Ядовитая боярыня

— По делу, — не стал отрицать Лавр. — Да только что мы с тобой на скаку будем обсуждать! Посидим вот, отдохнем. День жаркий, нужно бы остыть.

— У меня морс, поди, на солнце нагрелся, — предупредил Колупаев.

— В такую жару и теплое питье холодит горло, — улыбнулся Лавр.

Назар заревел, откуда-то прибежал суетливый старикашка, притащил кувшин.

Лаврентий принял кувшин и протянул его Пафнутию.

— Выпей.

Тот молча подчинился.

— Кто это с тобой? — осведомился Колупаев, разглядывая Пафнутия с головы до ног бесцеремонно и цепко.

— Подобрал на дороге, — объяснил волоколамский инок. — Шел к брату на зов, в Новгород, а по пути встретил блаженного.

— Точно ли блаженного? — опять спросил Колупаев. — На дорогах кто только не шляется…

— Мне показалось, что он нездоров, — сказал Лаврентий. — Душа у него добрая, но точно в плену томится. Бог таких жалеет, и нам не с руки обижать.

— Тебе видней, — согласился наконец Колупаев. — Как брат твой живет-может?

— Неплохо.

— Та девушка, что его до последнего защищала… Здорова ли? — решился спросить Колупаев. Ему было чуть неловко, ведь это он по навету ложному Наталью Фирсову держал взаперти и пытать велел, требуя, чтобы та созналась в грехе, которого не совершала, да еще оговорила при этом Флора.

— Вполне здорова, — ответил Лавр невозмутимо.

— Ну и ладно, — кивнул Колупаев и тоже отпил из кувшина.

— Говорят, ночью ты взял Елизара Глебова со всем его семейством? — подступил к делу Лавр.

Колупаев кивнул, не переставая пить.

— За фальшивые деньги? — продолжал Лавр.

Новый кивок.

— А откуда это сделалось известно?

Колупаев отставил наконец кувшин и ответил спокойным, уверенным тоном:

— У меня свои источники. Сообщили добрые люди. А мы проверили. И нашли.

— Печати и штампы?

— И серебряную проволоку. И готовые монеты. Вот откуда богатство у Глебова, понял? А мы его за уважаемого человека считали… Он ведь дочку замуж выдавать хотел…

— Неужели и девку погубите? — спросил Лавр.

— Голубчик, — проникновенно молвил Назар Колупаев, — это ведь не я гублю или милую, это царский указ таков: фальшивомонетчиков не жаловать. Не я и не государь Настасью Глебову под палача подвел, а отец ее родной… Ты ведь не за Настасью просить пришел, инок?

Лаврентий покачал головой.

— Хотел бы, да не ради нее. Ради другого человека.

— Ну-ка, послушаем.

Колупаев откинулся к стене, расправил плечи. Лаврентий видел по его лицу, что дьяк заранее готовится отказать в просьбе, какой бы она ни оказалась.

— С Глебовым вместе взяли его слуг и рабов, — продолжал Лаврентий. — И среди них один человек был…

— За раба просишь? — прищурился Назар опять. Из-под ресниц так и брызнул зеленый свет — дьявольский, ехидный.

— Я бы поостерегся этого человека рабом считать, — возразил Лаврентий. — Потому что это один из моих друзей близких.

— А как он в доме у Глебова очутился?

— Мы с братом, — начал Лаврентий, чуть понизив голос, — давно за Глебовым присматриваемся. Все нам мнилось, неспроста многое у него в дому творится…

— Например? — хищно подался вперед Колупаев.

— Например, один ливонец к нему захаживал… С Орденом нам еще воевать и воевать, Назар, тут государственного ума иметь не нужно, чтобы понять это… Они наши границы обкусать норовят с запада, все желтые зубы на Новгород точат.

— Ты ливонцев не любишь, — кивнул Колупаев. — Любой из них тебе подозрителен.

— У меня причины есть не любить их и в дурных делах подозревать, — не стал отпираться Лаврентий. — Да и у всякого новгородского они имеются, если рассудить здраво. Ты слушай, что я тебе расскажу, а после собственные выводы сделаешь. Елизар — младший сын у боярина Глебова, а живет лучше старшего. Мысли у нас с братом разные на его счет были… Особенно в связи с этим богатством.

Плел Лаврентий — и сам плохо понимал, что. Одно знал твердо: если Глебова обвинили в изготовлении фальшивых монет, то пощады ему не будет. Потому что такие обвинения всегда доказываются. Попробуй без оснований про почтенного человека такое сказать — и тебя самого, если не докажешь, что и впрямь боярин Глебов фальшивомонетчик! — за ребро подвесят. Нет, Глебов пропал, пропал со всей семьей и слугами. И лишний оговор не повредит ему больше, чем уже повредило первое обвинение.

Но Харузина надлежит спасти любой ценой. Особенно той, что один раз уже была заплачена. И потому Лаврентий плел свою сеть и закидывал ее в мутные воды, не стесняясь в выражениях. И втайне еще надеялся, что Колупаев проговорится, расскажет что-нибудь новенькое о Глебове и его гостях.

— А что вам с братом за дело до богатства Глебова? — ворчал Колупаев, точно рассерженный зверь, которого потревожили в берлоге и теперь не дают заснуть.

— А тому, кто о нем сообщил, тому-то что было за дело? — вопросом на вопрос ответил Лаврентий. А сам подумал: «Ну, Назар, говори — кто на Глебова донес! Может, еще успеем доказать, что это оговор…»

Но Колупаев был тверд и доносчика не выдавал — этого не положено. Настанет день — и доносчик сам себя объявит.

— Была, значит, причина, — уклончиво ответил Колупаев.

— И у нас она имелась, — заявил Лаврентий. — Глебов хотел с нами торговые дела завести… Вот и решил Флор подсунуть ему своего человека. Устроилось так, что Флору удалось продать Елизару Глебову одного татарина-пленника.

— За татарина просишь? — понял Колупаев.

Лавр кивнул:

— За него.

— Как имя?

— Харузин. Да его легко узнать, татарин там один.

Назар захохотал:

— Ну и быстрый же ты, брат Лаврентий! С чего вот ты взял, что я сейчас пойду и верну тебе твоего татарина?

— Говорю тебе, он тут ни при чем. Это человек моего брата Флора. Он сам по нашей просьбе за Глебовым следил, понимаешь ты? Для чего же его вместе с прочими суду да пыткам предавать?

Приказной дьяк пристально посмотрел на брата Лаврентия. Думал о чем-то, головой вертел.

— А не боишься ты себя открыть перед всем Новгородом? Я тебе этого раба отдам, а потом слух пойдет, что вы с Флором своих людей будущим товарищам засылаете, на слово им не верите?