Я умею прыгать через лужи (сборник)
Шрифт:
— Она вон там стояла. А мне подумалось, что-то она какая чудная. Я и говорю Гарри: «Смотри, какая она чудная», а потом ей говорю: «Что-то вы чудная какая». А она вдруг повалилась. Ей еще повезло, что голову не разбила о камни.
Мальчишка на велосипеде с интересом выслушал эту информацию. Она проливала свет на происшествие и добавляла новые подробности к той истории, которую он скоро будет без устали повторять с немилосердными прикрасами, нарисованными его воображением. Ему захотелось показать, что он имеет отношение к говорившему и что с ним не шути, потому что он самый настоящий
— Так оно и было, — подтвердил он. — Я вторым подоспел.
Толстуха взяла стакан из рук худенькой женщины. Она опустила туда свои короткие толстые пальцы, и вода помутнела от грязи.
— Ну-ка, милочка, ну-ка.
Она смочила ей рукой лоб и шею. Мокрые пряди волос прилипли к щекам девушки.
— Подними-ка ей голову.
Парень в кожаном фартуке наклонился и подложил руку под затылок девушки.
Толстуха плеснула остаток воды на ее лицо.
Продолжая поддерживать девушку, парень повернул голову и взглянул вверх на инкассатора.
— Вот я и говорю своему дружку: «Смотри-ка, какая она чудная», а потом подхожу к ней и спрашиваю: «Что с вами?» — а она возьми да повались.
Вдруг толстуха заметила кошелек девушки, валявшийся на тротуаре. Она схватила его мокрой рукой и, едва взглянув, сунула девушке за ворот блузки. Придвинув свое широкое рыхлое лицо к самому лицу девушки, она громко сказала:
— Я его тебе за пазуху сунула, милочка, чтоб никто не взял. Будь спокойна. Он у тебя за пазухой.
— Здесь нет воров, миссис, — с важным видом произнес мужчина с трубкой.
— Много вы знаете! — огрызнулась толстуха.
Ее сердитое лицо снова стало жалостливым.
— Будь спокойна, милочка.
Она повернулась к пареньку, который принес стакан воды, и скомандовала:
— На, принеси еще.
Он ринулся в банк. Толстуха похлопала девушку по щекам.
— Ну, ну, очнись, милочка. Твой кошелек у тебя за пазухой. Кошелечек за пазухой.
Толпа на улице разрасталась. Она придвинулась к самой обочине тротуара. Инкассатор смотрел на столпившихся людей потеплевшим взглядом. Он ощущал свою близость с ними. Всех их объединяло чувство сострадания, и ему захотелось заговорить с людьми, сказать им об этом.
Паренек вернулся с водой и протянул стакан толстухе.
— Ну-ка, ну-ка! Глотни свежей водички, — сказала она, поднося стакан к губам девушки.
Веки девушки дрогнули. Толпа замерла.
— Ну вот, милочка, так-то лучше.
Девушка открыла глаза, но, увидев толпу, в испуге закрыла их снова. Она выпила воду с закрытыми глазами. Ей было страшно открыть их, страшно толпы, которую она увидела.
— Ты лежи спокойно, милочка, — сказала толстуха. — Спокойно лежи и набирайся силенок.
Девушка снова открыла глаза. Она слабо улыбнулась и попыталась подняться.
— Держись, милочка. Сейчас совсем молодцом будешь. Твой кошелечек у тебя за пазухой. Вот так, тихонько.
С помощью толстухи и парня в кожаном фартуке девушка поднялась и стояла, пошатываясь, обхватив одной рукой плечи толстухи. Она тряхнула головой, как бы разгоняя туман перед глазами, и сказала:
— Мне теперь лучше. Сейчас я совсем оправлюсь.
Толпа начала расходиться. Инкассатор перешел улицу и забрался в кабину
своей потрепанной машины.Он немного помедлил, наблюдая за девушкой. Она поблагодарила толстуху и побрела к трамвайной остановке. Там она стала, прислонившись к кирпичной стене.
Инкассатор включил мотор и повернул руль. Он подъехал к девушке.
— Не подвезти ли вас домой?
— Пожалуйста, — сказала девушка. — Мне нехорошо.
Он открыл дверцу, и девушка уселась возле него.
— Я стояла на солнцепеке, — объяснила она, — и почувствовала себя плохо, но не успела дойти до стены.
— Вот так оно и случается, — сказал инкассатор. — Сразу подступит, и не заметишь. Вы где живете?
— На Веллингтон-стрит.
— За Джонсон-стрит?
— Да.
— На Веллингтон-стрит он спросил:
— А теперь куда?
— К тому дому с коричневым забором.
Он подъехал к калитке.
— Большое вам спасибо, — сказала девушка. — Не знаю, что бы я делала… И надо же, чтобы такое несчастье приключилось… А эти люди, такие противные… ужасно. Но вы добрый, вы не такой, как они.
— Ну, что там, пустяки, — сказал инкассатор поспешно. Ему стало неловко.
Он смотрел, как она идет к калитке, и почему-то чувствовал себя предателем. Она открыла калитку и, обернувшись, помахала ему.
— Послушайте! — крикнул он, высовываясь из кабины. — А я ведь тоже стоял вместе со всеми!..
Моя птица
Тьма была совсем не безмолвной. Над гладью болотных вод далеко разносились шорохи, всплески, утиное кряканье, торопливое хлопанье крыльев. Перекликались между собою лебеди, а кулики, проносясь над самой водой, звали птиц, которые расположились на песчаной косе, отделявшей болото от залива.
Повсюду над болотом и над окружавшими его зарослями стлался запах водорослей, тростника и ползучих корней.
Миновала полночь, близилось утро — первое утро сезона охоты на уток. Дэн Люси, инспектор Управления рыболовства и охоты, еще накануне прибыл в Уирриби на своем служебном грузовичке. Весь день он осматривал болотные угодья, готовясь к предстоящему приезду охотников.
Болотные угодья были разделены на два участка, из которых один являлся заповедником местной болотной птицы. Охотникам вход сюда был запрещен, и водоплавающая птица могла тут жить на покое и выводить птенцов. Остальная территория, известная под названием Большого болота, на три месяца в году отдавалась охотникам. Этот период они называли «утиным сезоном».
Большое болото отделялось от заповедника гатью. Во время открытого сезона охотники могли сколько угодно бродить по Большому болоту, но заходить за гать они уже не имели права. Эта полоска земли была границей двух владений: в одном царил мир, в другом бушевала война.
Обязанностью Дэна было не допускать вторжения охотников в заповедник и стрельбы по запретной дичи.
Во время закрытого сезона под запретом находились все утки, но, даже когда Управление рыболовства и охоты разрешало открыть «утиный сезон», по-прежнему запрещалось бить птиц редких видов, которые и так постепенно вымирали. Нарушавших это правило ждали штраф и конфискация оружия.