Я знаю ночь
Шрифт:
Любила ли его жена? Возможно. После рождения дочери такого вопроса не задавал. Она была внимательна, разделила с ним горе, и он благодарил ее за это. Дочурка росла, и ее голос по целым дням звенел то в комнате, то на улице. А жена? Ласковее стала. Он отвечал ей любовью и заботой. Он любил мать своего ребенка, хотя никогда не видел ее лица, рук, фигуры. Какая она? Похожа на Валю Иванову? Андрей запомнил и знает только ее. Но Вали нет, а может, никогда и не было... Рядом жена. Как нежны ее руки. Она глубоко дышит и всем телом прильнула к нему... Он гладит ее волосы, плечи... Целует... Долго... Она во власти его ласк... Конечно, Вера любит его! Сейчас живет только им... Это же счастье!..
На другой день, возвращаясь с работы, купил Наташке куклу. С порога крикнул:
— Маленькая, помогай папе!
Никто не ответил. Комната была пуста. Подошли соседи по квартире.
— Андрей Федорович, вам жена оставила записку.
— А где Вера?
— Ушла. Куда — не сказала. Вот написано, — сосед взял его за руку. — «О дочери не беспокойся. Без тебя нам будет легче. Прощай. Вера».
— Боже! — всплеснула руками соседка.
Пальцы Андрея, сжимавшие палку, хрустнули. Ему подставили стул и усадили.
Дом, завод, где он встретил Веру, город, в котором они поженились, стали для Андрея местом пыток. Он слышал на каждом шагу голос дочери и жены. Почему она ушла от него, почему? Бойков согласился поехать в Ленинград, в школу по подготовке мастеров производственного обучения слепых. Ушел в учебу, работу, музыку... А когда боль утихла, он мысленно перелистал свою жизнь с Верой, понял: он, слепой, был ей в тягость. Она испугалась трудностей. После рождения ребенка намекнула однажды — ей тяжело с ним. Да и девочка, как только поймет, будет страшиться его. Но счастливый Андрей тогда не придал значения ее словам.
...Теперь на пути становится снова женщина — Вера Тихонова. «А может, это просто кажется? Не много ли я беру на себя? Кому нужен слепой? А главное — сейчас война... Война? Ну и что! Разве жизнь приостановилась?»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Женщины сидели на свежескошенной траве и смотрели на закат. Разговаривали вполголоса. Становилось прохладно, и они плотнее прижались друг к другу.
— Андрей Федорович рассказывал мне про слепого музыканта. А теперь сама читаю эту книгу, — спокойно говорила Вера. — Все-таки он один такой на всю войну.
Ей никто не ответил, и она продолжала:
— Вот здесь пишут, что раньше на Украине слепые бандуристы были. Говорят, что в военных походах участвовали...
— Добрая ты моя, — вздохнула Ирина Фалькова. — Тех бандуристов не поставишь рядом с нашим Бойковым. Он сильнее. Да и время другое: война всю землю зажгла. Нам вот пришлось воевать...
— Другая баба мужика за пояс заткнет, — усмехнулась Антонова.
— А я скоро с вами расстанусь, — неожиданно вставила Поля Лагода.
— Не выдумывай, — недовольно проговорила Фалькова.
— Привыкла к вам, родными стали, — не обратила внимания Поля на слова подруги. — Давайте условимся: закончится война — обязательно будем навещать друг друга. Мы теперь что сестры.
— Погоди, — остановила ее Фалькова, — ты толком расскажи — почему расстанемся?
— И правда, почему? — вмешалась Антонова.
— Дорогие мои, ох, уеду, — Лагода вздохнула и лукаво улыбнулась. Заговорила быстро, полушепотом. — Стану матерью скоро... Сын будет. Обязательно сын и на отца похожий.
И тут подруги вспомнили, как месяца три тому назад Лагода ездила в Ленинград. Там после госпиталя неделю отдыхал ее муж.
— А кончится
война — соберемся у меня. Пир устроим — закачаешься. Все сразу будет: и свадьба, и рождение сына, и победа. Придете? — шептала Поля.Ее перебила Тихонова.
— Нашла время. Воевать нужно. Победа? Где она — твоя победа?
Но Курмилева, сидевшая рядом с Полей, притянула ее голову к себе.
— А я верю — все будет. Поля, золотая моя, — и сама уткнулась ей в грудь.
Женщины затихли. Где-то далеко-далеко в ленинградской стороне загудело. По безликому небу пробежал бледный прожекторный луч. Он будто хотел остановить наступление вечера. Прошмыгнула, пискнув, какая-то запоздалая пичужка. Потянуло сыростью. Трава под ногами стала мягче. Но женщины не уходили: сообщение Поли взволновало их.
— Счастливая... Матерью станет, — смотря перед собой, после долгого молчания сказала Ирина.
— Раньше нас домой возвращается, — вдруг мечтательно, нараспев проговорила Ольга.
— А я вот и не знаю — сумею ли жить после войны в Ленинграде, — грудным голосом сказала Вера Тихонова. — Вот Ольга — вологодская. Она не испытала блокады. Мой сын от голода умер... А меня запах горящих складов душит... Ленинградцы помнят этот дым... Этот сладкий дым...
...Немецкая авиация налетела на Бадаевские склады и подожгла их. День и ночь жадно пожирал огонь муку и масло, сахар и крупу. Продовольствия в городе стало еще меньше. А когда голод вошел в квартиры, сотни, ленинградцев через весь город потянулись к месту пожарища. Ходила туда и Вера Тихонова. Вырубила кусок смерзшейся земли и принесла домой. На горячей сковороде земля оттаяла, комната наполнилась вкусным запахом. Вера брала прожаренную землю и ела. Но голод не проходил. В желудке сосало, начиналась тошнота...
— У меня до сих пор жженая земля вот здесь стоит, — Тихонова показала на горло. — Город будет постоянно напоминать об этом, — закончила она рассказ.
В это время подошел старший телефонист Коляда.
— Вера Дмитриевна, про ужин-то забыли.
Только теперь женщины почувствовали, что проголодались.
Последним в землянку пришел Андрей. Он подменял Бондаря на дежурстве. Получил ужин и вышел. Примостился за столом на дворе. Через минуту к нему подсела Тихонова. Андрей поднял голову, Вера предупредила:
— Это я, — в голосе слышалась просьба. — Не помешаю?
Хотя от речушки тянуло сыростью, вечер не был колодным.
«Рано или поздно, а разговор с Верой должен произойти», — подумал Андрей, ожидая, когда заговорит Вера. Ее присутствие смущало Бойкова. Звякнула ложка, он отодвинул котелок.
— Я принесу вам чаю. Можно взять котелок — помою? — спросила Вера.
— Не нужно, спасибо, — отозвался Андрей.
— Вы будто сердитесь на меня, — снова нерешительно проговорила она и придвинулась ближе к Андрею. Он почувствовал глубокое дыхание Веры и тепло ее тела. Явилось непреодолимое желание узнать, как она выглядит. «Проявляет ко мне чуткость. Наверное, потому, что слепой... А все же, какие у нее глаза, лицо? Не знаю даже рук ее — нежные они и ласковые, или огрубевшие и сильные от работы?»
Уже сколько лет Андрей не видит женского лица. Смутно представляет вообще красоту женщины. В отрочестве не понимал ее. Только Валя Иванова оставила след. Но с ней связано и другое — вечная темень. Они стоят рядом — первая любовь и трагический день...
— За добро не сердятся, Вера... Откуда вы взяли, — наконец произнес Андрей.
— Будто сторонитесь меня, — ответила она и опустила голову.
Он ждал этих слов. Готовился внутренне к ним и все же они встревожили.
— Простите, Вера. Мне трудно говорить правду, — запинаясь, начал он. Женщина поняла его по-своему: