Ябеда

— Всё просто, — ведёт бровью Турчин. — У меня новая девушка. Не говори, что не слышала.

— Откуда? — хихикаю в ответ. — Об этом в газетах писали?

— Ты совсем со своими не общаешься, да?

— Или они со мной… — неловко пожимаю плечами. Мама, по обыкновению, звонит мне раз в месяц, Ника и вовсе не вспоминает о моём существовании — ничего не изменилось. Я общаюсь только с отчимом, но откуда ему знать об увлечениях Турчина? — Так что там с девушкой?

— Ух! Не девушка — огонь! Длинноногая блондинка, а глаза… И это я молчу про двойное высшее! — с азартом чеканит Турчин. — Её, кстати, Агата зовут.

— И термин «врачебной тайны» твоей Агате незнаком? — хмыкаю, поджав губы.

— Ты меня плохо знаешь, детка! — С физиономией сытого котяры Турчин вальяжно вытягивает ноги и закидывает руки за голову. — В моих объятиях молчать невозможно! У тебя был шанс узнать, но ты…

— И что ещё Агата тебе рассказала? — Чувствую, как от стыда начинают гореть щёки, и даю своему любопытству зелёный свет.

— Адрес клиники сообщила, где Герыч валяется.

— Тоже мне, новость! — бурчу, нахмурив брови. — Вадим мне его скинул ещё в сентябре…

— И?..

— Что «и», Турчин?

— Почему ты всё ещё здесь сидишь?

— Наверно, потому, что озвученных тобой мотивов недостаточно, чтобы сломя голову нестись к парню, которому на меня наплевать.

— Ну правильно! — как-то неестественно бодро поддерживает меня Арик, а потом поднимает указательный палец, будто вспомнил о чём-то важном. — Погоди, а я говорил тебе, что тем утром… на пирсе… короче, что не я тебя спас?

— Как — не ты? — давлюсь словами, как недозрелой хурмой. — Я же видела тебя, да и не было там больше никого…

— Когда ты свалилась, — чешет белобрысый затылок Арик, — мы будто в прошлое вернулись, понимаешь? И снова одно только желание: спасти тебя! Плевать было на всё! Мне — на обиды, Гере — на то, что тело не слушалось. Мы за тобой тогда оба прыгнули в воду, не раздумывая особо. Вот только Герыч снова оказался быстрее…

Чувствую, как по щекам катятся горошины слёз.

— Да-да, девочка. — Выпучив свои изумруды, Арик лукаво смотрит на меня. — Искусственное дыхание делал тебе не я.

— Но… — Всё внутри обрывается, а места для манной каши в голове явно не хватает. То, о чём говорит Турчин, просто невозможно! — Савицкий видеть меня не может, какое уж там искусственное дыхание при свете дня?! Да и почему сбежал, если спас?

— Ему хреново было, очень. Я, честно говоря, вообще не знаю, как он топориком на дно не ушёл. Видимо, выложился тогда, чтоб тебя спасти, а у самого батарея села.

— Почему ты мне сразу не сказал? — всхлипываю от накатившего отчаяния. Осознание, что все эти месяцы я напрасно училась не думать о Гере, ложится на плечи неподъёмным грузом.

— Савицкий попросил. Сказал, мол, хватит с тебя этого безумия.

— Тогда почему… сейчас…? — задыхаюсь от недостатка слов и кислорода.

— А ты поживи с психотерапевтом под одной крышей! — хохочет Ар. — Ещё не так запоёшь! Держи!

Турчин протягивает мне вырванный из записной книжки листок.

— Как по мне, Герыч принял неверное решение, — подмигивает он, пока я дрожащей рукой тянусь за бумажкой. Сквозь пелену слёз пытаюсь разобрать написанное, но буквы и цифры танцуют самбу перед глазами.

— Это его новый номер! — Арик мгновенно срывается с места и спешит в прихожую. Натягивает ботинки, застёгивает пальто и даже успевает попрощаться с отцом, но прежде чем исчезнуть из моей жизни так же внезапно, как и появился до этого, добавляет:

— Мне Агата все уши прожужжала на тему этих ваших триггеров. Знаешь, что ей не давало покоя при работе с Герой?

Турчин игнорирует моё напоминание о врачебной тайне и делает вид, что не замечает, как я поднимаю глаза к потолку.

— Гера мог общаться с тобой. Касаться. Пусть даже в темноте. Но это означает только одно: ты не его триггер, Тася.

Турчин с самодовольной улыбкой ловит мой ошарашенный вздох и продолжает:

— Попробуй удалить шрам, Тася!

— Шрам?

— По крайней мере, когда Герыч откачивал тебя там, на берегу, он интуитивно закрывал его ладонью, и только тогда касался твоих губ. Не благодари, мелкая!

Довольный собой, Турчин спешит вниз, а я разворачиваю сжатую в ладони бумажку и бегу за мобильным. Дрожащими пальцами набираю заветные цифры. Считая гудки, дико боюсь, что, узнав мой номер, Савицкий не ответит. А потом окончательно возвращаюсь к жизни, стоит только услышать самое родное и любимое:

— Привет, Тая!

Эпилог

Несколько лет спустя

Огромная ёлка переливается разноцветными огнями. В воздухе витает аромат мандаринов и корицы. Чуть поодаль слышится детский смех и чьи-то оживлённые споры.

Я бросаю контрольный взгляд на яркие коробки с подарками, а потом спешу на кухню. Сегодня в нашем доме много дорогих сердцу гостей, а потому я совершенно не успеваю выдохнуть.

— Мама, мама! — Тонкий голосок рыжеволосого солнышка проносится мимо.

— Да, милый! Что случилось? — Камилла подхватывает на руки двухлетнего карапуза и пытается вникнуть в детские проблемы сына. Малыш что-то лепечет на своём тарабарском, а я не могу сдержать улыбку: такой он милый, да и Камилле до безумия идёт быть матерью.

Мила встретила своего героя совершенно случайно в тёмном кинотеатре за просмотром очередного фильма о вампирах. Обычный парень из семьи военных стал для Турчиной настоящей отрадой. Кирилл сумел разглядеть за необычной внешностью девчонки огромную душу и согрел любовью куда более земной и страстной, нежели это умеют делать всякие там вампиры. Ребята сыграли свадьбу через месяц после знакомства, а сегодня у них уже двое чудесных рыжиков с мамиными глазами и стойким характером Кирилла.

— Тася, чем ещё помочь? — Спустив старшего сына с рук, Камилла по-хозяйски оглядывает праздничный стол. — Погоди, а где мандарины?

— Здесь были! — развожу руками, заметив пустую вазочку на краю.

— Тоша! — кричим хором и не сговариваясь начинаем смеяться.

— Арик! — на всю квартиру вопит Мила. — А-ар!

— Ну! — Откуда-то из коридора доносится усталый голос Турчина. — Чего? — А следом появляется и он сам.

Некогда белоснежная рубашка на его теле пестрит разводами от ярко-розового маркера, а белокурые волосы украшены разноцветными резиночками.

— Господи! — Мила зажимает ладонью рот, тогда как я в открытую потешаюсь над несчастным. — Тоша спёр все мандарины, а нам за стол садиться!