Я зарекалась любить

Сказать, что меня впечатлил спектакль- это не выразить и половины того восхищения, которое я получила от шикарного представления. Уже на первых минутах игры маленькой Политы, когда она пела песню о своем отце, я прослезилась. Голос маленькой девочки был настолько волнующим, что я подумала о фонограмме, но позже, взглянув на программку, я убедилась, что все песни, все слова, услышанные со сцены были спеты и произнесены вживую.

3D позволяла быстро сменить богатые декорации, что делало восхитительный мюзикл динамичным и безупречным, два с половиной часа пронеслись на одном дыхании. Каждый раз, когда звучала очередная песня, мурашки охватывали все мое тело, настолько это было волнующим и трогательным. Глубокая история жизни великой актрисы отображала ее личную трагедию. Трагедию любви. Она так и не смогла обрести свое женское счастье в браках и не имела детей. Прожив девяносто лет, она была как на вершине славы, так и в безнадежной трясине, потеряв любимую работу, поклонников, любимого. Для меня ее жизнь осталась бесплодной. Да, она останется в памяти как известная актриса, но без потомков, ее жизнь не имела должной ценности . Это обратило мои мысли к теории Ольги, моей коллеги, о том, что смысл жизни - в продолжении рода. И я поняла, что нельзя растрачивать себя, свою жизнь, свои чувства и эмоции на человека, с которым не готова жить до самой старости, от которого не готова иметь детей, за которого не готова умереть. Я посмотрела на Ивана и снова осознала его место в моем сердце. Я его любила, и я не знаю, как мне теперь жить, если он не ответит мне теми же чувствами.

Ваня все время либо держал меня за руку, либо клал свою ладонь мне на колено, мне было важно его присутствие, если бы позволял этикет, я бы забралась к нему на колени, чтобы осязать его тело, чувствовать его тепло, ощущать его дыхание. Каждый раз, когда он убирал ладонь, чтобы поаплодировать, легкий холодок касался меня, и мне не терпелось обрести его тепло снова.

– Как тебе мюзикл?
– спросил меня Ваня, когда мы уже, посмотрев спектакль, стояли в очереди в гардероб.

– Это было потрясающе, - я не могла скрыть эмоций, как маленькая девочка, я заламывала руки от охвативших меня впечатлений, - и еще я никогда не видела таких известных актеров. То есть я один раз видела Ивана Урганта, но здесь такая солидная школа: Максим Леонидов, Борис Смолкин… А кто играл главную роль?

– Светлана Вильгельм-Плащевская - она театральная актриса, насколько я знаю, - ответил Иван.

– Играла она превосходно, столько энергии, столько чувств… и голос у нее очень красивый, и сама она очень красивая, - я схватилась ладонями за раскрасневшиеся щеки, - ой, у меня проблемы с построением предложения, - слишком много эмоций.

Иван улыбнулся, убрал мои ладони от лица, поцеловал в щеку и тихо сказал:

– Ты очень красивая, когда волнуешься.

Я облизала пересохшие губы, ужасно захотелось его поцеловать, словами я уже не могла выразить свои чувства, передать ему благодарность за этот чудесный вечер, за эти открытия в моей душе, за то, что он рядом со мной сейчас, помогает мне надеть жакет, заботливо обматывает меня шарфом и обнимает за плечи, защищая от случайных столкновений в толпе выходящих из театра людей. И если бы не окружающие, я бы впилась в его горячие грубоватые губы самым страстным поцелуем, на который я была бы способна, чтобы сказать ему, насколько я счастлива.

Я схожу с ума по этому человеку, я хочу быть только с ним, дышать с ним одним воздухом, ходить рядом по одной земле. Я хочу покупать с ним продукты, выбирать ему одежду, каждый год ездить с ним на море, рожать от него детей. Да! Я хочу детей! Я хочу прожить с ним долгую, счастливую жизнь! И умереть с ним в старости в один день.

Я хотела признаться ему в любви, и мне было наплевать на свою гордость и предубеждения, что девушка не должна первая говорить о чувствах. Мою душу разрывало от избытка эмоций, только нужно было остаться с ним наедине. Чтобы никто-никто нас не слышал. Его машина была припаркована в нескольких кварталах от театра, быстрым шагом я поспешила туда.

– Куда ты так спешишь? – Иван был позади меня. Я резко развернулась и сказала:

– Я хочу тебе кое-что сказать, но только в машине, - « Я словно маленькая девочка», - ухмыльнулась я сама своему поведению. Я взяла его за руку и потянула в сторону пешеходного перехода, мои каблуки отдавались быстрым цоканьем по мостовой. Я спешила.

Боковым зрением я разглядела какое- то темное пятно, слишком быстро приближающееся, чтобы оказаться не смертоносным. Далее все происходило как в тумане. Я лишь услышала громкий крик Ивана с моим именем, который так и повис в холодном воздухе ночного Питера, отдаваясь бесконечным эхом в моей голове. В следующее мгновение я уже лежала на тротуаре, до моего слуха донесся свист тормозов, удар о металл и звон разбитого стекла. Я попыталась приподняться на локтях, судорожно убирая волосы с лица, чтобы понять, что случилось. А произошло, действительно, нечто ужасное. То, что в конечном итоге перевернуло всю мою жизнь, заставляя пожалеть миллионы раз о своей беспечной невнимательности. Иван оттолкнул меня. Спас. А я сидела на асфальте, туго соображая и осматриваясь по сторонам. В конце концов, мой взгляд нашел его, а мое сердце готово было остановиться. Он лежал. Лежал и не шевелился. Его искореженная поза казалась слишком неестесственной, чтобы принадлежать здоровому человеку. Он лежал в нескольких метрах от меня. Поднимаясь на ватные ноги, не сводя от него глаз, медленно, словно во сне, направилась в его сторону.

«Этого не может быть. Этого не может быть» - говорила я, шевеля одними губами. Его глаза были закрыты, а под головой быстро растекалась лужа крови. Я понимала, что надо попробовать найти пульс и остановить кровотечение, но не могла сдвинуться с места. Зубы стучали от сильной дрожи. Я упала перед ним на колени и начала раскачиваться из стороны в сторону, без остановки шепча его имя: «Ваня. Ванечка. Не умирай». Я не могла даже оказать первую помощь.

« Это неправда. Этого не может быть».

Вокруг нас начали толпиться люди, я кое-как пришла в себя, когда кто-то оттолкнул меня со словами:

– Отойдите, я врач, - резко сказал мужчина, нащупывая слабо пульсирующую жилку. Я отползла на два шага назад, но из виду Ивана не теряла. – Живой. Кто- нибудь уже вызвал скорую? – мужчина уже обратился к толпе, откуда был слышен утвердительный ответ.

– Нужно остановить кровь, - врач быстро посмотрел на меня, - дайте ваш шарф.

Я трясущимися руками начала стягивать с шеи лоскут шелковой ткани, но он лишь затягивался на мне тугой петлей. Кто- то помог мне высвободиться и протянул шарф врачу.

Я стеклянными глазами продолжала смотреть на окровавленное тело своего любимого человека и мечтала то проснуться, то, наоборот, уснуть, чтобы не видеть этого. Меня трясло. Меня трясло крупной дрожью. Зубы стучали, я не моргая смотрела на Ивана, как будто, если хотя бы на секунду закрою глаза, он умрет.

– Он… Он выживет? – я бы не узнала свой голос со стороны. Хриплый, испуганный, он словно не мне принадлежал.

Я понимала, что глупо задавать вопросы, мне никто не может дать гарантий, остается лишь надежда. Тонкая ниточка надежды, за которую цепляется мое затуманенное сознание.

У меня полились слезы из глаз, когда незнакомец молча начал перевязывать голову Вани, а тот все не приходил в сознание. Он лежал, словно сломанная кукла, раскинув руки в сторону.

– Его нельзя трогать до приезда скорой. Есть переломы, – жалкий взгляд врача коснулся моего лица, я посмотрела на него, но он сразу отвел глаза.

Я не знала, сколько времени прошло прежде, чем приехала скорая. Я не знала, где та машина, что сбила его и где тот водитель. Я могла только смотреть на Ивана и молиться. Молиться всем Святым и Богам и высшим силам, чтобы он остался жив. Чтобы он открыл глаза и произнес мое имя нежно и ласково, как мог говорить только он. Чтобы он коснулся меня своей горячей рукой и улыбнулся. Чтобы снова увидеть две ямочки на его прекрасном лице падшего ангела. Чтобы обнять его и сказать, как сильно я его люблю. Но он лежал. Лежал и не двигался, и не приходил в себя. Мне было уже трудно услышать его дыхание, и я с ужасом понимала, что он может умереть в любую минуту.

***

Я стояла перед небольшой часовенкой, скромно спрятанной в березовой роще небольшого парка недалеко от моего дома.

Солнечный свет, отражающийся от куполов, резал мне глаза, непроизвольно хотелось склонить голову. Я не знала, что я здесь делаю, но больше некуда было идти. Церковь была моей последней инстанцией. Иван не приходил в сознание больше четырех суток. Кома. Это ужасное слово из четырех букв пугало своей неизвестностью. Придет ли он в себя? По произведенным исследованиям, у него была черепно- мозговая травма, перелом большой берцовой кости, многочисленные ссадины и ушибы, но самое страшное- был поврежден позвоночник в районе шестого и седьмого позвонка. Последствия в полной мере можно было оценить, лишь когда он придет в сознание.. А сознание к нему не возвращалось.