Яд в крови

— Я не знаю… С ним творится что-то странное. Расскажи мне, что случилось? — попросила Маша, присаживаясь на край кровати.

— Дядя Ян заснул в кресле. В третьем отделении. Выступал… гип-но-ти-зер. — Произнеся это новое трудное слово, мальчик с довольным видом посмотрел на мать. — Он спал, когда закончилось представление, и тетя с длинными черными волосами разбудила его. Она…

Маша услышала, как заскрипела тахта, и метнулась в соседнюю комнату. Ян встал и, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, шатаясь, медленно шел к двери.

— Ты никуда не пойдешь! — Маша повисла у него на шее, а он попытался ее оттолкнуть. Его движения были медленными и неуверенными, и они в конце концов оба рухнули на ковер. Под Машей больно подвернулось левое запястье и там что-то хрустнуло. Из глаз брызнули слезы. Она сжала запястье здоровой рукой и разрыдалась. Она видела, как Ян медленно поднимается с пола.

— Ян, милый, прошу тебя, не уходи. Я так тебя люблю. Только не уходи, не уходи… — твердила она.

Он ее словно не слышал. Громко хлопнула входная дверь. Маша с трудом заставила себя подняться с пола.

— Ян, я люблю тебя! — крикнула она на весь подъезд. — Больше всех на свете!

Кабина лифта медленно спускалась вниз.

— Вы выступили на прослушивании хуже, чем я от вас ожидала, и тем не менее жюри сочло возможным послать вас на конкурс. — Надежда Сергеевна внезапно обняла Машу за плечи и, увлекая в темный коридор, обеспокоенно спросила: — Славная моя, что с тобой? Одни глаза и голос остались. Нельзя так. Ведь мы договорились с самого начала: искусство прежде всего. Ну а жизнь… Это такая ерунда и скукотища. Поехали ко мне. Поболтаем, попьем чайку, послушаем пластинки. Мне привезли из Италии новые записи Миреллы Френи и Пласидо Доминго. Все просто помешались на этом молодом красивом испанце, а я, если честно, предпочитаю Володю Атлантова…

Маша листала альбомы с фотографиями знаменитых и не очень известных певцов, рецензиями из газет, журналов, пила чай, отвечала на вопросы Барметовой, но делала все это автоматически. Пока Барметова не взяла в обе ладони ее лицо и не заставила посмотреть себе в глаза.

— Целый океан трагедии. Лиза после встречи с Германом возле Канавки. Девочка, ты рискуешь потерять голос, а вместе с ним и себя. Неужели все это из-за какого-то самовлюбленного существа мужского рода, предпочитающего пирожным черный хлеб, а душе и интеллекту сиськи седьмого номера и толстую жопу?

— Нет, это не совсем так, — тихо возразила Маша. — С этим бы я, наверное, смогла справиться и, кажется, уже справилась. Но я потеряла брата.

Барметова ахнула и всплеснула руками.

— Да ты что? Несчастный случай? Девочка моя, расскажи, если хочешь, а если нет, то прости мое любопытство и длинный язык.

— Он не умер, но мне, наверное, было бы легче его похоронить, чем знать, что он… ведет некое подобие растительного существования. Словом, я потеряла его навсегда.

— А ты, я вижу, ревнива, — сказала Надежда Сергеевна, глядя на Машу прищуренным взглядом, и в ее голосе прозвучали нотки явного одобрения. — Ишь как глаза при этом блеснули. Страстная ты у меня девуля. И, наверное, не только в музыке. Брат — это тот красивый моряк, который тратит много денег на цветы и почему-то всегда стесняется отдать их тебе сам?

— Да. Он был каким-то странным. Мне казалось, он очень любил меня. Но снова появилась эта цыганка и сделала из него ручную собачонку.

И Маша рассказала Барметовой о том, что случилось с Яном несколько лет назад и что произошло сейчас.

— Она его куда-то увезла. Ни я, ни его приемные родители не смогли найти никаких следов, — закончила она свой рассказ.

— Насколько я понимаю, если бы не эта Лидия, ты бы, моя славная, так бы никогда и не узнала, что твой брат жив, — задумчиво проговорила Барметова. — Значит, это она подарила вам несколько лет любви и счастья. А ты уверена, что он на самом деле твой брат?

— Да. Хотя никаких документальных подтверждений этому нет и, наверное, не может быть. Его настоящая мать узнала обо всем из рассказа приемной матери и поняла, что это тот самый мальчик, которого она потеряла во время войны и считала погибшим. Разумеется, еще и интуиция сработала.

Барметова задумчиво смотрела на Машу.

— У вас один отец. Я правильно поняла?

— Да, — тихо сказала Маша и опустила глаза.

— Он жив?

Маша вздохнула.

— Он не хочет поддерживать с нами никаких отношений, — сказала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы.

— Не хочет или не может в силу каких-то жизненных обстоятельств? — пытала Машу мудрая и прозорливая Барметова. — Если хочешь, можешь послать меня к черту — я ничуть не обижусь.

— Он живет в Штатах, — коротко сказала Маша.

— Девочка моя, только умоляю тебя, никому и никогда не говори об этом, иначе сразу станешь невыездной. Твой свекор уже на пенсии?

Маша кивнула.

— И об этом не распространяйся. Твой дар заслуживает того, чтобы ему оказали поддержку. А ведь ты без подобной поддержки зачахнешь — интриговать не сможешь, уж не говоря о том, чтобы спать с каким-нибудь проходимцем из райкома или министерства культуры. Пока еще срабатывает инерция. И слава Богу. Дай тебе Господь получить в Рио хотя бы диплом, и тогда… Впрочем, врата Большого не прошибить даже таким бревном, как золотая медаль. Ну и черт с ним. Сами выродятся. По блату можно заставить комиссию из нескольких дураков поставить пятерку на экзамене, но спеть достойно ту же Татьяну или хотя бы ее няню — увы! — Барметова развела руками и улыбнулась. — Гипноз — это что-то вроде сна наяву, так я понимаю? Но ведь человек не может спать вечно. К тому же у этой Лидии когда-то иссякнут силы.

— Пока я любила его и думала о нем чуть ли не каждую минуту, с ним все было в порядке. Но потом, когда он ушел в плавание, я…

Маша покраснела и замолчала.

Барметова все поняла.

— А родители не пытались поехать в этот так называемый скит или дом, где твой брат встретился с Лидией? — спросила она.

— Капитан Лемешев, его приемный отец, взял отпуск и провел в тех краях больше двух недель. Расспрашивал местных жителей, даже в милицию обращался. Не нашли никаких следов. Он снова собирается туда поехать. Если бы не конкурс… я бы тоже, наверное, поехала с ним.

— Да, моя милая, ты правильно все рассудила: или — или. И это вовсе не жестокость, а… — Барметова на секунду задумалась, потом убежденно сказала: — Предназначение. Это и есть предназначение судьбы. Любовь — предназначение обычной женщины, искусство — предназначение женщины-актрисы. Мария Каллас чуть не сошла с ума, когда Онассис женился на Жаклин Кеннеди. Если бы не ее божественный дар, она была бы самой несчастной женщиной в мире. Но, обладая таким голосом, долго несчастной быть невозможно. Физически невозможно. Скоро ты поймешь это сама. А вот я в свое время выбрала любовь. Нет, я вовсе об этом не жалею, хоть мы с мужем и прожили всего три с небольшим года, а потом разругались навечно. Дело в том, что мне не суждено было стать примадонной. Понимаешь, не было никогда во мне той одержимости искусством, какая есть в тебе. Благослови ее Господь, эту твою страсть к сцене.

Яхта называлась «Сьюзен» — ее тоже подарила Анджею жена, всерьез обеспокоенная периодическими запоями мужа и его непрекращающимися депрессиями. Яхту обслуживали шесть человек отлично обученного экипажа, которыми командовал капитан Франческо Грамито-Риччи, итальянец, родившийся в пригороде Нью-Орлеана, но она неизменно стояла на причале, поблескивая на солнце свежевыкрашенными бортами. Сьюзен не отпускала Анджея одного в море, опасаясь, что с ним непременно случится беда. Ну а ему морская прогулка в обществе собственной жены могла привидеться разве что в страшном кошмаре.