Я за тебя умру (сборник)

Э.М.Д.

Фицджеральд написал «Должок» в 1920 году, когда ему было всего двадцать три года. Тут в наличии – после успеха «По эту сторону рая» – вся живость и остроумие его ранних произведений. Внешне рассказ – веселая сатира на новый бизнес, с которым он только что познакомился, – на издательский мир. Но даже молодым человеком и молодым писателем Фицджеральд никогда не был легковесен. Время рассказа – после Первой мировой войны, мир смертей и разочарования, и в нем звучат отчетливо новые ноты – насмешки над спиритуализмом, психической самопомощью и женскими романами «на разрыв лифчика». Место действия – Средний Запад, а начало – в Нью-Йорке, оба места для Фицджеральда родные.

В рассказе критически представлена коммерческая сторона издательского дела в то время, когда Фицджеральд много зарабатывал своим писательством. По-видимому, рассказ был написан для журнала «Харперс базар», но журнал его не напечатал. Второго июня 1920 года, по приезде в Уэстпорт (Коннектикут), Фицджеральд сказал Гарольду Оберу, что забросит ему окончательный вариант, чтобы тот послал его Генри Блэкмену Сэллу, редактору «Харперс базара»: «Я оставлю также «Должок». Этот сюжет Сэлл хотел для «Харпс. баз.», и я ему обещал. По-моему, он довольно хороший». Однако в июле рассказ отправился в «Сатердей ивнинг пост». Фицджеральд писал: «Если «Должок» из «Пост» вернут, пришлите его мне – думаю, смогу переделать рассказ так, чтобы продать его не составило труда». В это время он приступил к своему второму роману «Прекрасные и проклятые» и сосредоточился на нем, сообщив Оберу в том же письме, что «этим летом рассказов, вероятно, не будет». Рассказ затерялся в суматохе ранней славы Фицджеральда. «Должок» оставался в распоряжении Попечителей наследственного имущества Фицджеральда до 2012 года. В тот год Библиотека Байнеке Йельского университета приобрела рукопись и машинописный экземпляр рассказа за 194 500 долларов.

Должок

I

Названное выше – не настоящее мое имя; владелец его дал мне разрешение подписать им мой рассказ. Мое настоящее я не раскрою. Я издатель. Я принимаю длинные романы о юношеской любви, написанные старыми девами в Южной Дакоте, детективные романы из жизни фешенебельных клубов и о женщинах-апашах с «огромными черными глазами», эссе об угрозе того и сего, этюды о цвете луны на Таити, написанные профессорами колледжей и другими нетрудоустроенными. Романы авторов моложе пятнадцати лет я не принимаю. Все колумнисты и коммунисты (оба слова я толком так и не смог понять) поносят меня за то, что я хочу денег. Хочу – ужасно хочу. Они нужны моей жене. Их все время используют мои дети. Если бы мне кто-то предложил все деньги Нью-Йорка, я бы не отказался. Я лучше выпущу книгу, если получу предварительных заказов на пятьсот тысяч тиража, чем открою миру разом Сэмюела Батлера, Теодора Драйзера и Джеймса Брэнча Кейбелла. Вы так же поступили бы, будь вы издатель.

Шесть месяцев назад я заключил договор на книгу, обреченную на успех. Написал ее Харден, парапсихолог – доктор Харден. Его первая книга – я напечатал ее в 1913 году – вбуровилась в книготорговлю, как лонгайлендский песчаный краб, а в то время психические исследования были далеко еще не так модны, как нынче. Мы рекламировали эту книгу как пятидесятисильный документ о душе. Племянник доктора Хардена погиб на войне, и доктор благородно и сдержанно описал историю своего медиумического общения с племянником Косгроувом Харденом.

Доктор Харден не был каким-то научным самозванцем. Это был известный психолог, доктор философии в Вене, доктор правоведения в Оксфорде и недавно – приглашенный профессор в Университете Огайо. В его книге не было ни сухости, ни суеверия. Она отличалась основательностью и серьезностью подхода. Например, в ней было упомянуто, что к автору пришел молодой человек по фамилии Уилкинс и заявил, что покойный был должен ему три доллара восемьдесят центов. Он попросил доктора Хардена выяснить у покойного, как с этим быть. Доктор Харден ответил решительным отказом. Он счел, что такой запрос можно уподобить молитве к святому о возвращении потерянного зонтика.

Мы готовили публикацию девяносто дней. Мы опробовали на первой странице три разных шрифта и, прежде чем выбрать наилучший вариант, заказали пяти баснословно дорогим художникам по два рисунка. Верстку вычитывали не более и не менее как семь корректоров, дабы не дрогнул хвостик ни у одной запятой, не заползла бледнейшая марашка, способная оскорбить привередливый глаз Великой Американской Публики.

За четыре недели до продажи во все пределы отправились громадные ящики с книгами. Только в Чикаго – двадцать семь тысяч экземпляров. Семь тысяч – в Галвестон, штат Техас. По сотне заброшены в Бисби, Аризона, в Редуинг, Миннесота, в Атланту, Джорджия. Когда с большими городами разобрались, по десятку, по два, по три отправились наугад в городки по всей стране – как художник на песке подсыпает из горсти в маленькие лакуны.

Первый завод составил триста тысяч экземпляров.

Тем временем рекламный отдел, работая с девяти до пяти шесть дней в неделю, цветными, прописными, курсивом, полужирным, капителью возгонял интерес к книге – лозунги, заголовки, статьи, интервью, фотографии доктора Хардена, задумчивого, размышляющего, созерцающего; доктора с теннисной ракеткой, с гольфовой клюшкой, со свояченицей, с океаном. Литературные заметки – дюжинами дюжин. Штабеля бесплатных экземпляров уходили критикам в тысячу газет и еженедельников.

Назначен день – пятнадцатое апреля. Четырнадцатого в кабинетах и внизу, в торговом отделе, – напряженное затишье, служащие нервно поглядывают на свободные площади, где вырастут штабеля книг, и на пустые витрины, где опытные оформители будут весь вечер раскладывать их квадратами, курганами и гуртами, кругами, спиралями, звездами и параллелограммами.

Утром пятнадцатого апреля без пяти девять старшая стенографистка мисс Джордан от волнения упала без чувств на руки моего младшего компаньона. С девятым ударом часов пожилой джентльмен с пушистыми бакенбардами `a la Дандрири купил первый экземпляр «Аристократии иного мира». Великая книга вышла к читателю.

Через три недели после этого я решил съездить в Джолиет, Огайо, и повидать доктора Хардена. Тот же случай, что у Магомета с горой (или у Моисея?). Доктор Харден был характера стеснительного и предпочитал держаться в тени; надо было поощрить его, поздравить, дабы предупредить ухаживания издателей-конкурентов. Я хотел договориться с ним о следующей книге и вез несколько аккуратно составленных контрактов, которые освободят его от обременительных деловых проблем на ближайшие пять лет.

Мы выехали из Нью-Йорка в четыре часа. В поездках я обычно кладу в чемодан пять-шесть экземпляров моей главной книги и дарю их наиболее интеллигентным с виду спутникам – с расчетом, что таким образом она привлечет внимание какой-нибудь новой группы читателей. Когда подъезжали к Трентону, дама с лорнетом в отдельном купе подозрительно листала свой экземпляр, молодой человек на верхней полке с головой ушел в чтение, а рыжая девушка с удивительно кроткими глазами играла в крестики-нолики на задней обложке своей книги.

Я же дремал. Пейзаж Нью-Джерси незаметно сменился пейзажем Пенсильвании. Мы проехали мимо множества коров, полей и перелесков, и каждые двадцать минут у полустанка появлялся один и тот же фермер на повозке и, жуя табак, задумчиво смотрел на окна вагонов.

Когда мы проехали мимо этого фермера раз десять или пятнадцать, мою дремоту нарушил молодой сосед, издававший тихие крики и мычание и притоптывавший ногой, как исполнитель на большом барабане в оркестре. Я был удивлен и вместе с тем доволен, видя, насколько он увлечен книгой, которую он крепко держал в длинных белых пальцах – «Аристократию иного мира» доктора Хардена.

– Да, – весело заметил я, – вижу, она вас заинтересовала?

Он поднял голову – глаза на его худом лице были такие, какие бывают только у двух категорий людей: у тех, кто верует в спиритизм, и у тех, кто его поносит.

Вид у него был несколько оторопелый, и поэтому я повторил вопрос.

– Заинтересовала! – вскричал он. – Заинтересовала! С ума сойти!

Я посмотрел она него с опаской. Да, ясно было: либо он медиум, либо он из тех ироничных молодых людей, которые пишут юмористические рассказы о спиритах в популярных журналах.