольга мотает головой. Ничего странного, что она могла в таком состоянии увидеть и запомнить…

– Поезда рядом шли, – проговорила она. – Я их шум помню, очень близко, словно за стенкой. И вокзал рядом, слышно, как электрички объявляют. Илья, я честно больше ничего не помню. Я умру, да? У меня рука не слушается, врач сказал, что это на всю жизнь… Зачем ты меня вытащил, зачем спас?! Почему не дал мне там умереть! Мать сказала, что она меня после больницы в психушку отправит!..

Илье пришлось снова закрыть ей рот ладонью. У Ольги начиналась истерика – то ли так действовали лекарства, то ли нервы сдали окончательно и бесповоротно.

– Не тебе решать, – проговорил он на ухо жене. – Когда жить, когда умирать. Не время тебе еще, и мне пока тоже. Не верь никому и никого не слушай, поняла? Даже мать с отцом. Мне надо уходить, и это надолго, не знаю, насколько. Но я за тобой приду, только не делай больше глупостей. Ты мне живая нужна, а не имя и две даты на табличке.

Ольгины губы растянулись в улыбке, пальцы дрогнули, сжали руку мужа. Илья поцеловал жену, поднялся с кровати и подобрал с пола рюкзак.

– Про меня скажешь – да, был, да, приходил ночью. Я ему, то есть мне, все рассказала. Потом ушел, ты заснула. Ничего не скрывай, говори, как есть, поняла? Вот и умница.

Ольга отвернулась, Илья вышел из палаты. Закрыл до сих пор распахнутое окно, задержался у впавшего в «летаргический сон» охранника. Не двигается и, кажется, уже перестал дышать. «Еще одна душа за мной числится». Илья переступил через неподвижную тушу и шагнул в предбанник. Поправил богатырского размера халат, открыл дверь и оказался в бесконечном коридоре. И зашагал быстро, но без спешки на огонек, мерцавший далеко впереди. Это оказался пост дежурной медсестры, женщина спала за столом, положив голову на руки. Глянула мутным взглядом на человека в белом халате и снова отключилась.

Он вышел на площадку и, прыгая через ступеньку, побежал вниз. Второй этаж, еще одна площадка, первый, поворот, еще одна дверь, но уже тяжелая, в ней «глазок» размером с блюдце. Рядом приемное отделение, оттуда слышатся голоса, смех, и никому нет дела до выскочившего из здания человека. Илья промчался через пустой двор, пролез под шлагбаумом и рванул дальше, на ходу стягивая с себя халат. Кое-как справился с гигантской тряпкой, зашвырнул ее в ближайший контейнер с мусором, посмотрел на часы. Четвертый час утра, ничего, он подождет до рассвета. Сейчас те, кто ему нужен, сидят по норам и вылезут из них не скоро.

Отлично сработано, что уж там – предъявить женщине растерзанный труп собачки. Если Ольга все верно пересказала, то по псинке должен был пройтись асфальтовый каток, а не легкий «Матиз», и «хозяин» собачки, кто бы он ни был, хорошо знает свое дело. И псинка у кого-то пропала, породистая, между прочим. Можно, конечно, объявления о пропаже зверья в местной газетке просмотреть, да толку-то? Подманили скотинку и утащили в кармане, это тебе не Хельма-коровушка, ее если только пристрелить. «Поезда рядом шли, и вокзал рядом…» – крутились в голове Ольгины слова. Странная тяга у этих ребят к локомотивам и рельсам, на манию смахивает. И в обоих случаях местные обитатели должны были заметить хоть что-то. И если о Наташе уже вряд ли кто-то вспомнит, то память об Ольге и поганом Ахмате еще точно жива, надо только найти свидетелей.

По улице он шел один, миновал темные девятиэтажки с редкими светящимися окнами, перебежал дорогу и зашагал дальше по пустому тротуару в сторону вокзала, немноголюдного в этот час. Первые пассажиры пробежали еще до рассвета и на первых электричках умчались на работу в Москву, а время тех, кто работал в городе, еще не наступило. Пробегали редкие прохожие, слонялись бродячие псы. Илья прошел мимо двухэтажного, деревянного на каменном фундаменте, помнящего еще революцию 17-го года дома, в котором, согласно местной легенде, жил когда-то городской голова, здесь же и повесился, узнав о неверности супруги. Правда, другая версия говорила о неприличных для того времени размерах взяток, с которых и кормился чиновник, но свидетели давно покинули этот мир и поведать подробности не могли. Дом с тех пор считался нехорошим местом, долго стоял заколоченным, его занимали разные конторы, но быстро съезжали прочь. В конце концов в доме обосновался строительный магазин и закрываться пока не собирался. Дальше путь лежал мимо новодела – стилизованного под старину кирпичного забора привокзального рынка, по всей длине, сколько хватало глаз, оклеенного рекламными листовками. Окна, двери, ремонт, кредиты без справок и поручителей, машины – новые и подержанные, магические услуги – на заборе были представлены предложения товаров и услуг на любой вкус и кошелек. И цвета «прокламаций» под стать, мимо не пройдешь, поневоле взглядом зацепишься – синие, алые, зеленые – режущих глаз кислотных оттенков. Не то что этот – скромный черный шрифт на белом фоне. Листовка приклеена поверх афиши, украшавшей закрытые ворота рынка и извещавшей о приезде в город известного певца Издыхайлова, чей демонический голос и проникновенный взгляд голубых (от линз, несомненно, дорогих и качественных) глаз действовал на сердца слушательниц, как серная кислота на едва оперившийся юный одуванчик. От изображения представительного в белом пиджаке певца остался только один глаз и фрагмент нижней челюсти, остальное занимал обычный, формата А4 лист белой бумаги. Сверху фотография человека, дальше идет текст.

«Полюбопытствуем». Илья сначала сбавил шаг, потом остановился, прочел листовку и отступил, разглядывая свое собственное изображение. Фотография явно из личного дела «сопровождающего», снимок сделан год или полтора назад. На нем убийца Кондратьев Илья представлен анфас, одет в черный форменный комбез – не перепутаешь, над нагрудным карманом имеется шеврон с названием конторы по перевозке ценных грузов. И выглядит прекрасно – взгляд уверенный, смотрит прямо в камеру и едва сдерживает улыбку. Ну, да, было от чего – тогда Мишку им, наконец, насовсем отдали, закончились мытарства и хождения по присутственным местам. Вот и лыбится от радости, не зная, что радости той им отмерено было всего на полтора года. «За совершение тяжких и особо тяжких преступлений против личности разыскивается гражданин РФ Кондратьев Илья Михайлович. Особые приметы: тридцать семь лет, рост сто восемьдесят пять сантиметров, среднего телосложения, лицо овальное, волосы короткие светло-русые, брови прямые, глаза серые. Преступник может оказать вооруженное сопротивление. За поимку преступника или за информацию, способствующую раскрытию преступления, будет выплачено крупное денежное вознаграждение. Всем, кому что-либо известно о местонахождении разыскиваемого, просьба обращаться…» – дальше шел перечень телефонов, по которым бдительным гражданам предлагалось сообщить о местонахождении убийцы. Приметы описаны чертовски подробно и верно, содраны, надо полагать, из того же личного дела, что и фото. Бывшее начальство постаралось, больше некому. Помощь следствию – это теперь так называется, а не то, что вы подумали. «Помогли, спасибо, век вашу доброту не забуду. А про подписку о невыезде и забыли», – Илья продолжал рассматривать свой портрет над исполненными сухим канцелярским стилем строками. Впрочем, нет, этой статьи Уголовного кодекса он не нарушал, только собирался.