Я умею прыгать через лужи (сборник)

Ко времени перекура помощник повара, иначе называемый подручным, относил еду и чай в двух бидонах из-под керосина прямо в сарай, где стригли овец. Подручному приходилось нелегко. Он был целый день на ногах, и ругали его все, кому не лень.

У одного повара подручным был его восемнадцатилетний сын. Этот повар наловчился готовить рулеты с джемом. Стригалям рулеты очень нравились, но каждый требовал кусок из середины, где скапливался джем. От концов, куда джем не попадал, они отказывались наотрез.

Такая разборчивость пришлась повару не по вкусу, и как-то раз, занеся нож над особенно длинным рулетом, он спросил у сидящих за столом:

— А ну, кто тут любит концы?

Ответом была мертвая тишина.

— Ну, а мы с сыном их просто обожаем, — грозно объявил он и, разрезав рулет посередине, оставил одну половину себе, а другую пододвинул сыну.

Рулеты были любимым лакомством стригалей. Тряпки, в которых их варили, часто вовсе не подходили для кулинарных целей, и нередко рулеты получались самых неожиданных цветов.

На одной риверинской ферме изумленный стригаль, выпуча глаза, уставился на ярко-голубую жидкость, кипевшую в котле.

— Эге, приятель, да у тебя тряпка вся слиняла! — сказал он повару.

— Знаю, — спокойно ответил повар. — Видел бы ты, какая вода была раньше. Я ведь ее уже два раза менял.

Другой повар как-то подал рулет, на котором во всю длину красовалась надпись: ««Мука Радость туриста»» — вместо тряпки он использовал мешок из-под этой муки.

Но все это осталось в прошлом, а теперь повара знают твердо — не будешь хорошо готовить, останешься без работы. Теперь и кухни у них чистые, и меню разнообразное.

Иные даже надевают белые колпаки.

Доев минестрон, Вырви Глотку откинулся на спинку стула и сказал:

— Надо будет попросить у здешнего хозяина рецепт этого супа, ребятам он наверняка понравится.

— Ты это серьезно? — переспросил я в изумлении, думая, что ослышался.

— Куда уж серьезнее, — уныло буркнул Вырви Глотку. — Теперь на одних котлетах далеко не уедешь. Прошли те времена. Давай выпьем, что ли.

Как ты там, Энди?

Джо не особенно любил бегать. В тех редких случаях, когда он был вынужден лететь со всех ног, можно было голову дать на отсечение, что за ним гонится любимый баран Макферсона или, ругаясь на чем свет стоит, тяжело топает какой-нибудь бродяга-свэгмен.

Джо вечно дразнил баранов и отпускал замечания по адресу пьяных свэгменов. Высунув из-за толстого дерева голову, он напевал вслед подгулявшему парню:

Как свинья, наш Джон напился И в канаве очутился.

Спасаясь от свэгменов и баранов, Джо бежал с такой прытью, что его короткие штаны сползали с живота и трепыхались ниже колен, а изжеванный галстук матроски словно прилипал к груди.

А вообще-то Джо больше любил сидеть, чем бегать. Он любил устроиться поудобнее на бревне и, опершись локтями о колени, следить, как наши собаки вынюхивают в кустах кроликов.

Может быть, он стал меньше бегать из-за меня. После перенесенного полиомиелита я вынужден был ходить на костылях, а Джо принадлежал к таким товарищам, которые незаметно для себя приспосабливаются к возможностям тех, кого они любят.

Когда мы с ним гуляли по лесу, он старался делать короткие переходы и долгие привалы. Постепенно ему самому начало это нравиться.

— А хорошо вот так просто сидеть и разглядывать все вокруг, — говорил он, когда чувствовал, что мне нужно передохнуть.

Джо разглядывал решительно все. Муравей для него представлял такой же интерес, как слон для ребят с менее ярким воображением.

— Если бы муравей был ростом со слона, дал бы он жизни этому слону, — как-то заявил Джо после глубокого размышления.

Каждый год в поселке Туралла, расположенном в трех милях от нас, устраивались спортивные состязания. Их проводили в большом загоне для лошадей, за местным трактиром.

В этот день все пространство вокруг овального трека заполнялось двуколками и легкими колясками. Оглобли лежали на земле, а вдоль всей изгороди, помахивая гривами, стояли на привязи лошади. Между ними расхаживали мужчины, обсуждая виды на погоду:

— Да, дождичек не помешал бы…

Завтракали здесь же, расположившись на траве у своих колясок. Ели бутерброды, запивая чаем из жестяных походных чайников.

В такой день взрослые обычно занимались пересудами, а дети с криками носились между палатками и стойлами.

На праздник съезжались все. Если ты не приехал, значит, ты чудак или что-то имеешь против устроителей состязаний.

Как только на стене почтовой конторы появлялась первая афиша, около нее сразу же собиралась толпа возбужденных школьников. С этого дня вся их жизнь протекала под знаком предстоящего события. Тот, кто умел хорошо бегать или ездить на велосипеде, начинал задирать нос, а тот, кто ничего не умел, еще сильнее чувствовал свое ничтожество.

Владельцы велосипедов разговаривали друг с другом только гоночными терминами и, мчась наперегонки в школу, вспугивали пеших товарищей возгласами: «Эй, сойди с дистанции!», «А ну, посторонись, выхожу на прямую!».

Школьные бегуны выстраивались в положение «на старт», касаясь земли кончиками пальцев, и по команде «марш» срывались с места и бежали не как обычно, а как заправские спринтеры, на носках. Постепенно замедляя бег, они разводили руки и украдкой поглядывали, смотрят ли на них девочки.

Мы с Джо старались не замечать перемены в наших товарищах и напускали на себя вид бывалых спортсменов. Со скучающим выражением выслушивали мы хвастливые речи школьных претендентов на звание чемпиона, но через несколько дней Джо не выдерживал: потоптавшись на старте, он вдруг как вихрь проносился мимо застигнутых врасплох ребят — это он устраивал «легкую разминку» вокруг школьного двора.

Каждый раз Джо оправдывал свой неожиданный интерес к спорту наследственностью: его дед, покоящийся теперь на тураллском кладбище, в свое время был знаменитым бегуном.