Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

Собственно, благодаря этому он контролировал переписку вполне легально, ведь Соня иногда сама просила его почистить почту или поменять настройки.

Так он и набрел на это письмо в папке «удалены» – от Михаила. И порадовался, что глупенькая Соня, отправив письмо в эту папку, не подтвердила его окончательного удаления. А может, она сделала это намеренно, чтобы он обжегся? И он таки обжегся, чуть на стену не полез. Хотя в письме не было ничего запретного. Но это письмо было для него непонятным. Если бы оно было написано на бумаге, Саня, как разведчик, точно подержал бы его над огнем, чтобы сквозь обычные слова увидеть другие. А они там должны были быть – это он чувствовал кожей.

Но – не было!

«Во Львове дождь… Шестой год он идет, непрерывно. Уровень воды достигает шпилей и куполов соборов и храмов. Теперь я точно знаю, то, о чем ты всегда спрашивала: какое выражение имеют глаза Иисуса Христа, сидящего на верхушке часовни Боимов. Теперь моя лодка стоит напротив, и я могу заглянуть в Его лицо в любую минуту. Все течет. Все утекает сквозь пальцы. Мне говорят: «Дырявые руки!» Я смотрю в Его глаза, и Он улыбается: «Ничего, старик, пусть говорят – посмотри на мои…»

Видимо, он сошел с ума, этот «ботаник». Шесть лет дождь – то есть с тех пор, как они уехали из страны, из города. Саня даже открыл сайт «Погода в Украине», нашел Львов, чтобы убедиться, что Михаил врет. Конечно, врал – погода была разной, особенно летом.

Но это письмо неприятно поразило. Угнетало и то, что Соня ничего не сказала ему об этом послании. Значит, она начала врать? И это только первые звоночки. А чего тогда ждать в будущем?

Хорошо, что все под контролем, что он ЗНАЕТ, а потому – предупрежден, а потому – имеет индульгенцию и на собственную свободу действий.

И все же – неприятно, обидно, невыносимо. А главное, его мучило то, что он никогда не может знать, что у нее в голове? Если бы можно было залезть туда, как в механизм заводной игрушки, покопаться, разобрать по винтикам, чтобы понять, как там все устроено. И почему устроено именно так? И что ей не хватает? Не работает. Целыми днями занимается собой, читает книги, сажает цветы. Другая бы прыгала от счастья до потолка, а не ходила с вечно удивленным выражением лица, будто ее сослали на Луну. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.

Другое дело – Лаура.

С этой дородной и бесстыжей женщиной он чувствовал только животную похоть, которую справлял, как малую нужду, за несколько минут, что оставались до конца обеденного перерыва. Его радовала мысль, что потом, садясь за свое рабочее место в офисе, он производит впечатление добропорядочного служащего, застегнутого на все пуговицы – и ни один из коллег даже не догадывается, что несколько минут назад он вел себя, как последний подонок, сопя, икая от выпитого пива и истекая потом на белом теле своей временной партнерши периода собственного неолита.

…Он пришел вовремя. Надел пиджак, подтянул галстук. Сел на свое рабочее место. Люди возвращались с перерыва, весело переговаривались.

– Ну как, выполнил просьбу жены? – спросил его Диттер.

Саня кивнул на пакет:

– Конечно. Как всегда.

Диттер улыбнулся.

Разговор был окончен.

Саня вытер руки влажной салфеткой и принялся за работу. Замечательный, добропорядочный господин, который пожертвовал обедом ради того, чтобы сделать жене приятное.

На мгновение под белой рубашкой, где-то ниже желудка, шевельнулось воспоминание о гольфах Лауры. Шевельнулось, заурчало, отрыгнуло пивным духом и свернулось калачиком до следующего раза. Он не изменит своих привычек! И в этом будет его месть миру.

И Соне.

Он только не знал – за что?

Максим: Коридорный

Приоткрыв свою дверь, Макс выжидал, пока семья Романа Ивановича наконец распрощается и освободит место в прихожей.

Увидел, как Вера Власовна, раздав и приняв поцелуи, пошла наверх. Он не любил встречаться с соотечественниками. Не любил их взглядов, в которых светилось превосходство и даже неприязнь. Но если хорошо покопаться, за этим взглядом таилось нечто совсем другое – недовольство собой. И нетерпение. И желание сохранить свое «реноме» в глазах других, мол, мы здесь временно и скоро переедем в собственную квартиру и достойно вольемся в ряды счастливчиков.

Это ему, Максу, не важно, где и как жить, где и кем работать – ведь свои планы он выстроил давно и не собирался ни перед кем отчитываться. А его нынешняя работа – лишь приобретение опыта, который он обязательно использует в будущем. Завтра он может пойти разносить пиццу, послезавтра будет вкалывать на заводе или танцевать в стрип-шоу.

Главное – увидеть и почувствовать как можно больше. А потом воплотить это в искусство. Но это будет позже и не здесь, хотя студия Бабельсберг, располагавшаяся неподалеку, сотрудничала с компаниями Лос-Анджелеса и на сегодняшний день была одним из центров европейской кинематографии.

Макс даже познакомился в одной пивнушке, где тусовались в основном околокиношные неудачники, с одним странным типом, стариком Петером Шнитке, который, по его хвастливым воспоминаниям, работал там оператором и снимал саму Грету Гарбо.

В это верилось с трудом, но Макс не терял надежду, что старый врун поможет ему устроиться туда хоть кем-нибудь – хоть помощником осветителя. Но пока дело не шло дальше разговоров в той самой пивнушке.

– Скоро сюда, на юбилей студии, должен приехать один мой старый приятель, – уверял старик, – большая шишка! Я вас познакомлю. Он почти такой же сумасшедший, как ты. Но ключик к нему уже сам будешь подбирать – он и послать может…

Макс мало верил в хмельное бормотание приятеля и поэтому прекрасно понимал, что здесь – лишь перевалочный пункт, прикидка собственных сил, закалка воли и достижение цели – научиться преодолевать трудности.

Но об этом никто не должен знать! Пусть думают, что он – гей, коридорный, обслуга. Ему интересно влезать в любые шкуры. Ведь прежде всего он – художник. Художник в том смысле, в каком был им Тарковский или Пазолини. На меньшее он не согласен.

Увидев, что за Верой закрылась дверь, Макс спустился в прихожую. Надел короткую потертую кожанку, прихватил с полки шлем, краги и вышел в гараж, где стоял его железный конь. На сегодня и завтра он взял выходные. И даже если бы хозяин гостиницы ему отказал, он бы, не задумываясь, уволился.