Я вам покажу!

Разве это не знак, что я включила радио в столь ранний час, хотя никогда этого не делаю? Я не стану звонить — поеду. Я должна поговорить с Адамом. Я должна знать — должна испить чашу расставания до дна. Он должен мне сказать — ПОЧЕМУ? И я хочу ему сказать, что люблю. На сей раз не стану вести себя как недоразвитая идиотка, не гордость должна двигать мной, нет ничего унизительного в том, что я чувствую то, что чувствую, даже если я для него не более чем воспоминание.

Хотя было лишь начало восьмого, я сняла трубку и набрала номер родителей. Подошел мой отец.

— Юдита? Что случилось?

— Папа, — прошептала я, — я не знаю, что мне делать… Вернулся Адам, я не понимаю, что происходит, он приехал, только чтобы взять компьютер, и даже не захотел поговорить…

— Но ведь Тосин отец хочет к тебе вернуться! Он говорил с нами. Если бы я был на твоем месте…

— Папочка, — тихо, но очень решительно сказала я, — я не на твоем месте. Я люблю Адама! Какое мне дело до Тосиного отца?

— А он знает об этом?

Мой отец задает странные вопросы. Как он может об этом не знать? — Кто?

— Ну, Адам.

Смешной у меня отец… Как будто только вчера родился.

— Папа!

— Будь я на твоем месте…

Я не хочу это слушать. Я думала, что они мне чем-нибудь помогут, хотя, как правило, я игнорирую их советы. Видимо, я обратилась не по адресу мои родители всегда хотели, чтобы у меня был стабильный дом, порядок в шкафу, один муж и чтобы я жила счастливо с тем Йолиным.

— …будь я на твоем месте, то поговорил бы с Адамом, — настойчиво повторил мой отец, и до меня, как сквозь туман, дошел смысл его слов.

— Он не хочет со мной даже разговаривать.

— Так ты захоти, — сказал отец, — заканчиваю, мать, когда встанет, обязательно захочет с гобой поговорить. Ты все равно сделаешь по-своему. Пока, дочура.

Я настолько опешила, что едва не лишилась дара речи, при этом — навсегда.

Выпив чай, поднялась наверх, к Тосе. Она спала как убитая. Мягко ее разбудила.

— Тося, я еду в Варшаву.

— А сколько времени? — пробормотала дочь.

— Восьмой час.

— Я иду к десяти. Зачем ты меня будишь? — Тося прижалась к подушке, а потом вдруг приподняла голову. — Зачем ты едешь? Что-нибудь с бабушкой?

— Еду, чтобы встретиться с Адамом, — ответила я, а моя дочь сорвалась с постели, чего никогда не случалось в столь ранний час.

— Зачем, мама? Разве ты не понимаешь, что этого не надо делать? Женщина не должна бегать за мужчиной! Не унижайся!

У меня не было сил объяснять своей взрослой дочери всю сложность судьбы немолодой женщины. Я оставила Тосю в постели и, набравшись мужества, приняла женское решение. Сколько же можно убегать от реальности?

Я давно не ездила на поезде в это время. Сидела у окна и смотрела на мир, пробуждающийся к жизни. Пошли в рост озимые, зеленоватой дымкой подернулись березы, тут и там вылезли из земли тюльпаны, в лесу уже полно анемонов и примул. Я проезжала мимо поносного цвета домишка — прошло столько лет, а меня не переставал удивлять его колер.

Адам бывает на радио до десяти, я подожду его. Если уж он беседует с чужими людьми, то не откажется от разговора со мной, это точно. Это не Эксик.

Я пересела на автобус. Вся Варшава ехала на работу, в автобусе толчея, я с трудом пробила билет. День обещал быть чудесным.

На радио охранник не хотел меня впускать.

— Вы к кому? — остановил он меня.

— В программу «Пожалуйста, следующий».

— У меня нет для вас пропуска, — сказал он и взглянул на меня с любопытством. — Она уже через несколько минут заканчивается. Вы опоздали.

— Знаю. Я подожду.

Я сидела в пустом вестибюле, не сводя глаз с часов, висящих над закрытым киоском. Еще десять минут, еще пять. Может быть, он сегодня задержится, хотя обычно после передачи уставал так, что сразу же уходил. Охранник устроился за своей стойкой и взял в руки газету. Я смотрела на секундную стрелку, которая упругими, мелкими шажками обходила по кругу циферблат. Пятнадцать, шестнадцать, тридцать, шестьдесят. Минутная стрелка вздрогнула и перескочила на одно деление. И снова десять, одиннадцать…

Я увидела его, он спускался по лестнице, в своей коричневой куртке, с набитой сумкой, как обычно, перевешенной через плечо. Он не видел меня, пока не видел, но сейчас увидит. Я встала и пошла навстречу. Адам остановился на лестнице, растерялся, лицо окаменело. Он ускорил шаг, пошел мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — Как я могла хотя бы на миг предположить, что он обрадуется?

— Я должна с тобой поговорить.

— Пожалуйста, мы уже разговариваем. — Он опустился на пластиковый стул, я села напротив него.

— Адась, ты должен мне сказать, что произошло, — собралась я с духом. — Прошу тебя.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, а я почувствовала, что меня покидают последние силы, хотя разговор едва начался. — Что ты хочешь узнать?

— Я хочу знать, что случилось. Что случилось с тобой, что произошло с нами. Я пришла не просить тебя остаться со мной, а чтобы ты мне все объяснил.

— Нечего объяснять, и так все ясно, — сказал он. Его взгляд блуждал где-то над моей головой.

— Я все-таки не понимаю, что произошло… это письмо… — Язык меня снова не слушался, но я не буду просить милостыни, я хочу, как взрослый человек, просто что-нибудь выяснить. Поэтому я откашлялась и продолжила: — Скажи мне, почему ты принял такое решение?

— Кажется, таково было твое желание, разве нет?

— Нет, — сказала я, хотя мне хотелось крикнуть: «Да! Потому что не такого я тебя знаю, не такого я тебя люблю!» — Нет, не таково мое желание. Я люблю тебя, и мне было довольно трудно решиться приехать сюда после нашей вчерашней встречи…

— Но ты была такая радостная вчера… до того как увидела меня, ведь правда?

Я не понимала, о чем он говорит.

— Адам, разговаривай со мной нормально.

— Юдитка, ты все знаешь, чего же тебе надо? Следовало меня предупредить, взрослые люди должны расставаться как-то с достоинством. А ты…

— Я ничего не сделала! Объясни! Это ты несешь ответственность за то, что произошло!

— Я? — Адам поднял брови. — Ты думала, я не узнаю, что ты меня обманываешь? Что ситуация изменилась? Что Тосин отец все-таки значит для тебя больше, чем я?

— Ничего подобного! — оборвала я. — Что за глупости ты говоришь?

— Нет, Юдитка! — Адам поднял руку. — Раз уж ты здесь, давай выясним все до конца. Я звонил в Рождество… — сделал это импульсивно, ты ведь писала, что едешь к брату. Трубку взял Тосин отец, совсем по-свойски! Он сторожил дом? Ты даже не подошла к телефону… Я дал тебе время… А ты как ни в чем не бывало писала коротенькие письма: как там в Нью-Йорке, все в порядке? Решила оставить меня в запасных? Чтобы я ждал, выйдет у тебя там что-нибудь или нет? Я ошибся в тебе, вот как. Бывает.