Я возьму твою дочь

– Прости меня. – Леония, худая и бледная, стояла в дверях. – Не знаю, почему я сорвалась, я ведь понимаю, что ты хотела как лучше. Не обижайся, пожалуйста.

– Да ладно. – Хелла встала и обняла Леонию. – Ничего. – Она поцеловала невестку в щеку. – У нас уже не осталось нервов, но надо постараться хотя бы не ссориться. Иначе мы не вынесем этой ситуации.

«Я уже не могу, но откуда тебе знать это», – подумала Леония. Она видела и держала на руках свою маленькую дочь всего лишь несколько часов, однако у нее было ощущение, что она еще никогда в жизни не любила так ни одно существо.

39

Среди дня, в половине второго, Йонатан добрался до Ла Пассереллы. Он ехал от Вероны до Вальдарно без остановки, поскольку Лиза-Мария спала почти беспрерывно. Ее маленькое личико пылало жаром, и он, пока мчался по автобану, снова и снова давал ей пустышку или бутылочку с питьем, чтобы губки у нее не пересыхали от высокой температуры. Окно в машине со стороны водителя было открыто лишь чуть-чуть, он оставил только маленькую щель. Он переложил одеяло на заднее сиденье и укрыл Лизу-Марию легким пуловером. Это нужно было для того, чтобы тело малышки могло отдавать жар, но ей ни в коем случае нельзя было находиться на сквозняке.

Почти бесшумно он подъехал к самому дому. Изнутри не было слышно ни звука. Риккардо и Аманда, скорее всего, наслаждались послеобеденным сном, но София в это время никогда не спала.

Его сердце сжалось. Где она?

Он взял Лизу-Марию на руки и вошел в дом.

София сидела спиной к нему в своем любимом кресле возле окна, на голове у нее были наушники. Она слушала музыку и не заметила, как он вошел в комнату.

Йонатан застыл, глядя на нее. Вся его злость из-за того, что он не мог дозвониться до нее, улетучилась.

Теперь он сделает ей самый большой подарок.

Он подошел и положил ребенка ей на колени.

София в первый момент испугалась, а потом, не веря самой себе, ощупала маленькое существо с горячим носиком.

– Это тебе, – сказал Йонатан тихо. – Твоя и моя дочь. Она потеряла мать. Люби ее и заботься о ней, у нее больше никого нет.

От волнения София начала заикаться.

– Йонатан, я не понимаю…

– Я тебе все объясню, любимая. – Он поцеловал ее в голову. – Но сначала мы должны позаботиться о малышке. Ее нужно перепеленать и накормить. И к тому же у нее температура.

София встала и протянула ему ребенка.

– Помоги мне!

Она еще никогда не держала в руках такое хрупкое создание и боялась сделать что-нибудь неправильно.

– Как ее зовут?

– Ей всего лишь три дня, и пока у нее нет имени.

– А кто ее мать?

– Моя кузина. Она умерла при родах.

София ощупала нежное личико и поцеловала его. Она на мгновение задумалась и сказала:

– Тогда давай назовем ее так, как звали твою кузину, – Даниэла.

С этого момента их жизнь резко переменилась.

Йонатан и София перепеленали и накормили малышку, дали ей теплый чай из фенхеля, и, пока София прикладывала холодные компрессы с уксусом к ножкам ребенка, Йонатан съездил в село за жаропонижающими свечками для младенцев.

Температура упала, и Даниэла уснула на руках у Софии.

Вечером в кухне Йонатан рассказывал историю девочки.

Аманда не могла насмотреться на ребенка и от волнения даже забыла принести себе что-нибудь выпить. Риккардо напряженно сидел на своем жестком плетеном стуле, опершись руками на стол, словно готовясь к прыжку. Таким внимательным Йонатан его ни разу за последние годы не видел.

– Уже несколько месяцев было известно, что у моей двоюродной сестры плохо со здоровьем, – начал Йонатан, – но я надеялся, что она сможет одолеть болезнь. У нее был рак кости. Ужасные боли, она могла передвигаться по квартире только на костылях. Это было страшно, но она твердо верила, что скоро выздоровеет. Да и врачи внушали ей надежду. И хотя она еле-еле могла двигаться, но все равно безумно радовалась будущему ребенку. Она жила какими-то своими представлениями о том, что после родов у нее пройдут боли и она сможет заботиться о ребенке, как любая другая мать. Она твердо верила, что беременность и болезнь закончатся одновременно. Я всегда считал это иллюзией, но, естественно, не мог сказать ей об этом. Я очень беспокоился о кузине и в конце концов решил, что нам придется забрать ребенка к себе. Мы воспитаем эту сиротку как собственную дочь.

– Как она умерла? – еле слышно спросила София.

– Схватки продолжались двенадцать часов. Когда ребенок наконец родился, силы оставили ее. Последние полтора часа она держала Даниэлу на руках, а потом отдала мне, как я сегодня отдал ее тебе, София. Без единого слова. Она улыбнулась, закрыла глаза и уснула. Совсем мирно. Словно сделала свою самую последнюю большую работу. Целыми месяцами она мучилась, а сейчас смогла наконец уйти.

– Она умерла дома? – спросила Аманда со странным спокойствием.

– Да. Она ни за что не хотела идти в больницу. Она боялась за ребенка. Боялась, что его у нее отберут. Никто не знает о Даниэле. Только я и она. И я чувствую себя так, словно я – ее отец.

– Но ты же не отец? – В голосе Аманды слышалось недоверие.

– Нет, я не отец. Даниэла была для меня только сестрой.

– А кто же тогда отец, черт возьми? Где этот негодяй? – сердито спросила Аманда.

Она за все время не выпила ни глотка, но сейчас встала, чтобы открыть бутылку.

– Я точно не знаю. Даниэла говорила о нем только намеками. Вроде как она, когда была в отпуске в Готланде, влюбилась в какого-то шведа, а после того как вернулась домой, их отношения прервались. Когда она узнала, что беременна, то ничего этому шведу не сказала. Просто не захотела. Хотя мне кажется, что у нее даже не было его адреса.

– Ничего себе дела! – проворчала Аманда.

Риккардо по-прежнему молчал, не отрывая взгляда от Даниэлы.

– А что, у матери девочки нет родителей? – спросила София, и в ее голосе прозвучал страх, что у них могут отобрать это маленькое существо.

– Ее отец – это брат моего отца, – объяснил Йонатан, – мой дядя Герберт. Он вместе с женой погиб в декабре две тысячи четвертого года во время большого цунами в Таиланде.

Они часто ездили на Рождество и Новый год в Азию, потому что не любили предпраздничную толкотню и плохую погоду в Германии. И эта привычка сыграла роковую роль… А мой отец умер, когда мне было два года. Я так его толком и не узнал. Но сейчас это уже не имеет значения. У Даниэлы, кроме меня, никого не осталось. Я единственный, кто может позаботиться о ребенке, чтобы он не попал в приют для сирот.