Я все еще влюблен
Шрифт:
— Увы, как видно, придется…
Через полчаса Энгельс вышел из дома, дразняще вертя в руках белый конверт. Шпик не дремал. Он тотчас возник из кондитерской, куда незадолго до того скрылся, чтобы согреться, и засеменил вслед за стремительно шагавшим поднадзорным. Время от времени, когда не было встречных прохожих, шпик переходил на трусцу, а то и на легкую рысь. С белого конверта он не сводил зорких глаз…
Энгельсу надо было в свою контору, но невозможно отказать себе в удовольствии перед конторой заглянуть на биржу. В последнее время он позволял себе это частенько.
Энгельс живо вообразил, как сейчас снова увидит эти перекошенные страхом лица, растерянно блуждающие глаза, трясущиеся руки… Еще вчера эти лица светились довольством, эти глаза были надменны, а эти руки так уверенно, сноровисто и неутомимо считали фунты стерлингов, фунты стерлингов, фунты стерлингов!
По пути Энгельс зашел на почту и сдал письмо. Отойдя от нее шагов сорок, он полуобернулся и увидел, как шпик шмыгнул за почтовую дверь. «Почитай, болван, почитай», — подумал Энгельс и прибавил шагу.
Огромный, высокий, мрачный зал биржи тревожно гудел. То кивая головой, то приветственно поднимая руку, то стискивая в пожатии чью-то ладонь, Энгельс медленно побрел сквозь публику, внимательно прислушиваясь к разноголосому говору.
— В Глазго, кроме крупных, лопнуло еще много средних и мелких предпринимателей. Ими никто не интересуется, о них не пишут газеты…
— Я слышал, сэр, что завтра-послезавтра приедут греческие купцы. Ах, если бы так!..
— Вне всякого сомнения, что семьдесят пять процентов фабрикантов-прядильщиков работают про запас и лишь немногие имеют еще кое-какие действующие контракты…
— Фирма Пибоди спаслась лишь тем, что после двухдневных переговоров вымолила у Английского банка ссуду в один миллион.
— Позвольте, какой Пибоди? Этот богач американец, который ежегодно дает роскошные обеды в день независимости Штатов?
— А разве вы знаете второго Пибоди? Да, тот самый. Дело дошло и до него. Боюсь, в будущем году четвертого июля нам с вами не удастся пообедать за его счет…
— Разумеется, моя фабрика тоже перешла на неполную рабочую неделю. Но, господа, мои расходы идут своим чередом. Затраты на уголь, смазочные масла и другое остались теми же.
— Не лицемерьте! Ведь жалованье рабочим вы сократили, пожалуй, на треть, а то и наполовину?
— Ну, в общем-то…
— В Гамбурге паника, там все обесценено, абсолютно все, кроме серебра и золота…
— Чтоб провалиться этим немцам с их трусостью и жадностью.
— Не ройте яму другому…
— Шрёдера, сударь, я знаю прекрасно. Его фирма одна из самых богатых и старых в Гамбурге. На днях он воззвал к своему лондонскому брату Джону о помощи. Джон телеграфировал: если двух миллионов марок банкнотами будет достаточно, то он готов послать на эту сумму серебра. Христиан тотчас ответил: три миллиона или вовсе ничего. Такую сумму Джон послать не мог, и Христиан Матиас Шрёдер взлетел на воздух…
На Энгельса многие посматривали заинтересованно. Было известно, что молодой купец-немец получает французские, американские, прусские газеты и потому обычно осведомлен о событиях в мире гораздо раньше и лучше, чем все деловые люди Манчестера. К нему хотели бы подойти, с ним охотно поговорили
бы, но у него был вид человека куда-то сосредоточенно устремленного, и никто не решался его остановить.Вдруг Энгельс неожиданно столкнулся лицом к лицу с самим Джоном Поттером, мэром Манчестера. Это был очень толстый сорокашестилетний господин, рыжий, краснолицый, большой весельчак и бабник, «боров», как его звали в городе. Ни обойти, ни сделать вид, что не узнал, тут, конечно, невозможно, пришлось раскланяться.
— Господин Энгельс! — таким тоном, словно это встреча на охоте или на бегах, воскликнул Поттер. — Какие новости вы нам принесли? Что происходит в этом сумасшедшем мире?
— Новости? — во весь рот улыбнулся Энгельс. — Новостей много, сэр, но все они сегодня отступают на задний план перед новостями, что мы узнаём здесь, в этом зале. За этими новостями я сам сюда и пришел.
Несколько знакомых и незнакомых биржевиков приблизились к Энгельсу и мэру. Образовалась группа, которая постепенно росла.
— Здесь новость отличная! — с преувеличенным энтузиазмом завзятого весельчака ударил в жирные ладони Поттер. — Цена на хлопок поднялась до семи с четвертью пенсов за фунт. Значит, самое худшее миновало!
Это было неожиданностью. Еще вчера цена на хлопок держалась около шести с половиной пенсов, и все говорили о том, что она должна упасть еще ниже. Конечно, и сейчас положение большинства фабрикантов крайне тяжелое, некоторых — отчаянное, восемь или десять мелких текстильных фирм на днях уже лопнули. Но, по расчетам Энгельса, кризис в этой отрасли промышленности лишь тогда станет по-настоящему силен и страшен, когда цена на хлопок опустится до шести пенсов.
— Да, да! — возбужденно колыхал свои телеса Поттер. — Как мэр города я с радостью и гордостью отмечаю, что многие вновь поднимаются на ноги. Я сам видел, что Мендл держит весь свой большой товарный склад освещенным до десяти часов вечера — нагрянули купцы из Индии, из Леванта и покупают огромные партии хлопка, пряжи, тканей…
— Тем самым подготавливая в Индии и Леванте резервный кризис, — со спокойной улыбкой сказал Энгельс.
— Типун вам на язык! — с неожиданным для такой туши проворством махнул рукой Поттер.
— Увы, господа, дела обстоят именно так, — улыбаясь, как при раздаче рождественских подарков детям, сказал Энгельс. — Конечно, в развитии кризиса могут быть и даже вероятны послабления, но они будут носить временный характер. Ведь нет уже никакой новой Австралии или Калифорнии, которые могли бы спасти. Поверьте, уедут индийские купцы с товарами, купленными здесь за бесценок, и Мендл, которому все вы сейчас так завидуете, снова окажется на мели. А цена на хлопок очень скоро опять упадет.
— Вы Кассандра, Энгельс! — воскликнул кто-то.
Энгельс рассмеялся. И смех его, такой звонкий, беззаботный, веселый, прозвучал столь неожиданно и странно в этом мрачном зале, среди охваченных страхом и отчаянием людей, что все обернулись, а некоторые даже подошли взглянуть на человека, который так смеется здесь в такое время.
— Вы сказали, сэр, — обратился к Энгельсу высокий господин с пышными бакенбардами, — что мы все завидуем Мендл у. Да, это так. Но разве вы сами ему не завидуете? Разве ваша фирма в отличие от всех нас не несет в эти дни никакого ущерба?