Ябеда

— Ещё одно слово, козявка, и мы запрём тебя в тёмном чулане, чтоб перестала верещать! Не мешай!! — Савицкий небрежно отпихивает меня в сторону, и я падаю. Чувствую, как от слёз начинает щипать глаза, а обида мешает как следует вдохнуть.

— А-а-а! — реву на всю гостиную, чтобы мама обратила на меня внимание, но она слишком занята.

— Хорош ныть, Тася! — Над моей головой возвышается Турчин. Его светлые волосы аккуратно подстрижены, а ярко-зелёные глаза насмешливо скользят по моему заплаканному лицу.

— Гера же не специально! — Арик улыбается и протягивает мне руку, но я надуваю губы и отворачиваюсь.

— Турчин, долго тебя ещё ждать?! — поторапливает друга Гера. — Чего ты с ней возишься?!

— Не плачь, мелкая! — напоследок подмигивает мне Арик и бежит к Савицкому. — Меняемся, Герыч! Твоя очередь водить!

— Продуешь же, Турчин!

— Я?! Тебе?! Сейчас проверим!

Мальчишки снова начинают носиться возле ёлки, не замечая ничего вокруг. Наблюдаю за ними исподлобья и схожу с ума от пожирающей всё внутри меня обиды. Глупая идея рождается в голове внезапно: когда ребята, на все сто увлечённые своей игрой, в очередной раз несутся мимо, я резко выставляю вперёд ногу, подставляя подножку. И если Турчин вовремя перепрыгивает через препятствие, то Гера не замечает ловушки и падает — больно, с грохотом, растянувшись под ёлкой персидским ковром.

И пока Савицкий пытается встать, к нему со всех сторон сбегаются присутствующие: мама, Вадим, тот незнакомый мужчина… И даже Ника, отложив мобильный, взволнованно спешит на помощь. Гера медленно встаёт, держится за разбитый нос, а потом смотрит на меня — долго, выжидающе.

— Что случилось? — щебечет мама.

— Да сколько вам повторять, что дурь до добра не доводит! — басит Вадим.

— Фу, у тебя кровь идёт! — морщится Ника.

— Где болит, Гера? — Снова мама.

Но Савицкий не отвечает. Уверена, он даже не слушает. Продолжает смотреть на меня и чего-то ждёт. Наверное, чтобы я извинилась…

Только мне становится не на шутку страшно: признайся я при всех в содеянном, точно до конца каникул останусь изгоем в этом доме. А потому вру…

— Я всё видела! — подаю голос, переключая внимание старших на себя. — Это Арик толкнул Геру! Нарочно! Толкнул и убежал!

* * *

Мне до безумия интересно, что будет дальше. Как отреагирует на мою ложь Турчин? Расскажет ли правду Гера? Кому поверит мама? Но яркая картинка из прошлого медленно погружается в темноту, сменяясь невыносимым ощущением бесконечного падения, когда захватывает дух, а ужас проникает в каждую клеточку тела. Мне хочется закричать, заставить себя проснуться! Но всё, что я могу — это тихо повторять «лгунья» и продолжать лететь в никуда.

— Тая! — доносится сквозь темноту тихий, смутно знакомый голос.

— Тая!

Что-то тёплое касается моей щеки, ласковым жаром разливаясь по коже. Чувствую, что в своём падении я не одна.

— Тая!

Резко открываю глаза, но вокруг всё так же темно. Спросонья не сразу понимаю, где нахожусь, и не могу разглядеть виновника пробуждения.

— Я солгала, — с потоком воздуха шумно выдыхаю свои детские воспоминания.

Пытаюсь сесть, но тут же попадаю в капкан чужого тепла с терпким привкусом пачули. Сердце предчувствует неладное и начинает громыхать за рёбрами, оглушая своим стуком похлеще охранной сирены. И пока извилины в моей голове напряжённо соотносят факты, интуиция вопит в голос: это конец!

Кожу немыслимо покалывает от посторонних прикосновений, а образ парня перед глазами становится всё отчётливее, робкими контурами проступая сквозь темноту.

— Ты? — бормочу пересохшими губами и вся сжимаюсь от страха. — Как ты здесь оказался?

— Хм… — усмехается Гера и наклоняется ближе. Мочку уха обжигает его горячее дыхание, тогда как сама я почти не дышу. — Лучше скажи мне, Тая, — устало шепчет он, — какого дьявола ты забыла в моей постели?

Тихий голос Савицкого обманчиво спокоен, даже нежен, и это настораживает куда больше, чем его извечные приступы ненависти. Старательно игнорирую дрожь, парализующую тело, и честно признаюсь. Будь что будет!

— Я хотела вспомнить.

Гера снова смеётся, на сей раз приглушенно и немного грустно.

— Надо же, — произносит он, слегка отстранившись от меня. — А я, дурак, всё ищу способы забыть.

И снова к обволакивающей нас темноте присоединяется растерянное молчание. Гера отворачивается к окну. А я смотрю, как мягкий, едва уловимый свет далёких звёзд волшебным образом обрамляет силуэт парня, и не могу насмотреться. Бог наградил Савицкого идеальной внешностью и за что-то наказал переломанной судьбой.

Голова взрывается от количества моментально вспыхнувших в ней вопросов, но все мои размышления меркнут, стоит сознанию зацепиться за главное: Геру больше не трясёт! Совершенно! Мышцы его лица расслаблены, да и поза вполне адекватная. Что это? Очередной мой сон?

Вместо того чтобы ущипнуть себя и проснуться, я тянусь к Савицкому и, зажмурившись, касаюсь его расслабленной ладони — крепкой, тёплой, идеально сочетающейся по форме с моей.

Напряжение от невинного касания осязаемыми импульсами пробегает по телу Геры. Его волнение отзывается жгучим пощипыванием в кончиках моих пальцев. Но я не убираю руку — напротив, чуть крепче сжимаю каменную ладонь Савицкого и глупо улыбаюсь, понимая, что не сплю.

— Как это возможно? — произношу с придыханием, до конца не веря своим глазам.

— Темнота… — Голос Геры в отличие от него самого опасно подрагивает. — Оказывается, она всё-таки работает.

Уголки моих губ робко ползут вверх. Савицкий не видит, но я впервые улыбаюсь ему. Откровенно, не таясь, скольжу взглядом по его точёному профилю и понимаю, что уже не уйду. Не хочу. Не могу.

— Где ты был целую неделю? — Ещё немного, и я прожгу дыру в Гере своим жадным взглядом.

— Не важно, — мотает головой Савицкий и наконец оборачивается ко мне — правда, всего на мгновение, словно боится, что спасительная темнота развеется, как утренняя дымка.