Яблоко Монте-Кристо

– Ой! Ой! Ой!

– Хватит придуриваться, – окончательно вышла из себя Работкина, – где Сонька?

– Уехала в Москву, – залепетала старушка, – вот, оставила коробочку с пирожными, вздохнула так тяжело и попросила: «Вы маме эклеры передайте, она их очень любит. Нам поговорить надо было, да не вышло. Увы, ждать ее с прогулки мне не с руки, потом приеду, только про сладкое не забудьте. Я ей там открыточку вложила». Держите кулечек!

Люба схватила пакет, вытащила из него пластиковый контейнер и почтовую карточку с изображением лопоухой собачки. «Ешь на здоровье. Соня», – машинально прочитала она и налетела на бабку:

– Дура! Я сидела в комнате!

– Если побежите, догоните дочь, – пообещала, бледнея, старуха, – она только-только ушла!

Работкина повернулась ко мне:

– Иван Павлович, сделайте одолжение!

– Уже иду, – кивнул я и широким шагом двинулся сначала к выходу, а потом по дорожке, ведущей к воротам.

Длинная аллея была пустой, и я очень хорошо видел фигуру в ярко-красной куртке. То, что это Соня, никаких сомнений не вызывало. Во-первых, на спешно удаляющейся женщине было алое одеяние, то же самое, в котором она неуместно щеголяла на похоронах, а во-вторых, вьющиеся мелким бесом пронзительно рыжие волосы младшей Работкиной бросались в глаза. До сих пор я не встречал дам с подобными шевелюрами. Даже волосы молодой Аллы Пугачевой и локоны голливудской звезды Николь Кидман меркли перед копной, которая ниспадала на плечи дочери Любы.

– Соня! – крикнул я. – Постойте!

Но молодая женщина уже стремительно вылетела за ворота. Я ускорил шаг, перешел почти на бег, что, согласитесь, абсолютно несолидно для человека моего возраста и социального положения, но Соню настичь не сумел.

За оградой было пусто, лишь на обочине на табуретке сидела баба, замотанная в платок, перед ней в бидонах стояли астры.

– Цветочков не желаете? – осведомилась с надеждой тетка.

– Вы тут девушку не видели? – весьма невежливо перебил ее я. – Рыжую, кудрявую?

– В такси села, – охотно пояснила пейзанка, – оно ее туточки дожидалось. Сначала приехала, вылезла, шофер газету читать стал, потом назад прибежала и укатила.

Я вернулся в корпус и увидел старушку-дежурную в одиночестве.

– Где Любовь Сергеевна? – спросил у нее.

– Ее Лера Моисеевна, гостья из пятнадцатого номера, в сауну за свой счет пригласила, – охотно объяснила дежурная. – Ясное дело, Любовь обо всем забыла, баня у нас дорогая, не всякому по карману. Вот она и рванула, велела, если дочь вернется, передать: «Подожди маму полчаса». На меня сердиться перестала. Вон пирожным угостила. Выложила трубочки с кремом на тарелку и говорит: «Эту сама съем, той Леру за баню угощу, ну а третью ты возьми». Я, конечно, не отказалась, с моей пенсии на сладкое не напасешься, только зря польстилась!

– Почему? – машинально спросил я.

– Несвежее оказалось пирожное, – вздохнула бабуська, – на вид ничего, запах нормальный, а съела, и вмиг желудок забунтовал, он у меня нежный, страсть! Так че? Нету ейной дочери?

– Не успел остановить, в такси села, – пояснил я.

– Эх, неладно вышло, – принялась причитать бабуся, – я ж не нарочно! Мне ж сказали – гулять пошла!

– Не расстраивайтесь, – улыбнулся я, – думаю, банная процедура за чужой счет приведет госпожу Работкину в отличное расположение духа.

Личико старухи разгладилось, потом она снова нахмурилась:

– О господи! Зачем пирожное съела, прямо крутит кишки!

– Выпейте раствор марганцовки, – посоветовал я, – хорошее средство при первых признаках отравления. А впредь будьте осторожны, пирожное с кремом опасная вещь, лучше выбирать миндальные или «картошку», меньше вероятности съесть испорченный продукт.

– Ох, правда ваша, – закивала бабушка, – пойду в медпункт сбегаю!

Сев в машину, я доехал до Москвы, увидел, что в пачке не осталось сигарет, и притормозил возле ларька. Отчего-то на меня напала апатия, не хотелось даже шевелиться, наверное, из-за перемены погоды упало давление. В таком случае хорошо помогает чашка кофе. Держа в руках только что купленное курево, я начал оглядываться по сторонам и тут же увидел вывеску: «Кофейня тетушки Гусыни». Подивившись нелепому названию, я решил пройти небольшое расстояние от ларька до трактира пешком, но не успел сделать и пару шагов, как услышал приятный баритон:

– Простите, пожалуйста, не соблаговолите ли помочь?

Старомодность выражения меня удивила, я остановился, окинул взглядом импозантного мужчину моих лет, отметил машинально, что тот одет в драповое пальто отличного качества, и вежливо ответил:

– Что я могу для вас сделать?

– Понимаю неуместность моего поведения, – продолжил незнакомец, – очевидно, я помешал вам!

– Я не спешу!

– Видите ли, я гражданин США, Павел Брозкин.

– Рад знакомству, Иван Подушкин, – кивнул я. – Хочу отметить, что вы великолепно говорите по-русски, иностранца в вас выдает лишь легкий акцент.

– О! Приятный комплимент, – обрадовался Павел, – моя бабушка из эмигрантов, она бежала из России в двадцатом году, покинула страну вынужденно, спасалась от большевиков, но духовность сохранила. В нашей семье все владеют языком предков. Я русист, преподаю в университете литературу, специализируюсь на Достоевском, но в Москве впервые.

Я закивал, а Павел голосом человека, приученного читать лекции, спокойно продолжал:

– Давно хотел увидеть родину и наконец осуществил мечту. Приехал вместе с женой, и мы… э… слегка повздорили. Понимаете?

– С женщинами порой бывает тяжело, – ответил я, недоумевая, куда клонит американец.

– Франсуаза испанка, она человек излишне горячий, – развел руками Павел, – всегда хочет настоять на своем. Я обычно ей уступаю, но сегодня отчего-то заартачился…

Павел продолжил рассказ, и через пару секунд я сообразил, в чем проблема.

Франсуаза пожелала непременно побывать в Кремле, Павел счел намерение жены пошлым, он мечтал просто побродить по улочкам, походить, как простой москвич, по городу, слиться с этносом, а не носиться среди толп туристов, слушая выкрики экскурсоводов: «Посмотрите направо, там Кутафья башня, теперь гляньте налево…»

Слово за слово, и супруги повздорили, вспыльчивая жена, рявкнув: «Раз так, поеду одна», моментально остановила такси, села в него и отправилась в исторический центр Москвы.

Павел вначале даже обрадовался, он пошел гулять по проспектам, забрел неведомо куда, но потом начал беспокоиться о супруге. В отличие от мужа Франсуаза не умеет говорить по-русски.

Не успел Павел испытать приступ вины, как жена позвонила ему и ласково прощебетала:

– Милый, прости, я была не права. Я заблудилась, приезжай за мной.

И вот теперь Павел тщетно пытается сообразить: где же находится Франсуаза? Она не способна прочитать название улицы, а Брозкин не знает Москву в деталях. Франсуаза описывает пейзаж, но супруг в отчаянии.

– Очень вас прошу, – завершил рассказ турист, – попытайтесь сообразить, где она находится?

– Давайте попробуем, – улыбнулся я.

Павел схватил телефон и залопотал по-английски.

– Так, – перешел он через пару секунд на понятную мне речь, – это большой проспект, очень широкий. Франсуаза стоит на площади.