Ядовитая боярыня

— Это он тебя опускает, — сказал Вадим. — Ну, по-лагерному. Такие потом при Сталине политических заключенных мучили. В каждую эпоху подобная гадина сыщется. Терпи, как академик Сахаров терпел.

— Ладно, товарищи, — сдался Эльвэнильдо. — Пострадаю еще немного ради общего дела. Запоминайте пока, кто у Глебова на том пиру был. Глебов сосватал дочь Настасью за сына Вихторина. Вихторин у него был. Потом — Авдотья Туренина с полюбовником, он же управляющий ее. А сам Туренин — помер.

— Это мы уже знаем, — перебил Флор.

Сергей сердито блеснул глазами.

— Если вы все уже знаете, то я, пожалуй, от Глебова смоюсь.

— Нет, нет! — почти испуганно остановил его Флор.

Харузину стало смешно.

— Ладно, прямо как дети… Рассказываю дальше. Запомнили? Вихторин, Туренина, ее управляющий. Четвертый — какой-то латинник. Не знаю, откуда он взялся и для чего на том пиру присутствовал.

— От кого информация? — осведомился Вадим.

— Источник надежный — кравчий. Он вино разливал, пока с ног валиться не начал. От усталости. Тогда они его спать отправили. Был ли при том Неделька — неизвестно. Скорее всего, все так и случилось, как Флор говорит: Неделька под столом где-нибудь спал, его и не заметили.

— Н-да… — протянул Лаврентий. — Латинника надо бы найти. В Новгороде их, правда, много…

— Еще что? — требовательно спросил Флор.

— Да вроде бы ничего, — пожал плечами Эльвэнильдо. — Я, ребята, спать пойду — работы завтра много.

— Пожелания есть? — спросил Вадим.

Эльвэнильдо мотнул головой.

— Скорей бы все это закончилось — вот мое единственное пожелание…

— Тебе Наталья привет передает, — сообщил Вадим. — Говорит, что очень тебе благодарна. За Недельку. Мол, ты единственный сейчас что-то реальное делаешь, а мы все на твоем горбу выезжаем.

— Так и есть, — сказал Эльвэнильдо. — Пока, ребята.

И исчез в темноте.

Глава 5 Старый знакомец

Поисками таинственного иностранца занялась Гвэрлум. После долгих разговоров решили одеть ее по-простонародному, в женский костюм. Пусть ходит по площадям и продает сладкие пирожки с начинкой.

В сопровождающие ей дали Животко. Лишняя пара глаз не помешает.

Животко выбрал себе костюм сироты — эта роль давалась ему успешнее всего.

Третьим увязался беспамятный Пафнутий.

— Я хоть и дурак дураком, — объяснил он свое желание пойти с Натальей, — а все-таки силы не утратил. Не приведи Господь, вздумает кто-нибудь Наташу обидеть. Тут и Пафнутий пригодится. Ну, пусть я не помню, что со мной прежде было, зато хорошо помню, кто мои друзья и благодетели.

Эта речь всех убедила. Вадим почувствовал себя спокойнее, зная, что Гвэрлум под надежным приглядом. Сам он пойти с ней не решался — к нему сразу начнут приглядываться. Видный, крепкий молодой парень — фигура заметная.

Торговка же с мальчишкой и прибившимся по дороге юродивым — персонажи колоритные, но вполне характерные.

— Я буду петь песню «Коробейники», — объявила Гвэрлум, до бровей заматываясь в простой белый платок.

Вадим поморщился. У Гвэрлум совершенно не было слуха. Она не просто «врала» мелодию — она завывала на разные лады, точно обвивая ниткой в узлах и петлях единственно верную ноту, ни разу не попадая точно в цель. При этом, как это часто случается с такими людьми, петь она любила и нередко подвергала друзей этому испытанию.

Эльвэнильдо немало натерпелся в свое время от привычки «побратима» подпевать, когда он, перебирая струны, исполнял очередную чувствительную балладу о тяжкой эльфийской доле. Но Эльвэнильдо любил Гвэрлум — глубокой, честной братской любовью, — и прощал ей этот недостаток. Более того, иногда он даже просил ему помочь. У Гвэрлум была прекрасная память на слова, а вот Эльвэнильдо, напротив, подчас забывал текст. Тут-то Гвэрлум и пригождалась, подсказывая ему с улыбкой.

— Не перебор ли — петь «Коробейников»? — осторожно спросил Вадим.

— Не «Коробейников», а «Коробейника», слова Некрасова, — поправила Наталья. — Это будет новшеством.

— Ты когда-нибудь продавала товар с рук?

— Ну, ты меня совсем за маленькую держишь! — обиделась Гвэрлум. И добавила: — Нет.

Она любила вступить в диалог с уличным торговцем косметикой или какой-нибудь ерундой, вроде приборов, гарантирующих вечную молодость. Эти молодые люди в свежекупленых, по-магазинному мятых пиджаках, с тюремным зеленоватым цветом лица или лагерным загаром, останавливали прохожих весело, дерзко, настырно: «Имеет смысл взглянуть!» А потом принимались «втюхивать» товар, задавая разные провокационные вопросы: «Вы уверены в том, что правильно питаетесь?»

Наталья совершила только одну такую покупку: механический заяц, исполняющий шестнадцать мелодий при надавливании кнопки. Мелодий оказалось всего четыре и те угадывались с трудом. Впрочем, Гвэрлум с ее отсутствием музыкального слуха от последнего обстоятельства ничуть не пострадала. Она слушала сиплые вскрикивания, вырывающиеся из плюшевого нутра, и изобретала в фантазиях самые разные эльфийские песни…

Теперь ей самой предстояло заниматься подобным же делом: ходить и расхваливать свой товар. Впрочем, в Новгороде шестнадцатого века это занятие не представлялось ни комичным, ни предосудительным, ни плутовским.

Город был торговым. И торговля находилась в ту пору в своей героической ипостаси. Ею занимались храбрецы, авантюристы, любители чужих стран, рисковые парни, пираты, странники, караванщики — в общем, самые крутые, бесстрашные и любознательные люди. Никакой офисной рутины.

— О чем ты думаешь? — спросил Вадим, с легкой тревогой посматривая на мечтательное лицо подруги. Когда Гвэрлум в таком настроении, она вполне может пуститься на рискованную авантюру, и вытаскивай ее потом из очередного застенка…