Я вернулся за тобой

Мирон тянет меня к себе, целует жадно, немного грубо.

— Ты просто святая порой. Давай тебя немного опорочим?

— Хочешь сделать меня грязной? — раздвигаю я ноги, чувствуя, как похоть толчками возвращается в тело, стекая по нему к конкретной точке. Туда, где скоро окажется такой твердый, покачивающийся предмет. Как он вообще помещается во мне, загадка.

— Хочу тебя сзади, — разворачивает меня Мирон и ставит на колени, смачно шлепнув по заднице. Тут же прижимается губами к месту удара, скользит языком по коже, смачивая слюной и без того влажное место.

Слышу шум фольги и все тело застывает в ожидании. Мирон врывается, как завоеватели врывались в новые земли и просто таранит снова и снова, не давая вдохнуть. Не давая подумать. Так долго, так грубо, до смачных шлепков, пока меня не стягивает ощущения, которые как пред оргазмом никак не назовешь.

Мирон кусает кожу на спине и ускоряется, просто сносит все мысленные барьеры, оставляя только чистейшее удовольствие. И я собираю простынь пальцами, дрожа всем телом и воя в матрас, ощущая себя оглушенной.

Мирон делает еще несколько резких движений и застывает, долго, долго кончая внутри меня. Выходит, быстро выбрасывает ненужное в туалет и возвращается. Обнимает меня и отдышавшись произносит:

— Теперь я готов слушать песни Алекса.

Вот тебе и вся романтика. Хоть бы поцеловал.

— Почему песни?

— Ну он же наверняка извинялся, просил простить его, возможно даже вернуться. Что это как не песни?

Смешно и грустно, но он почти прав.

— Он встретил меня у института, когда я переводилась на заочку.

— Ты перевелась…

— Ты слушаешь? Так вот. Я сначала натурально так испугалась, даже убежать хотела, но потом поняла, что в людном месте делать он ничего не будет.

— Наивная. Я же делал.

— Просто заткнись. Он действительно извинялся, но вернуться не просил. Сказал, что пытался мною заменить мать Даши. Что это была дурацкая попытка обмануть себя, — мне было очень это знакомо. Наверное, в тот момент мне даже стало его жалко, потому что я очень хорошо знала, что такое обманывать себя. — И больше он этим заниматься не будет.

— Она вроде в тюрьме? Лариса эта.

— Он планирует ее дождаться и попытаться воссоздать отношения. Так что, я за него рада.

— Так может их в одну камеру? Или через решетку, пусть она его вялую сосиску массирует.

— Дурак ты, ревнивый, — смеюсь, снова смеюсь, и скоро буду считать себя идиоткой. Но радость настолько переполняет меня, что губы постоянно пытаются растянуться в улыбке. А Мирон хмурится, но все равно меня целует, потом снова тянется к тумбочке, куда сегодня положил три большие пачки. В аптеке на нас смотрели как на идиотов, словно вместо презервативов мы шприцы покупали. – Опять?

— А ты устала? – спрашивает он, тут же откладывая квадратик, но я тянусь за ним и седлаю Мирона, смотря как покачивается его пезанская башня. Провожу рукой по всей длине, ощущая, как выпуклые вены царапают ладонь. Хочется и внутри это почувствовать. Может быть поэтому пакетик то я вскрываю, но сначала вычищаю член языком, наслаждаясь тем, каким он стал твердым и влажным. А затем поднимаю бедра и вбираю в себя член обнаженным.

Мирон ласкает голову, массируя меня, готовый в любой момент схватить волосы и натянуть мой рот на себя. Он сдерживается, задыхается и сжимает челюсть…

— Давай, давай, моя хорошая, до конца, дай хоть на миг тебя почуствовать. Мать твою…

Его руки тут же ложиться мне на грудь и стискивают соски, чуть покручивая их, пока я не сажусь до конца на этот толстый кол.

— Ну нахуй… — Тут же Мирон подминает меня под себя, закидывает ноги на плечи и целует, словно внимание отвлекает.

— Охуенно, когда во так, кожа к коже, — хрипит он и я только киваю. Внутри все горит, а он как назло замер и не двигается.

— Мирон, пожалуйста…

Но он все равно достает себя, надевает защиту и только тогда возвращается к экзекуции, целует меня, лижет соски и продолжает такие медленные, мучительные движения, сводя меня с ума в любом виде. Пока я просто не хватаю его за волосы, уже не выдерживая, уже снова готовая к кульминации. Мирон скалит зубы, почти полностью достает себя и толкается обратно, начиная новый раунд, который выбил нас из сил окончательно.

— Давай завтра поженимся, — предлагает он под самое утро, а я снова улыбаюсь у него на плече.

— Завтра это завтра? Или завтра это сегодня? Просто рассвет уже.

— Сегодня.

— Воскресенье… Загс работает только завтра. Я узнавала.

— А… захомутать меня решила, — щекочет он меня, но я так хочу спать, что уже ничего не чувствую, плыву по волнам, впервые засыпая без тревог.

— Уже давно. Уже давно.

Эпилог

— Саша, блять! Ты курицу забыла достать из пакета. И мороженное!

Накрываюсь одеялом, чтобы не слышать ворчание Мирона, который все пытается перевоспитать меня.

Нет, он не давит, но поорать для самоуспокоения это ведь святое.

Просто мы только переехали в квартиру и эти коробки меня бесят. Вообще не знала, что у нас скопится столько вещей за пять лет. Вообще не думала, что мы все-таки осядем.

Куда он, туда и я.

Постоянные переезды, гонки, мои редкие отлучки на фотосессии, бесконечная учеба. Теперь у меня диплом маркетолога, но пока он лежит в сумке и пылиться.

За эти пять лет мы словно устроили гонки на выживание. Но не было ни минуты, когда я бы пожалела о своем решении стать женой автогонщика. Даже когда мы ругались до хрипоты, когда не разговаривали несколько дней, я ни разу не подумала о том, чтобы уйти.

Мы любили друг друга, а конфликты только закаляли наши отношения. Мы упорно копили деньги, чтобы рано или поздно выбрать страну, дом, и район, желательно рядом с морем, чтобы действительно сказать: «Мы дома». И самое кайфовое, что имели возможность выбирать. А когда родим здесь ребенка, получим гражданство и будет совсем хорошо. Наверное, все-таки меркантильная жилка в нас никогда не исчезнет.

Так чего удивительного, что я привыкшая к ресторанной еде и уборке номеров, забыла чертову курицу в пакете?